«Полит.ру» продолжает публиковать беседы журналиста и писателя Игоря Свинаренко с псковским священником отцом Александром. Предлагаем вашему вниманию семнадцатую беседу – о бессмертии, бесстрашии и страхе смерти.
Отец Александр, бывает, издалека начинает о своем, но иногда без предисловий берется за главное:
– Ведь Христос – он бессмертие принес, только он и больше никто! Выше этой идеи никто ничего не способен придумать! Твоя чудная душа бессмертна, только подумай об этом! В этой думе найдешь ты моральный прилив, и тогда жизнь не будет казаться такой ничтожной. Сколько было шума и разных толкований, миллионы были мудрецов, да все ушли – а церковь Христа сияет! Куда подевались гордецы, вот такие, как ты? А идеал Христов бессмертен и так чудно блистает. Приобрел ты науки, знаний – как песка, мысли всякие витают! Но забыл ты про дом, что из досок построят тебе, и зароют в песок. Без Христа же жизнь – пустая…
Я молчу, слушаю, не спорю. Где еще такое послушаешь? Вот разве только у отца Александра, приехав к нему раз в год, ну, или максимум два. Есть конечно сурьезные прихожане где-то, но куда мне…
Вряд ли я такой уж прям гордец, сижу себе тихо, в основном помалкиваю, а такого мог бы наговорить! Хотя, может, в глубине души, даже и не признаваясь себе в этом, я считаю себя сильно умным. Могу я такое исключить? Нет, конечно, ведь я точно знаю, что людьми управляет не сознание, не своя воля, а что-то иное, ну, скажем, подсознание. А уж кто в него подкидывает картинки и смутные желания, страшно даже и представить себе. Что касается бессмертия (души), то в нем у меня сомнений нету. Вот нет и все тут! Это я не потому так говорю, что не могу смириться с мыслью, что я такой, ах, уникальный пропаду бесследно – а просто нету сомнений и все тут. А есть, напротив, уверенность в обратном. И зачем мне разубеждать себя в том, что кажется мне очевидным и симпатичным? Да и, в конце концов, это позитивный сценарий, который уже хотя бы поэтому и хорош. Допустим – в рамках игры в адвоката дьявола – бессмертия нет, ну и что? Кто так думает, тот проведет свою жизнь в безнадеге и мрачных мыслях, и в страхе, пряча их от нас. Ну, а как, в самом деле, веселиться, когда скоро погаснет свет, и на выходе тебя сожрут черви? Если разве только по пьянке можно при таком раскладе веселиться… Не от поголовного ли атеизма у нас так пипл бухает? Я, правда, тоже не трезвенник, – ну да какой смысл про меня говорить?
Пока я так подумываю о том, о сем, о вечном в том числе, отец Александр дальше рассказывает о духовном, «духовное» тут – в хорошем смысле слова. Так, уточняю на всякий случай.
– А как в пустыне святой Серафим? Он служил Христу всю жизнь свою, он дивный помощник, его я молю. А святой Николай? Дивный он пастырь, ни в каком он в народе не будет забыт никогда…
Точно, его чтят, особенно в некоторых странах НАТО, называя его фамильярно Санта Клаусом, а Клаус, как известно даже детям, сокращение от «Николай».
– А кто не знает, что мать у него есть святая, на небе? Она знает, что кому дать, ей молятся… Скольких спасала она? Великую любовь, заботу ее кто может понять? Грешник, святой – ты к ней-то иди, открой ее милосердие как источник всех благ! «Приди же, приди, мне на помощь в беде, ты источнике всех благ!» Реальность святая между небом и землей, нет разделения через матерь святую, смерть желанна, она соединит нас с семьей в отчизне святой, увидим страну там иную.
Ну, это не каждый поймет, надо наверно быть продвинутым, чтоб так равнодушно относиться к земным радостям. Мы, простые люди, еще все же привязаны к разным удовольствиям. «Страна иная» – это мир что ли иной? Нет разделения? Это смутно напоминает про коллизию с двойным гражданством… Туда-сюда… Нет, как-то все же хочется еще побыть тут, признаюсь я малодушно. Не все так бесстрашны как отец Александр! Он и в войну, кстати, ничего не боялся, партизанил, не думая про то, как бы продлить жизнь (на земле). Еще я вспомнил, что одной из причин, приведших его в партизанский отряд, был страх: а ну, не ровен час, угонят в Германию! Если сегодня кому из молодых рассказать про эту причину, так не всякий и сообразит, что ж плохого – работать в самой продвинутой стране Европы. Многие мечтают об этом. Стоят в очереди за немецкой, ну ладно, шенгенской визой. Стоял и я вот так, и размышлял: вот если б на том свете, в «стране иной», мои деды (оба были фронтовики) как-то узнали б, что вот их внуки стоят в очереди в немецком посольстве в Москве, и за порядком там следит у дверей русская полиция (!), чтоб желающие поехать в Германию (!) не устроили давку – то что б подумали старые солдаты? В ужас бы пришли или как? Начали б выяснять, кто в той войне все же победил? Или что? Вопрос непростой, да. И – никак не могу я допустить, чтоб они там такого не знали. Небось, все знают! А нам понять тот мир, глядя на него из своего – небось, нельзя никак, не хватит наших скромных мозговых ресурсов. Их и на задачи куда более скромные не хватает.
Конечно, это ценная вещь – поговорить с человеком, который день и ночь думает о сложном, и не может же такого быть, чтоб его усилия пропадали все зря. Это я и про отца Александра в том числе. Не все я понимаю, что он говорит, но энергия от него идет, идет! И силу его нельзя не почувствовать. Он как бы незаметно, ненавязчиво отодвинул в сторону все свои проблемы. Вот отправь нас с вами жить в нищете в глухой деревне, где не с кем словом перекинуться, никто не понимает – кто б из нас не спился в такой ситуации? Кто б все пересилил и отважился бы жить счастливо и гармонично? Разве только кто уж совсем крутой… Который после всех страданий и рисков рассказывал бы людям на девятом десятке:
– Бессмертие там, смерти там нет, момент желанный перехода, Там горя нет, там вечный свет, в это вера служит светом и здесь для пешехода.
Я не сразу соображаю, что это в рифму!
– Бессмертие разрешило мне загадку
Отрезка жизни, в том, что я живу,
От жизни я не требую придатку,
В пути к Спасителю с надеждой я иду.
Этот путь есть смысл и значение жизни,
Не ради блага мира появились мы,
Хоть дни короткие ничтожны и капризны,
Бессмертье, вера в силах указать пути.
Там дальше рифма как-то перестает, да и ритм вроде сбивается, – но, может, так задумано? Кто знает, что у них, у поэтов, на уме? Нам ли пишут они стихи, или у них какой другой адресат? Поди знай. Я и не теолог, и не литературный критик.
Я слушаю дальше:
– Если это не поможет обратить тебя к вере,
Жизнь исправить, освятить ее во всем,
Жалок ты мне в смерти будешь в твоей сфере,
Летальной смерти ужас и страх окутают кругом.
Посетят последний раз друзья твои,
И будут удивляться, каким ты жалким стал,
Забыл ты все награды за труды свои,
Страху смерти все внимание дал.
Она пришла, как исполин к тебе, незванна,
Раньше не думал ты встречать ее,
Жизнь казалась сложна и гуманна,
Пришло время смерти, она и требует свое.
Дальше отец Александр вещает в таком же духе, с рифмами сильна-полна, прощай-вопрошай. С рваным ритмом. Это звучит не очень современно, да, однако ж он и не кончал литинститутов, и за литературной модой не следит уж точно, и светских журналов не читает. Мне к тому ж по простоте душевной кажется, что отец Александр живет и пишет как бы в ситуации до-пушкинской: вспомните стихи Ломоносова или же Тредиаковского, не говоря уж про Сковороду – они были весьма сбивчивыми. Это некорректно – думать, что до Пушкина русской поэзии не было. Была! Была. Хотя, что значит – была. Есть она, никуда не делась, вот она, старомодная, перед нами, перед вами. Делюсь!
