В январских прогнозах мы писали: “Европейский Союз в наступающем году, вероятно, все же примет свою Конституцию, найдя компромисс как в религиозной сфере, так и в принципах принятия решений”. В ночь с пятницы на субботу прогноз сбылся, впереди процедуры ратификации.
Прошло это очень не гладко, но если бы не удалось сейчас, получилось бы немногим позже – как бы ни были велики разногласия лидеров разных европейских стран, все они поставили на один результат, и неудача ударила бы в разной степени, но по всем. В те же дни лидеры других государств заседали в Ташкенте и Астане; жестких дискуссий там было куда меньше – может, потому, что от этих интеграционных проектов никаких серьезных результатов никто не ждет.
На фоне образования у нас под боком еврогосударства одни наши соотечественники еще более обиженно-нервно жалуются на то, как нас все не любят, другие облизываются и потирают ручки в предвкушении нарастания противоречий нового супергосударства с нынешней столицей, третьи мечтательно туманят взор, представляя себя в кресле еврокомиссара, как только Россия, наконец, вернется в лоно европейской цивилизации. Правда, большинство соотечественников наших если и слышит что-то о европейских спорах и их разрешении, то пропускает это мимо ушей – за праздностью предмета.
Так меняется ли что-то кардинальное на международной арене и что все это значит для нашей страны?
Принятие конституции, появление постов президента ЕС (вместо сменных председателей) и министра иностранных дел (вместо верховного комиссара по внешней политике и безопасности) – вполне знаковые шаги на пути обретения еврогосударства. В конституции установлен относительно стабильный порядок принятия решений в этом государстве, и менять эти правила раз в пару лет станет гораздо труднее. Стабильность эта тем более полезна, что конструкция из 25 государств пока проверена временем достаточно слабо, а значит нуждается в более жестких формальных скрепах.
Немедленных изменений от подписания конституции ждать не стоит. Это не более чем шаг по достаточно извилистой дороге, движение по которой длится уже не одно десятилетие.
За это время волны еврооптимизма и евроскептицизма сменяли друг друга.
Расширение (и вызываемые этим проблемы), новые интеграционные механизмы (с вытекающими из них дополнительными ограничениями национального суверенитета) уже приводят и еще приведут к увеличению количества недовольных.
Причем, линии противостояния нередко проходят не между традиционными партиями, а внутри них. Хотя существуют и политорганизмы (преимущественно новые, евроскептические), специально оседлавшие евроконьков и доскакавшие на них аж до Европарламента.
За все эти годы менялись формы интеграции и названия структур, в рамках которых она происходила, тупиковые ветви отмирали, локальные проекты (Бенилюкс) становились частью глобального, эволюционно-прогрессивные вели активную экспансию как вширь (страны и сферы интеграции), так и вглубь (формы, уровни).
Будет ли процесс продолжен? Думаю, что да. Причем дойдет он, вероятно, не менее, чем до уровня классической конфедерации (Швейцария). Вопрос лишь в темпах и границах процесса.
Одна из опасностей – излишнее форсирование. Все-таки нужно, чтобы от примыкания не слишком отставало привыкание, иначе есть риск сделать на какой-то период скептические настроения слишком сильными. Переход же их распространенности за некоторый рубеж может вызвать цепную реакцию разрушительного толка (превращение интеграционной тематики в значимый пункт предвыборной повестки дня, вынужденная поляризация по этому признаку крупных партий и т.д.). И так, как показывает прошедший саммит, разногласий по скорости интеграции хватает.
Еще один острый момент – границы Европы: кого и когда охватят следующие волны расширения Евросоюза (когда европейцы на них все-таки решатся). Понятны сомнения по поводу включения Турции (особенно с учетом некоторых новых акцентов в ее политике, все более заметных в условиях правления “умеренных исламистов”), однако демонстративное невключение этой страны, давно топчущейся у порога и всячески пытающейся соответствовать, будет иметь слишком негативный эффект – и для самой Турции, и для умеренных сил в других странах исламского культурного круга.
Сложным будет вопрос об участии в интеграционных процессах наших братьев во СНГ. Для Украины такой предвыборный лозунг может стать достаточно эффективным, попытка его реализации может вызвать куда меньший раскол общества, чем идеи серьезной интеграции с Россией. Вряд ли обойдут Евросоюз настойчивым вниманием Грузия, Молдавия, да и Лукашенко не вечен. Правда, при попытке обсуждать все эти случаи подспудно будет подразумеваться совсем тяжелый вопрос о России.
Выходом из этого клубка проблем может явиться разноскоростная интеграция. Этот механизм, отчасти реализуемый уже сейчас (скажем, из старых членов ЕС в зону евро до сих пор не вошли Великобритания, Дания и Швеция), еще более усиленно стал обсуждаться в связи с недавним расширением Евросоюза. А где разные скорости, там рано или поздно появятся и разные статусы, некоторые из них и правда окажутся ступеньками к вступлению, остальные же будут эти ступеньки имитировать (“Любовь – штука сложная, давай лучше будем хорошими друзьями”). Кого-то, конечно, не устроит, но придраться будет трудно.
Итак, меняется ли что-то? Да, конечно, но не сегодня и не для нас.
Что меняется? Говорят, появился новый центр силы, который сможет укреплять многополярность и т.д. Но, во-первых, он не слишком новый. Еще в работах советских ученых-международников начала 1980-х упоминались три тогдашних центра силы – США, Западная Европа и Япония. С этим можно было бы, вероятно, спорить (например, по последнему пункту), но для тогдашней картины мира мысль вполне характерна.
Второе сомнение связано с тем, является ли вообще современная Европа “центром силы” или “центром слабости”, старающимся по возможности не влезать ни во что серьезное, происходящее слишком далеко. “Давайте жить дружно” - стало хорошо понятным абсолютному большинству населения и большей части политического класса лозунгом, лозунгом, который провозглашается без того, чтобы разобраться, что же собственно происходит.
Принято защищать слабых и угнетенных, удобнее и безопаснее считать, что таковыми на Ближнем Востоке являются палестинцы, значит, можно забыть о не укладывающихся в эту картину мелочах (общий баланс в регионе, цели и методы сторон…). В период Милошевича в Косово этнические чистки устраивала сербская сторона, албанцы были помечены как слабые и угнетенные, а раз так, то обратный процесс становится удобнее не замечать – пока уж совсем откровенно не клюнет жареный петух. Наши федералы порой делают недопустимые вещи в Чечне (и это, к сожалению, правда), к тому же именно они представляют огромное государство, чеченские же сепаратисты однозначно маркируются как угнетенное и травимое меньшинство. А значит, что по отношению не только к мирному населению, но и к представителям боевиков в Европе обеспечены благосклонность и радушие. Еще одна интересная закономерность – поддержка угнетенных в каждом из этих случаев аккуратно обеспечивает отсутствие озлобления со стороны слишком уж опасных исламских радикалов.
Можно еще заметить, что большинство населения практически всех европейских стран не приняли иракской операции – вне зависимости от позиции правительств. Абстрактный пацифизим? Лишь отчасти. Во всяком случае, конфликты под боком, на Балканах, вызывали немного другую реакцию (суть намеренно оставляем за скобками – в каждой из ситуаций она неоднозначна). Скорее это опять напоминает нежелание ввязываться в опасную историю – реакция совершенно нехарактерная для “центра силы”, а тем более – для сверхдержавы, которую порой пытаются разглядеть в Евросоюзе.
У этого образования обязательно появятся твердые позиции, просто они редко будут требовать упорной и опасной борьбы, грозящей неприятностями и дискомфортом.
Проблем у старого континента существует немало, для решения одних давно готовы рецепты, другие (как сочетать сохранение идентичности с открытостью…) пока остаются почвой для трудно изживаемых неврозов. Но если где-то и имеет смысл ждать появления державы с амбициями, то отнюдь не на земле евроблагоденствия.
