Последние несколько лет мы находимся в достаточно новой ситуации: с одной стороны, в отличие от девяностых, власть активно навязывает свой дискурс, стараясь сформировать новую идеологию, а с другой v в отличие от советских времен v не уничтожает тех, кто с этим дискурсом не согласен. Интеллектуалу в этой непривычной ситуации нетрудно растеряться и попытаться свести ее к известной: сначала побороться за то, чтобы власть отказалась от навязывания своего дискурса, а после неизбежного поражения объявить ее реинкарнацией советской диктатуры, заняв психологически комфортную позицию диссидента. Во всем этом не было бы ничего страшного (хотя, мне кажется, не следует убеждать власть в том, что она диктатура v может поверить), если бы не терялись те возможности борьбы с доминирующим дискурсом, которые наиболее адекватны существующему положению вещей.
Эту мысль я позволю себе проиллюстрировать на наглядном примере.
На странице 10 учебника «Литературное чтение» О.В. Кубасовой для 2-го класса мы можем найти стихотворение «Скворец на чужбине». Идет оно сразу после «Я узнал, что у меня / Есть огромная родня» и как раз перед «Лучше нет родного края» v и само соседство показывает, что авторы учебника отводят ему важную роль в формировании у детей отношения к родной стране. Именно поэтому мне хотелось бы посмотреть на стихотворение внимательнее и продемонстрировать, какими орудиями каждый из нас располагает в неравной борьбе с доминирующим дискурсом, навязываемым нам властью.
Итак:
Л.Ладонщиков, «Скворец на чужбине»
Улетел скворец от стужи
Сыто за морем живет
Воду пьет из теплой лужи
Только песен не поет.
Рвется он в края родные,
Где родился он и рос,
Где по-своему впервые
Слово «мама» произнес.
Он скучает по деревьям,
По звенящему ручью,
По скворечне,
По деревне,
По соседу воробью,
По Аленке и Алешке -
Дорогим друзьям своим,
И немножечко по кошке,
Что охотилась за ним.
Расположение стихотворения в учебнике показывает, как его должны прочесть дети: это стихотворение о Родине. Точнее о том, что вне Родины может быть сыто и тепло, но не может быть счастья. Это v «официальная» интерпретация, наследующая советское отношение к проблеме эмиграции. Любители интертекстуальных штудий вспомнят песню «Машины Времени» про скворца, который, напротив, отказывался улетать, надеясь дожить до перестройки, в смысле v оттепели. Непонятно, правда, какой скворец был написан раньше, потому что датировать точно стихотворение не удалось, но, судя по тому, что Г.А.Ладонщиков (в учебнике v опечатка в инициале) умер в 1992 году в возрасте 76 лет, написан «Скворец на чужбине» был еще в советские годы..
Существует, разумеется, «зеркальная» интерпретация, которую в старые времена назвали бы «антисоветской», а теперь можно назвать, скажем, «русофобской». Она столь же пафосна и предсказуема: посмотрите, детей призывают тосковать по кошке, то есть по репрессивным механизмам власти, опять говорят о необходимости самовластья и прелестях кнута! Что же это за народ такой, который из века в век репродуцирует одну и ту же модель?.. и т.д., и т.п.
Обе интерпретации, конечно, имеют право на существование, однако представляются в педагогическом смысле малоинтересными. Я бы не хотел учить своего ребенка тому, что счастье возможно только на родине, материальный достаток исключает духовные ценности, творчеству в эмиграции нет места v и точно так же не хотел бы объяснять ему про рабскую душу русского (и любого иного) народа. Моя задача v придумать иную интерпретацию, которая, с одной стороны, не противоречила бы тексту, а с другой v могла бы воспитывать в ребенке те ценности, которые представляются мне более адекватными.
Начнем с наиболее яркой детали v кошки. В самом деле, почему скворец тоскует по ней? Дело, может быть, в том, что кошка для него v символ трудностей, с которыми он удачно справлялся (ловила, но не поймала), воспоминания о кошке v это ресурс, который помогает ему чувствовать себя сильным. С другой стороны, мы понимаем, что в южных странах есть свои, южные, хищники, скворцу неизвестные и оттого v еще более пугающие. Да, на чужбине тепло и сытно, но и там небезопасно. В новых местах свои проблемы и скворцу еще только предстоит научиться их решать. В отличие от проблемы кошки, знакомой ему с детства.
Что там дальше? Только песен не поет. В самом деле, почему скворец не поет на чужбине? Потому что он скучает по родине? Нет, конечно: когда скучаешь по чему-то, вполне можно петь песни, скажем, грустные. Он не поет, потому что скворцы v не люди, они поют в брачный период, который наступает весной, когда уже не так холодно и они возвращаются туда, где собираются высиживать птенцов и где высиживали их самих. Иными словами, он не поет, потому что это просто ни к чему делать зимой.
Рассказав о сезонных миграциях птиц, мы смело можем сообщить ребенку о том, что скворец, описанный в стихотворении, достоин восхищения. Он не боится трудностей, он гибко реагирует на изменения вокруг, он готов улететь в теплые края, когда наступит зима, но готов и вернутся, когда зима пройдет. Он готов прилагать усилия, чтобы не голодать и не мерзнуть. Он свободно перемещается по миру, сохраняя память о тех местах, где родился.
Я думаю, дальше читатель сможет продолжить сам. Небольшое усилие v и стихотворение о несчастной доле эмигранта превратилось в рассказ о любви к своей стране, которая не препятствует свободному выбору места жительства. И кто после этого скажет, что в школе наших детей учат плохому?
Разумеется, этот подход имеет свои границы: скажем, если бы в учебнике было в явной форме написано «люди, уехавшие за границу v предатели», пришлось бы все же объяснять, что это v не так, и входить в антагонистические отношения по образцу советских времен. Но пока учебник (власть) пользуется метафорами, мы имеем возможность не вступать в ненужный конфликт.
Дело в том, что там, где речь идет о перетолковывании метафор, об интерпретации, свободный мыслитель всегда может дать фору власти. Стихотворение про скворца становится уроком настоящего, а не квасного патриотизма, Мавзолей на Красной Площади v символом смерти коммунистической идеи, а фильм «Брат-2» v примером рассказа о взаимной поддержке людей разных стран, рас и национальностей. Не надо только соскальзывать в привычное «мы-то понимаем, что они хотят сказать». Вот если они хотят v пусть и говорят прямо, а раз они боятся или не могут это сделать, мы не будем формулировать за них. Лучше мы скажем то, что хотим сказать мы, отобрав у «идеологических противников» их собственные слова.
Методология эта не мной придумана и не нова; именно она служит одним из краеугольных камней любого либирализирующего процесса в Америке. Когда отцы-основатели объясняли про равенство всех людей, под «всеми» они имели в виду белых мужчин. За прошедшие столетия фраза о людях, которые рождаются равными, была переинтерпретирована v «все» стали включать цветных и женщин. Несколько упрощая, можно сказать, что подобный механизм, помимо прочего, позволяет сохранять преемственность, отчего американские борцы за гражданские свободы достаточно естественно чувствуют себя патриотами и традиционалистами: ведь они борются за ценности, о которых говорили еще отцы-основатели. В этом, помимо прочего, и заключается отличие западного интеллектуала от российского интеллигента: интеллектуал занимается наблюдением и критической интерпретацией, а интеллигент все время оказывается вовлечен в конфронтацию с властью.
История ХХ века показывает, что конфликт этот неплодотворен. Было бы обидно, если бы мы упустили возможность построить свои отношения с доминирующим дискурсом на немного иных основаниях.
