В Константинополь из Стамбула попасть сложно, даже если знать, что Истанбул происходит от греческого «εις την Πόλι» (ис тин боли), даже если тебя сопровождает известный византинист Дмитрий Афиногенов и даже если ты предварительно запасся путеводителем другого друга и византиниста Сергея Иванова.
Даже с такими мощностями понять, где искать настоящий Константинополь, порой сложно. Есть места очевидные – Карие джами (Хора), Фетхие джами (церковь Богородицы Всеблаженной) или Айя София. О них восхищенно говорить можно долго и найти их легко. Великие стены (Херсеа тихи), Морские (Паралиа тихи), акведук Валента (знаменитый «агогос») или Золотые ворота Феодосия найти посложнее, но тоже можно. Однако есть памятники, такие как Бодрум джами, для поисков которых нужно прикладывать огромные усилия. Город прячет их, закапывая средневековые церкви, превращенные в мечети, под напластованиями коммерческих витрин, рекламы нижнего белья, витрин с дешевой обувью и не менее дешевой косметикой. С другой стороны это была и лакончиная обувь, и качественная косметика, которая позволяла действительно сохранить свой облик на протяжении многих лет.
Это странное ощущение достигает некоторого пика в музеях Стамбула, где среди периодов и эпох, приводящих город к современному его виду и состоянию, Константинополь отсутствует вообще. То есть, он там, конечно, есть, но в кавычках и как бы случайно. Это вызывает некоторую оторопь и запоздалое понимание, что тех, кто приезжает в Константинополь через Стамбул, ничтожно мало. А для всех прочих «византийское тысячелетие», как это называл Х.-Г. Бек, не особенно важно. Мы неспешно идем с коллегой и другом Дмитрием Афиногеновым по проспекту Истикляль и я пытаюсь осознать и отрефлексировать этот идентификационный отказ, вымывание прошлого как чужого и ненужного.
- А ничего тут удивительного нет, - говорит Д. Афиногенов. - Это называется «синдром Возрождения». И он характерен не только и не только для Турции, но и для Европы. Античность для Турции – это прошлое, в которое надо вернуться. И поэтому в музеях, путеводителях, книгах и газетах есть Древняя Греция. Есть и Древний Рим. Но не Византия, которую турецкое сознание видит замшелой, средневековой и дикой. Это такая идеологема – раз, и выключили плохое прошлое! В этой идеологеме нет места культурному преемству, явным и скрытым историческим связям. Она просто избавляется от историзма через апелляцию напрямую к «прекрасному прошлому».
И в этом смысле турки такие же возрожденцы, как и западные европейцы. Они пережили главный когнитивный диссонанс Нового времени. Оказывается, когда-то люди, жившие тут до них, обладали куда более высоким уровнем жизни и даже ВВП был у них в три раза выше. Несмотря на две тысячи лет и кучу технологий, мы стали жить хуже. А значит, было что-то плохое, неудачное между нами и этим «золотым веком». И поэтому античность – наше, а византийская эпоха – плохая и вредная.
- У нас тоже это есть, - говорю я. - Древняя Русь в советской мифологеме плавно переходит в эпоху петровских преобразований. От Ивана Грозного до Петра – один шаг. А наше средневековье забыто. И те, кто хранят память о нем, подобно помнящим о Византии, вызывают недоумение и упреки. Возрождение – это болезнь перескакивания, болезнь отрицания истории. Оно рождается от психологической травмы при контакте с ней. В порыве Возрождения есть свой, как писал Лосев, титанизм. Он громоздит здания, подобные мечети Султана Ахмеда, огромные, и возводит памятники, но в его шкафу есть всегда этот скелет – средневековье, о котором не нужно упоминать. И дело уже не только в том, что кто-то кого-то завоевал или подверг маргинализации. Это программа возврата назад через ступеньку, чреватая разными неприятностями. Например, выпадением из истории.
Поэтому поиски Константинополя под культурными слоями Стамбула – дело трудное не только в том смысле, что найти трудно, но трудно локализовать культурно памятники в антураже. В этом для меня главная сложность путешествия в Константинополь.
Если же иметь в виду эту особенность турецкой, да и европейской культурной идентичности, то все встает на свои места. И то, что церкви обращенные по большей части в мечети, сейчас уже выглядит иначе – это символическое обращение прошлого в настоящее, уничтожение прошлого. Наше же дело – выкапывать это прошлое, вытаскивать. Одним словом, бороться с направленной амнезией.
