В пору экономической стабильности люди гораздо меньше думаютоб исторических аналогиях, чем во время кризисов. Это понятно: когда зарплатарастет, когда быстро удается перескакивать с одной должности на другую, когдана кассе в магазине сосредотачиваешься только на том, как бы не перепутатькредитные карточки, – некогда думать об истории.
В те же времена, когда все переворачивается вверх дном,история, наоборот, как никогда актуальна. Прошлое успокаивает – становитсялегче при мысли, что кому-то и до тебя было плохо. Уроки истории воспринимаешьс большим вниманием – а вдруг кто-тоуже сталкивался с подобной ситуацией? А что, если случайно оброненная кем-то извеликих фраза окажется актуальной и сейчас? Во всяком случае, во время финансового кризиса 2008 года (аименно под таким названием это явление, видимо, войдет в учебники по истории)1998 год упоминается в СМИ гораздо чаще, чем в прошлом и позапрошлом годужурналистам вспоминался застой 1970-х.
Наверное, европейцам и тем более американцам легче справитьсяс ощущением кризиса – не с конкретными экономическими неурядицами (увольнениеили сокращение зарплаты воспринимается везде одинаково), а именно с ощущением. Западнаяпресса, даже если хочет взволновать читателей, все равно подспудно успокаивает.Биржевой индекс Dow Jones упал на десять процентов? Не беда, такое было в американскойистории уже много раз, и всякий раз падение сменялось ростом. Безработица в СШАвыросла? Да выросла, но каких-то 15 лет назад было еще хуже. Всех пугаютстрашным словом «рецессия»? Да, ведь она, эта самая рецессия, была в 2001 году,и что – кому-то плохо жилось?
Цифры, можно предположить, служат подмогой. В их мире,наверное, чувствуешь себя не таким одиноким. А значит, бороться с кризисом – нена уровне экономики, а на уровне психологии – легче. В конце концов, не такважен кризис, как его ореол. Недаром то, что произошло в мировой банковскойсистеме осенью 2008 года, называют кризисом доверия.
В России спастись цифрами не удается. История биржевойторговли, худо-бедно открытого банковского рынка еще настолько мала, что всякоекризисное явление кажется уникальным. Индекс ММВБ упал на 19 процентов? Датакого никогда не было! Международные (золотовалютные) резервы снизились почтина 150 миллиардов долларов всего за три месяца? Неслыханная цифра.Правительство готово потратить на спасение экономики едва ли не пять триллионоврублей? От таких цифр становится страшно.
И, однако, в этой ситуации легче тем, кто работает именно сцифрами, – банкирам и инвесторам на биржах. Банкирам – потому что у них естьопыт 1998 года и опыт 2004 года. Биржевикам – потому что они за последние годысумели почувствовать, что стоимость денег относительна. Вот было два рубля, авот – после серии удачных сделок - их стало пять. А потом десять – даже вкризисные времена самым удачливым инвесторам удается заработать за месяц по10-20 рублей с каждого вложенного рубля. Большинство из проигравшихся на биржево время фондового кризиса не потеряли реальных денег. Они потеряли счета,цифры на мониторах, которые едва ли в их сознании конвертировались в буханкихлеба, автомобили или квартиры и загородные дома.
А как же быть всем остальным? На какой опыт рассчитывать?Даже пример 1998 года для обычных россиян кажется не совсем подходящим: до 1998года не было нескольких лет рекордных цен на нефть, не было такого количестванабранных кредитов и такой массовой отупляющей уверенности, что все будетхорошо. Кроме того, еще 14 августа 1998 года Ельцин заявлял, что девальвациирубля не будет, а уже 17 августа правительство признало дефолт и практическиотказалось от поддержки национальной валюты. Иными словами, все случилось оченьскоро – многие даже не успели вернуться из летних отпусков и с дач, чтобыпопытаться хоть как-то спасти сбережения.
В 2008 году кризис в России длится уже целый квартал, и досих пор ничего не понятно – вроде бы многих увольняют, но массовых сокращенийпока нет. Вроде бы до России кризис добрался уже в полной мере, но на Западе,говорят, еще хуже. Рубль, конечно, дешевеет, но как-то не очень сильно…
Или вот, например, в Послании к Федеральному собраниюпрезидент Дмитрий Медведев, как и все российские чиновники, обычно весьмаоптимистичный в прогнозах, заявил, что «экономический кризис… еще далек отзавершения». И если другие тезисы Послания вызывают вопросы, то тут Медведев,кажется, прав безусловно.
Кризис 1998 года для массового сознания плох еще и тем, чтосовсем мало освоен современной культурой. Можем ли мы вспомнить хотьсколько-нибудь запоминающиеся фильмы или романы о 1998-м? Фотовыставки?Инсталляции? Флэш-мобы, на худой конец? Между тем, прошло уже 10 лет – отличнаявременная дистанция для культуры. В то время, как миф о 1990-х создан ужевполне основательно и требуется могучий талант, чтобы изменить ощущение будущихпоколений от десятилетия вседозволенности, кризис 1998 года кажется обойденнымстороной.
Возможно, стоит оглянуться еще дальше и вспомнить Перестройку,а также голодные 1991-1992-й? Но и тут не получается – в те годы происходил нестолько экономический, сколько политический сдвиг, за который и приходилосьплатить: очередями, полным отсутствием денег, непонятностью завтрашнего дня. Всуществующем кризисе – никакой политики. Судя по рейтингам пары Путин/Медведев,только полная остановка сотен заводов, дефицит в магазинах, многократный ростбезработицы могут привести к тому, что «политическая стабильность» будетпоколеблена. Власть, кажется, это хорошо понимает. Иначе какая нужнауверенность в своих силах, чтобы во время кризиса увеличивать срокпрезидентских полномочий?
И все же мне кажется, что российская, а вернее постсоветскаяистория повод для аналогий, пусть и самых аккуратных и предварительных, дала.Для этого надо только посмотреть не вглубь времени, а вширь пространства: вначале 1990-х годов в мире одновременно появилось 15 государств. Онисформировались на одной и той же базе и – при всех скидках на национальность,климат, разную степень индустриализации и так далее – были в значительнойстепени похожими - советскими. Это потом политические пути многих из нихразошлись, из-за чего государства стали развиваться по-своему. Сравнение бывшихсоветских республик может стать увлекательным и на этот раз не совсембеспочвенным ответом на вопрос: «А что, если бы во время Перестройки историяповернулась бы по-другому?»
В совершенно особой позиции в условиях кризиса, естественно,оказалась Белоруссия. Если еще год назад эта страна воспринималась каканахронизм – как политический, так и экономический, - то теперь Белоруссиямногим кажется едва ли не пресловутым «островком стабильности». «Я хочу сегоднянекоторым умным задать вопрос, которые хихикали над Лукашенко. И кто был прав,Лукашенко с защищенностью экономики или рыночники с их биржами, котировками?» -язвил Лукашенко в октябре.
Впрочем, не особенно обращая внимание на слова президента,Нацбанк Белоруссии вскоре попросил у Международного валютного фондадвухмиллиардный кредит и столько же – у России (теперь речь идет уже о новыхкредитах). К подобным мерам в октябре 2008 года прибегли лишь самыепострадавшие от кризиса – Исландия, Венгрия, Украина.
Свою иронию Лукашенко, вероятно, обратил не только к странамиз Западной Европы, но и к своим соседям: к Латвии, Литве и Эстонии. Беда этихгосударств оказалась не только в том, что на их территории не добывается нефтьи газ, но и в том, что они согласились полностью открыть свою экономику длязападных стран. За поддержку со стороны ЕС и интеграцию в западный мир им вусловиях кризиса пришлось заплатить наращиванием дефицита бюджета, снижениемтемпов роста ВВП, оттоком капитала. Они пострадали от мирового финансовогокризиса больше всех среди государств, ранее входивших в СССР, но заточувствуют, что одни в беде не останутся, – в случае чего, Евросоюз будет на ихстороне.
В других странах постсоветского пространства кризис такжепринял свои специфические формы. Например, на Украине экономический кризиссмешался с политическим, а в Грузии – с военным. Тем не менее, итог везде один:кризис есть, и избежать последствий мирового спада в экономики не удалось быпри любой экономической и политической системе. Может быть, это означает, чтоконкуренция экономических и политических моделей при наступлении кризисаотступает на второй план. Но зато при восстановлении мирового ВВП этаконкуренция, видимо, обострится с новой силой.
