24 сентября президент США Барак Обама выступил на Генеральной ассамблее ООН с сорокаминутной речью. Вначале он говорил о том, насколько повысилось качество жизни даже в самых бедных частях мира – благодаря техническому прогрессу и здравому политическому регулированию. Потом перешел к разговору об агрессорах, угрожающих подорвать эту налаживающуюся жизнь. Среди таковых фигурировала Россия, попирающая своими действиями в отношении Украины принципы самой ООН, что чревато нарушением мирового порядка. Главной темой выступления был призыв к сплоченной борьбе с экстремистскими группировками на Ближнем Востоке, в первую очередь с «Исламским государством». Речь получила много комментариев в прессе. Среди отзывов есть одобрительные (Обама наконец занял решительную позицию), скептические, а также прагматические.
Автор NY Times Марк Лэндлер (Mark Landler) охарактеризовал речь Обамы как «резкую» (bluntly worded). В этом выступлении он перечислил основные проблемы, с которыми сейчас столкнулись США и которые им приходится решать. Угроза, исходящая от «Исламского государства», - это лишь одна из них, пусть и требующая наиболее оперативных решений. Но и в прочих случаях, «от противостояния российской агрессии в адрес Украины до координации работы по ликвидации вспышки эболы в западной Африке; от посредничества в формировании нового правительства единства в Афганистане до организации новой кампании по борьбе с глобальным потеплением».
«Этот президент, - комментирует автор, - разительно отличался от того, который обращался к скептически настроенным мировым лидерам на Генеральной ассамблее в прошлом году – две недели спустя после того, как он отменил нанесение удара по Сирии, который должен был быть реакцией на использование там химического оружия. В той речи г-н Обама представил довольно скудный список американских приоритетов на Ближнем Востоке и не проявлял большой склонности к напыщенной риторике или политике вмешательства, в отличие от его предшественника Джорджа Буша-младшего».
В этот раз Обама, по мнению Лэндлера, показал себя настоящим лидером, который в тяжелое для всех время заявил о своей готовности к сотрудничеству с другими странами, но при этом и подтвердил, что в итоге США останутся конечным гарантом сохранения международного порядка. Впрочем, несмотря на жесткий тон, продолжает автор, по этой речи трудно судить о том, насколько на самом деле была переосмыслена внешнеполитическая стратегия и действительно ли президент готов дать «Исламскому государству» решительный отпор и защитить Соединенные Штаты от террористической угрозы.
Также речь была примечательна тем, что в ней Обама высказался о России в наиболее жестких за все время терминах. Однако еще примечательнее, по мнению Лэндлера, то, о чем Обама не говорил или говорил лишь вскользь. В частности, значимыми событиями прошлого года были заключение ядерной сделки с Ираном и начало переговоров по поводу гражданской войны в Сирии. В этом выступлении об Иране было сказано только, что позиция США по условиям сделки останется прежней. По поводу президента Сирии Башара Асада Обама вообще ничего не сказал, хотя в прошлый раз разразился в его адрес критикой (за использование химического оружия). В этой речи Обама отметил жесткость сирийского режима, но ничего не сказал лично об Асаде, который недавно поддержал его в намерении использовать авиацию для борьбы с «Исламским государством» в Сирии. Также, по оценке автора, относительно мало и очень общо говорилось об израильско-палестинском конфликте.
Комментатор Джеффри Голдберг (Jeffrey Goldberg) из The Atlantic счел речь Обамы в ООН некоторым прорывом по сравнению с прошлыми его высказываниями по международным вопросам. По своему тону в этом выступлении он напомнил автору одновременно «Хиллари Клинтон на пике ее воинственности и Джона Маккейна в самом спокойном состоянии. А также Джорджа Буша-младшего во время его второго срока». «Критики Обамы, - допускает автор, - скажут, что он отказался от своей прежней позиции неопределенности по проблемам на Ближнем Востоке, потому что социологи объяснили ему, что американцы хотят менее "академического" президента. Но из наблюдений за ним в последние недели и из разговоров с людьми, которые его хорошо знают, у меня сложилось впечатление, что его образ мыслей действительно изменился в том, что касается относительной значимости "мягкой власти", природы противников Америки и, в конечном счете, роли в мировой политике, которую должны играть США, чтобы удержать своих противников под контролем». В частности, он осознал, что «новый российский царь понимает только язык силы и не внемлет голосу рассудка», а также оценил глубину бедствия, вызванного распространением «Исламского государства». «Иными словами, - заключил Голдберг, - Обама теперь понимает, что США – это совершенно незаменимая в мире нация».
Другой комментатор из NY Times, Тимоти Иган (Timothy Egan), по поводу этого выступления вспоминает эпизод, когда в 2009 г. Обама получил нобелевскую премию мира – «пожалуй, единственная нобелевка, которую дали за благие намерения... А теперь президент с самой престижной в мире премией за отказ от насилия вынужден снова обратиться к военной риторике, убивать религиозных экстремистов и бомбить уже седьмую мусульманскую страну».
Впрочем, замечает автор, одно другому не мешает, раз уж так сложились обстоятельства. Важно учитывать контекст, в котором произнесена эта речь, и стратегия, которую она предлагает. Важно также подчеркнуть, что жесткая позиция не означает, что Обама автоматически переходит к риторике Буша. Некоторые параллели, конечно, есть. «Однако война Буша в Ираке была высокомерным давлением на нацию, после чего началось государствостроение, основанное на невежестве. Согласно доктрине Обамы, действия против ИГ направлены, прежде всего, на то, чтобы защитить целые сообщества людей, оказавшихся в зоне боевых действий, от того, чтобы их убивали фанатики. Его стратегия направлена на защиту мусульман, главных жертв ближневосточного терроризма, от других мусульман».
Таким образом, пока ничто не свидетельствует против того, что присуждение Обаме премии мира может оказаться справедливым. Хотя чтобы оно стало справедливым, Обаме придется приложить усилия – в первую очередь, это касается политики на Ближнем Востоке. Наиболее разумной стратегией в этом плане автор считает давление на суннитов, чтобы они сами начали пресекать джихадистские движения в своей среде.
К теме нобелевской премии мира обратился и автор из Washington Post Дейна Милбэнк (Dana Milbank), но уже в ином тоне: «Вот как лауреат нобелевской премии мира объявляет войну. Он тепло улыбается членам Генассамблеи ООН. Он вспоминает деревню своей бабушки в Кении и замечает, что "ислам учит миру". Он признает, что у его страны есть свои недостатки и хвалит "путь дипломатии и мира", а также утверждает, что настоящие достижения никогда не бывают плодом применения военной силы. Таким образом он расходует 19 минут своей 40-минутной речи (при официальном регламенте в 15 минут), прежде чем перейти к основному пункту: "Террористическая группировка, известная под названием ИГИЛ, должна быть сломлена и в итоге полностью уничтожена"».
Милбэнкс также отмечает разительные отличия между этой речью и прежними высказываниями Обамы – в частности, в Каире пять лет назад, когда он объявил начало новой эры в отношениях между Америкой и мусульманским миром. Тематически эти выступления имели много общего, однако акценты сместились. Обама-2014 стал гораздо требовательнее к мусульманам, меньше извиняется за действия США и наставляет мусульманских лидеров, как им надо бороться с экстремистами. По итогам своего выступления президент США дал миру домашнее задание с требованием отчитаться о проделанной работе через год. В итоге получилась имитация риторики Буша, выражающая идею американской исключительности, и одновременно изящный ход, с помощью которого лидер, не выходя из роли миротворца, открыто призывает к конфликту.
Аналитик из британской Guardian Джулиан Борджер (Julian Borger) считает, что выступление Обамы было очередным дипломатическим ходом, призванным решить практическую задачу: соблюсти зыбкое равновесие между призывом к новой войне против исламского экстремизма (чего от него добиваются на родине) и обещанием мировой аудитории не повторять «войну с терроризмом» по образцу Буша-младшего. Собственно, это и было основной темой выступления. Жесткая риторика в адрес российской и сирийской политики была контекстуальной, в то время как главным месседжем речи был призыв к мобилизации сил против «Исламского государства». При этом он постоянно подчеркивал, что в этот раз все будет совсем не так, как при Буше: «Я уже говорил, что Америка не будет строить свою внешнюю политику исключительно вокруг реакции на терроризм. Америка будет воспитанным и конструктивным партнером. Мы, с одной стороны, не будем терпимо относиться к террористическим убежищам, но с другой стороны, и не будем вести себя как захватчики».
Другая британская газета, Telegraph, подвела следующий итог. Прежде всего, эта речь Обамы была самой воинственной из когда-либо им произнесенных. Если раньше он призывал к примирению и всеобщему сотрудничеству, то здесь он жестко разграничил врагов, с которыми надо бороться, и союзников, на которых следует полагаться в этой борьбе. Кроме того, эта речь была самой проамериканской. В таком патриотическом тоне Обама на международных площадках прежде еще не высказывался («когда мир нуждается в помощи, он призывает Америку»). События вокруг Фергюсона он привел как пример внутренней проблемы, с которой страна честно работает и всем желает такого же тщательного подхода.
Неприятие российской интервенции на Украину продолжает оставаться актуальным: хотя целью речи была консолидация сил для борьбы с «Исламским государством», в выступлении был значительный эпизод, где критиковалась российская внешнеполитическая агрессия, а также европейская нерешительность в противостоянии этой агрессии.
В качестве еще одного значимого пункта отмечается то, что Обама критически отозвался о политике Израиля и при этом ничего не сказал о ХАМАСе. Наконец, особо подчеркивается, что в речи не был упомянут Китай – по крайней мере, прямо. Косвенным образом к нему относилась реплика «Мы будем настаивать на том, чтобы все государства соблюдали правила и решали свои территориальные противоречия мирным путем, в соответствии с международным правом». Автор интерпретирует это как свидетельство того, что в условиях войны на Ближнем Востоке и конфронтации с Россией США не хочется ввязываться в еще один конфликт – с Китаем. Этот подтекст, в свою очередь, может быть истолкован Китаем двояко: и как предупреждение, и как карт-бланш.
