Победоносные французские войска плечом к плечу с подразделениями правительственной армии взяли город Тимбукту. Неприятель в беспорядке ретировался дальше на север страны, при отступлении разграбив и предав огню несколько зданий. Нанесен значительный ущерб древним рукописям в местном хранилище.
Похожий абзац можно было бы прочесть в европейской газете конца позапрошлого века, тех баснословных времен, когда в заголовках первых страниц встречались красивые топонимы Омдурман, Фашода и Трансвааль. Слово «Тимбукту» в этом же ряду; честно говоря, я еще относительно недавно считал, что Тимбукту расположен на море и что есть какое-нибудь полузабытое стихотворение Гумилева или песенка Вертинского со словами «в портовом Тимбукту». Мне же урок – нельзя быть столь невежественным, особенно в эпоху Google Maps. Впрочем, одно про Тимбукту я знал точно – там проводится знаменитый африканский музыкальный фестиваль, кажется, лучший на континенте. Несколько дней назад я еще думал в прошедшем времени -- «проводился знаменитый африканский музыкальный фестиваль».
Сейчас, после взятия Тимбукту французами и правительственными войсками, можно, кажется, вновь использовать настоящее неопределенное. Были еще, конечно, древние мавзолеи и древние рукописи, о них тоже переживали. Исламисты, захватившие Тимбукту почти год назад, запретили музыку (вообще), уничтожили древние мавзолеи (разновидность ислама, к которой принадлежали строителям, не нравится разрушителям), и вот теперь, при отступлении из города, сожгли манускрипты. В общем, враги рода человеческого и мракобесы/гонители культуры. Так и сказали бы тогда, в конце XIX-го, прибавив слово «дикари».
В общем, мы наблюдаем второе издание европейского колониализма, не только в конкретных политических и военных акциях, но и в риторике про то, что просвещенные и цивилизованные должны воевать с жестокими фанатиками. Мол, за отправкой французских войск в Мали стоит не просто желание помочь своим парням против несвоих, а еще и почетный (пусть тяжелый, но) цивилизаторский долг. Еще немного и вспомнят «бремя белого человека», только прилагательное, обозначающее цвет, поменяют на прилагательное, обозначающее что-то другое. Скажем, можно вспомнить, что идет война с международным терроризмом и главный удар по «Аль-Каиде» должен быть нанесен именно здесь, на кромке Сахары. Об этом на днях сказал Дэвид Кэмерон и послал в Мали несколько сот британских военных. Пока, впрочем, они будут охранять инфраструктуру и обучать африканских солдат по нашу сторону фронта войны с мировым злом.
Самое время поразмышлять над отличием первого издания европейского колониализма от второго. Прежде всего, это риторика о «дикарях, уничтожающих культурные ценности» (сегодня слово «дикари» мирно поменяли в той же фразе на «варвары»). Здесь важно исторически обусловленное содержание понятия «культурные ценности». Сто двадцать лет назад под таковыми понимались вещи, находящиеся на топе совершенно четкой иерархии; это была Большая Культура, Культура с Большой Буквы, Высокая Культура – одобренная Западной Европой (точнее ее буржуазией) и прошедшая аттестацию в Академии.
Тогдашние представления о «культурных ценностях» нельзя было назвать, собственно, христианскими; они сформировались в эпоху романтизма, но с довольно сильным влиянием Века Просвещения; тем не менее, субъектом наделения того или иного феномена статусом ценности был так называемый «западнохристианский мир», а объектом – он же сам и весь остальной мир за пределами. Сегодня «культурной ценностью» может стать что угодно – точнее, то, что назовут так. Вопрос, как и раньше, заключается в субъекте называния; отличие от XIX века заключается в том, что таких субъектов почти бесконечное множество.
Главное – слова, которые при этом используются. «Культурной ценностью» является все, что попадает в разряд «наследие», то есть все, что пришло к нам из «прошлого», неважно сколь далекого, тысячу лет назад или вчера. Эстетические, любые прочие обоснования в данном случае почти неважны; принадлежность к «прошлому», к «истории» легитимизирует и дарит искомый статус. Мавзолеи в Тимбукту, деревянные мещанские дома в Нижнем Новгороде, бетонные многоквартирки шестидесятых в Шеффилде, любое строение, которому посчастливилось быть возведенным не прямо сегодня, а хотя бы накануне -- все имеет отличные шансы попасть в список памятников ЮНЕСКО (или иной другой организации).
Такая одержимость прошлым при катастрофическом падении уровня исторического знания (и его академического воспроизводства) в современном западном мире указывает на общественное сознание, крайне неуверенное в собственном настоящем -- и не верящее в будущее (несмотря на все технические штучки). Принципиальная граница между нынешней ситуацией и тем, что было сто с лишним лет назад, именно здесь. Там была вера в безудержный прогресс без конца и без края; прогресс, как в капсюле, нес с собой самое образцовое из культуры прошлого; сейчас же «прошлое» постепенно переходит из разряда «Культуры» в департамент «Природы», все оттуда представляется «настоящим» и «ценным» и в этом смысле между мавзолеями в Тимбукту и органической картошкой из фермерского хозяйства нет никакой разницы.
Другое отличие двух изданий колониализма -- в интенциях и чувствах при его реализации. Генри Мортон Стэнли или полковник Маршан прирезали африканскую земельку к своим странам с невероятным энтузиазмом; за всеми понятными прагматическими побуждениями (чины, деньги, слава) они были влекомы имперской идеей -- и тем самым «бременем белого человека». Лишь немногие, вроде ирландца Роджера Кейзмента, смогли трезво увидеть ад, который европейцы устроили в Южной Америке и Африке. Идеология и экономический расчет шли тогда рука об руку, другое дело, что первая перевесила, а второй довольно часто оказывался ошибочным. Сегодня же французы воюют в Мали (а британцы им помогают, а другие западные правительства аплодирует) ужасно неохотно, вынужденно, из-под палки, хотя эту палку держат они сами.
Чтобы побудить себя к неприятному занятию, нужно придумать себе веские причины. «Аль-Каида наступает!» -- это первая из них. Если условная «Аль-Каида» победит в условном Мали, во Францию поедут вовсе не условные беженцы – это вторая причина. «Невежественные варвары уничтожают культурные ценности» -- третья. Из-за этого нужно посылать черт знает куда своих солдат, тратить массу денег (и это в разгар бюджетных неприятностей!) и оправдываться за своих малийских союзников, которые вполне могут повести себя, как последний исламист из Тимбукту. Собственно, подобная история уже происходила в Ливии, где хорошие парни так распоясались над телом плохого Каддафи, что хоть глаза от YouTub’а отводи. То же самое сегодня с Сирией -- там некоторые герои антиасадовского сопротивления подозрительно похожи на злодеев- террористов в Ираке.
По сути, настоящая Немезида. За удовольствия военного туризма в пробковом шлеме в XIX веке приходится в XXI-м расплачиваться людям, мечтающим навсегда забыть, где именно находится город Тимбукту – на берегу моря или на краешке Сахары.
P.S. При написании этого текста не был унижен ни один мавзолей в Тимбукту, ни одна рукопись там же, ни одна деревянная развалюха в Нижнем Новгороде. Автор – будучи по образованию и склонности историком – искренне сожалеет о безвозвратной потере многих источников по африканской истории XV века или по социальной и архитектурной истории России XIX-го.
