Встреча лидеров «нормандской четверки» состоялась в Берлине. В ходе переговоров, завершившихся под утро 20 октября, руководители России, Украины, Франции и Германии обсудили сирийское и украинское урегулирование.
Это первая в 2016 году встреча в «нормандском формате». В ходе переговоров были достигнуты некоторые договоренности по установлению мира на юго-востоке Украины. В частности, во время встречи удалось выработать «дорожную карту» по Украине, хотя ее положения требуют дополнительных согласований. Существенных договоренностей по Сирии достигнуто не было.
Договориться по Сирии в настоящее время крайне сложно, поскольку стороны, участвующие в переговорах, не испытывают доверия друг к другу, объяснил в беседе с «Полит.ру» Алексей Макаркин, первый вице-президент Центра политических технологий, главный редактор «Политком.ру».
«Думаю, договориться тут до чего-то очень сложно, потому что постоянно возникают новые раздражители. И найти какой-то консенсус здесь, наверное, возможно, но крайне сложно. То есть понятно: каждый ведет свою игру. И у России есть в сирийском вопросе конкурентное преимущество: она является одной из двух стран (вторая – Иран), которые как-то могут влиять на Асада.
Иран связан с Асадом, пожалуй, сильнее, чем Россия (там играет роль шиитская солидарность: шииты, хотя и не сразу, но посчитали алавитов своими – примерно с 1970-х годов они считают алавитов шиитами). А у России нет религиозного фактора, поскольку абсолютное большинство мусульман в России – сунниты, но есть фактор геополитический. Это – стремление сохранить и усилить влияние на Ближнем Востоке. Соответственно, считается, что с Россией можно пытаться договориться о чем-то по дальнейшей судьбе Асада.
Но достижение договоренностей упирается в несколько проблем. Первая – совершенно банальная: никто никому не доверяет. И после 21 февраля 2014 года (дата подписания соглашения об урегулировании политического кризиса на Украине, заключенного тогдашним президентом Украины Виктором Януковичем с лидерами оппозиции – прим. ред.) Россия не доверяет Западу. Полностью, системно не доверяет – после свержения Януковича, не может избавиться от ощущения, что ее обманут. Ну, а для Запада Россия – это агрессор на Украине и страна, которая поддерживает «кровавого Асада» в Сирии. То есть и здесь нет никакого доверия, и даже какие-то его мельчайшие ростки, время от времени появляющиеся, тут же исчезают. Как это произошло, кстати, в Сирии, где договорились с американцами о компромиссе – и американцы тут же ударили по войскам Асада. Потом сказали, что это была ошибка, но с точки зрения России это не было ошибкой – если ты не доверяешь, ты везде ищешь умысел.
Итак, это первая проблема. Стороны могут даже о чем-то говорить, но им очень трудно о чем-то договориться. Вторая проблема проистекает много из чего, в том числе, отчасти из первой, из недоверия, и заключается в том, что Россия хотела бы встроить сирийскую проблему в более глобальный контекст. Ну, это можно было бы назвать «новой Ялтой» – в память о Ялтинской мирной конференции 1945 года, когда Сталин, Рузвельт и Черчилль собрались в Крыму и определили судьбу послевоенного мира. По крайней мере – основные черты этого мира.
Но получается так, что никто на «новую Ялту» идти не хочет. С Россией обсуждают конкретные вопросы, в которых без России, по мнению Запада, нельзя обойтись. Их сейчас два, и оба обсуждались в Берлине – это Украина и Сирия. Причем какое-то время назад (сейчас это уже неактуально) у нас ходили идеи о том, чтобы как-то «обменять» Украину на Сирию (вроде «вы нам – Порошенко, а мы вам – Асада»). Но если в 1945 году что-то подобное и проходило, хотя и с очень большими оговорками (например, «вы нам – Болгарию, мы вам – Грецию»), если тогда еще как-то можно было договориться, пусть и тогда слово не всегда держали и все зависело не от договоренностей на бумаге, а оттого, чья армия стояла на территории той или иной страны и чья власть там была установлена, то сейчас нет. Сейчас никто не пойдет на «обмен» такого рода. И никто не собирается говорить о какой-то большой конференции, где за Россией был бы признан статус великой державы, близкий к статусу СССР. Никто об этом не говорит. Поэтому, думаю, Россия тоже испытывает разочарование, что отражается и на дальнейших ее шагах.
Если говорить о конкретике, то сейчас Россия крайне раздражена тем, что происходит в Ираке. Там американцы сейчас берут Мосул, и Обаме это очень выгодно сделать до выборов, чтобы отобрать у Трампа один из его аргументов – что администрация демократов не смогла справиться с ИГИЛ (запрещенным в России). Трамп дает понять, что он договорится с Россией, что вместе с нею он разгромит ИГИЛ, возьмет Мосул… Ну, и Обама в случае успеха сможет перед выборами сказать: а мы вот с Россией не договорились, на уступки не пошли, но Мосул взяли. И ИГИЛ ушел из Ирака. То есть, если Мосул будет взят, это будет успех для избирательной кампании Клинтон.
Россия это воспринимает как очередную угрозу, потому что из Мосула «игиловцы» уходят в Сирию, в Ракку, и там с ними уже придется иметь дело России. То есть Россия видит за этим не только некое военное решение, связанное с тем, чтобы очистить Ирак от ИГИЛ, не только решение внутриполитическое, важное для Америки перед выборами, но и стремление ударить по самой России – на этот раз руками ИГИЛ. Эта проблема есть.
Есть проблема разделения оппозиции в Сирии – проблема, которую пытаются решить, но которая, на мой взгляд, не решается. Есть две организации, которые признаны международным сообществом террористическими – это ИГИЛ и «Джебхат ан-Нюсра» (организации запрещены в РФ). Понятно, что ИГИЛ недоговороспособен – против него выступают все. Сложнее с «Нюсрой», но и она слишком одиозна, чтобы кто-то из респектабельных игроков впрямую ее поддерживал. Но дальше возникает вопрос, как отделить эту «Нюсру» от остальных, когда и они – в Алеппо?
Но есть и еще более важная проблема: у России есть свой список террористических организаций, и туда входит еще ряд организаций, которые западные страны считают умеренными. И арабские страны не считают – арабские страны, такие, как Катар, Саудовская Аравия – их даже поддерживают. Например, такую организацию, как «Ахрар Аш-Шам». Россия исходит из того, что эти организации мало отличаются от «Нюсры» и тоже неприемлемы. При том, что остальные игроки – кроме Асада и Ирана – исходят из того, что с этими организациями можно и нужно говорить, что это – часть умеренной оппозиции. Я думаю, что в условиях недоверия разрешить эти проблемы очень трудно.
Плюс сейчас свернут российско-американский диалог по Сирии. Российская дипломатия делал очень большой ставку на этот диалог, имея в виду договориться с Обамой. У Москва есть опыт долгих переговоров с Керри, к тому же Керри в России относятся достаточно положительно – насколько, насколько можно относиться положительно, когда ты никому не доверяешь. То есть, я бы сказал, относятся менее отрицательно, чем к возможным альтернативам. Итак, было желание договориться. Но не получилось, и теперь достижение каких-то договоренностей уже менее вероятно. Ну, а дальше – Клинтон, с которой в России ничего хорошего не связывается.
Поэтому я думаю, что сейчас, конечно, о вопросе говорили, пытались найти какой-то формат. И могут быть и дальше какие-то прекращения огня, какие-то локальные уступки с обеих сторон. Могут быть попытки отделить «Нюсру» от остальных (я не думаю, что они будут удачны). Но, в общем и целом, процесс находится в тупике, и решить проблему по-прежнему крайне сложно», – сказал Алексей Макаркин.
Что же касается Украины, то ключевым достижением «четверки» в этой области можно считать появление приблизительной «дорожной карты» – равно как и само признание того факта, что Минские соглашения, следовательно, сами по себе не являются дорожной картой, то есть пошаговым планом в деле урегулирования. Такое мнение в беседе с «Полит.ру» высказал Георгий Чижов, вице-президент, руководитель украинского бюро фонда «Центр политических технологий».
«Результаты встречи формально, действительно, не очень значительны – потому что стороны обсудили ситуацию. Правда, они договорились до начала ноября – то есть весьма быстро – подготовить некую «дорожную карту» реализации Минских соглашений. Это, во-первых, значит, что стороны признали: Минские соглашения не являются «дорожной картой», и к ним нужна некая дополнительная программа – та самая «карта». И это, я считаю, важно. А еще важна сама обстановка, в которой состоялись эти переговоры.
Где-то месяц или полтора назад казалось, что Украина оказывается в изоляции: даже ее западные партнеры настаивали на скорейшем внесении изменений в украинское законодательство, на подготовку к проведению выборов – не очень обращая внимание на то, что все это малоосуществимо, по крайней мере – в таком порядке, как это предложено в Минских соглашениях.
Ситуация принципиально изменилась, и повлияли на нее, по всей видимости, не украинские события, а события в Сирии. После бомбежек Алеппо российскими ВКС западные лидеры вдруг опять осознали, что у них с Россией очень разные представления о прекрасном и очень разные взгляды на то, как можно решать конфликты. Потом уже, как следствие, возникла ссора Путина с Олландом – и в результате все переменилось. Если практически месяц-полтора назад Германия и Франция фактически выступали на стороне России и требовали от Украины крайне болезненных и не совсем нереалистичных уступок, то теперь, наоборот, западные державы вновь на украинской стороне. И, насколько я понимаю, это было отчетливо продемонстрировано российскому лидеру.
Вот это, пожалуй, и есть основной результат встречи – плюс то, что я сказал, что Минские соглашения не являются «дорожной картой», «карта» к ним нужна отдельно. Какой она будет, мне самому очень интересно. Ну, видимо, скоро мы это узнаем», – объяснил Георгий Чижов.
