Постреволюционная ситуация в Египте не выпадала из поля зрения СМИ и экспертов. А в последние недели обосновалась там совсем прочно — в силу текущего общего обострения, вылившегося во второй акт революции. В обсуждениях анализируются причины того, почему два года спустя после революции последовало ее не то продолжение, не то контрреволюция. Во-вторых, обсуждаются роль армии в этой истории и в других странах. Также анализируется международный контекст и в частности то, каким образом на локальном положении дел сказываются действия внешних политических сил (в первую очередь, США).
Кристиан Донат (Christian Donath), политолог из Американского университета в Каире, считает, что Мурси, который с самого начала не пользовался в массах большой популярностью, исчерпал тот незначительный кредит доверия, который у него был. Первоначально, пишет он, за Мурси голосовали даже его нынешние оппоненты, которые, прежде всего, стремились к тому, чтобы к власти не пришел конкурент Мурси Ахмед Шафик, человек из среды старого режима. Иными словами, они предпочли, чтобы власть в стране перешла к «Братьям-мусульманам», но не вернулась снова к тем, кого только что свергли. Были с самого же начала и те, кто, тем не менее, яростно возражал против кандидатуры Мурси, потому что они считали, что его приход к власти – это первый шаг к «талибанизации» Египта. За время правления Мурси не только не сделал ничего, чтобы расположить к себе своих исходных противников, но и разозлил многих из тех, кто за него всё же голосовал.
Главным фактором раздражения, по мнению Доната, стала комбинация неэффективной политики с растущим авторитаризмом власти. Задача была в том, чтобы нормализовать экономику и снизить уровень безработицы. Для этого требовались масштабные реформы, однако быстро такие реформы провести невозможно. При этом Мурси пытался проводить их в обход судебной власти, что вызвало бурю недовольства, а очевидных изменений к лучшему в экономическом плане не последовало.
«Было две сферы, в которых Мурси и “Братья-мусульмане”, казалось бы, обладали уникальной компетенцией, чтобы добиться успехов, но и здесь они потерпели неудачу: налаживание социальных услуг и реформа сектора безопасности. С самого рождения организации, то есть с 1930-х гг., “Братья-мусульмане” наращивали себе поддержку среди тех групп населения, нужды которых игнорировало государство, тем, что снабжали их такими общественными благами, как образование, бытовой газ и электричество. В 2011 г. они же использовали свою логистическую компетенцию для того, чтобы снабжать необходимыми ресурсами протестующих против режима Мубарака». Однако, когда «Братья-мусульмане» пришли к власти, они не смогли распространить этот опыт на всю страну так, чтобы это имело какие-либо ощутимые результаты. «Чтобы провести существенные реформы, - объясняет Донат, - потребуются годы. Так что отчасти Мурси и “Братья-мусульмане” стали жертвой раздутых ожиданий». Что, впрочем, не отменяет того, что терпение граждан было подорвано еще и политическими просчетами послереволюционной власти.
Что касается реформы спецслужб, многие оппозиционеры подозревают «Братьев-мусульман» в том, что они решили не вступать с теми в конфликт, а, наоборот, поделить с ними власть и тем самым укрепить свои позиции.
Египетская журналистка Сара Хоршид (Sara Khorshid) добавляет к этому, что «в течение двух последних лет “Братья-мусульмане” позиционировали себя как организованную силу, которая представляет собой альтернативу государственному аппарату, в частности армии и полиции». Это, в частности, проявлялось во время протестов в январе 2012 г., когда участники «Братьев» блокировали протестующим доступ к парламенту (в котором большинство мест также принадлежало «Братьям-мусульманам»), то есть брали на себя полномочия МВД. При этом, отмечает автор, в отличие от государственных органов, которые теоретически действуют от имени граждан и в их интересах, деятельность «Братьев-мусульман» всецело обусловлена их религиозной миссией.
Пока рейтинг Мурси и его политической базы стремительно падал, рейтинг армии столь же стремительно рос. Согласно опросу, проведенному в апреле-мае 2013 г., рейтинг одобрения армии сейчас составляет 94%. В свете последних событий, когда армия начала брать события под свой контроль и выдвигать власти ультиматумы, высказывались опасения, что действия протестующих фактически открывают армии дорогу к власти и, соответственно, не только не приближают к революционным целям, а, наоборот, могут привести страну к военной диктатуре. Тем более что в соответствии с новой конституцией, у армии появились большие возможности для злоупотреблений: ей было разрешено привлекать граждан к военному трибуналу; ее бюджет оказался неподотчетен ни обществу, ни парламенту; Совет национальной безопасности, в котором преобладают военные, получил право налагать вето на законопроекты. Таким образом, оказавшиеся у власти «Братья-мусульмане» рассчитывали заручиться поддержкой со стороны армии. Тем не менее, многие протестующие как раз приветствовали вовлечение армии и еще раньше призывали ее поддержать их.
В свете последних событий у некоторых комментаторов возникает ассоциация с Пакистаном и, соответственно, вопрос о том, будут ли события в Египте развиваться по аналогичному сценарию. Собственно, эта тема обсуждалась и раньше, однако теперь стала особенно насущной. Имеется в виду практика, когда при внутриполитическом конфликте в игру тут же вмешивается армия и решает конфликт своими методами – например, прогоняет действующего президента. «Такой подход стал традицией в Пакистане с конца 1950-х гг., - поясняет Muftah.org. – Мирная смена гражданской власти (без вмешательства военных) посредством демократических президентских выборов в Пакистане впервые за 66 лет произошла 11 мая 2013 г.». Риск, соответственно, в том, что политический порядок будет обеспечиваться не гражданскими методами, а военным контролем.
Так или иначе, пишет автор, Египет с Пакистаном объединяет уже то, что «обе страны завязаны на военной помощи со стороны США, что подрывает развитие демократического управления и сильных гражданских институтов в этих странах». В частности, госсекретарь США Джон Керри в мае 2013 г. дал добро на финансовую поддержку египетским военным в размере $1,3 млрд. При этом он преодолел сопротивление Конгресса, мотивировав свое решение тем, что это делается в интересах безопасности США.
Роберт Спрингборг (Robert Springborg), американский специалист по национальной безопасности, задается вопросом о том, что будет делать армия, придя к власти, и как она собирается воплощать в жизнь свой план по политическому урегулированию. Дилемма, по мнению Спрингборга, состоит в том, что пока армия не пришла к власти, а только поддерживала гражданское противостояние, ее действия представлялись общественности правомерными. Будучи уже у власти, сохранять такого рода легитимность будет труднее. «Широкая популярность, которой сейчас пользуется армия, скорее всего, эфемерна. Существенный момент в этой популярности обусловлен её политической нейтральностью, которую будет трудно сохранить в условиях прямого управления… А еще труднее будет, собственно, вывести страну из экономического штопора на фоне политической нестабильности. Непопулярность Мурси в большой мере объясняется экономическим кризисом и его разнообразными эффектами. Всё это останется и после перехода власти к военным, и ничто из этого невозможно преодолеть в сжатые сроки».
Опять же, при всей популярности, у военных есть яростные оппоненты – в частности, те, кто голосовал за Мурси, только чтобы не голосовать за Шафика, которого поддерживали военные. Даже если сейчас они поддерживают военных, потому что те помогают прогнать «Братьев-мусульман», они едва ли хотят видеть военных у власти.
Американский аналитический центр Stratfor, в свою очередь, пытается проанализировать ситуацию в связи с военным переворотом в контексте деятельности оппозиции, в частности – движения «Тамаруд», набравшего среди общественности большую популярность всего за два месяца и, собственно, создавшего условия для последовавшего переворота.
Популярность «Тамаруда» аналитики объясняют тем, что их общественная деятельность пришлась на тот момент, когда у разных оппозиционных групп накопилось достаточно поводов для недовольства правлением Мурси, чтобы объединиться для его свержения, преодолев свои внутренние противоречия. Однако переформироваться в конструктивную политическую силу «Тамаруду» будет трудно, потому что у него нет готовой положительной политической программы, и она едва ли родится в такие сжатые сроки. Теперь, когда власть захватили военные, с ними нужно вести переговоры. И в этой части у оппозиции уже нет революционной сплоченности, потому что теперь речь пойдет о том, кто и как будет управлять страной – каждая группа будет настаивать на своих приоритетах и принципах.
Отчасти ответ на вопрос о том, что будет дальше, зависит от того, как будет действовать и.о. президента Адли Мансур, о котором мало что известно, кроме того, что главой конституционного суда его в свое время назначил Мубарак. Кроме того, он известен тем, что заблокировал в свое время инициативу запретить представителям старого режима участвовать в выборах – благодаря этому Шафик смог в 2012 г. стать конкурентом Мурси. Однако в любом случае власть в государстве в настоящий момент сконцентрирована у военных.
