«…помогают,когда я снова… (колеблется)… обращаюськ прошлому. Трудно поверить, что и якогда-то был этаким молодым щенком. Аголос! Господи боже мой! И какие надежды!(Короткий смешок, к которому присоединяетсяи сам Крэпп.) И какие решения! (Короткийсмешок, к которому присоединяетсяКрэпп)…»
СэмюэльБеккет «Последняя лента Крэппа»
«Ведьсовершенно очевидно, что произнесениеслов утомляет горло и легкие и,следовательно, сокращает нашу жизнь. Атак как слова суть только названиявещей, то гораздо удобнее носить присебе вещи, необходимые для выражениянаших мыслей и желаний… Великимпреимуществом этого языка является егомеждународный характер»
ДжонатанСвифт «Путешествие в Лапуту, Бальнибарби, Лаггнегг,Глаббдобдриб и Японию»
«Времяработает против Каддафи, и он долженотдать власть, оставив Ливию ливийцам».Неутомимому берберскому злодею, кажется,действительно пришел конец; и дело нев том, что американский президент(британский премьер, начальник внешнейполитики ЕС, французский парламентарий,кто угодно в мире, который принятоназывать «западным) говорит стольгрозные вещи; Каддафи ужеобменян на разного рода мелкиеи средниеуслуги, оказываемые России (и некоторымдругим государствам, которые не принятоназывать «западными»). Не знаю, смотритли этот человек телевизор, или ему, какеще недавно московскому начальнику,помощники «носят распечатки из Интернета»;но если да, то честолюбие, даже здравыйсмысл (если он таковым обладает) полковникадолжно быть оскорблено: его поменялина седьмой воде на киселе наследникагрозного Басаева. Кто такой Доку Умаровпо сравнению с тем, кто взрывал американскиелайнеры, предлагал проекты всеобщегообустройства Ближнего Востока, ставилшатры на Елисейских полях? Впрочем,Каддафи сейчас, наверное, не дошекспировских размышлений.
Однаконижеследующий текст не о том. Он не ополитической злобе дня, которая всебольше и больше становится именно«злобой» или, по крайней мере, вызываеттаковую у постороннего наблюдателя.Нет. Поговорим о другом. О словах, которыеуже и не обозначают никакие вещи – иуже не являются «вещами», как еще недавно,в эпоху тотальных идеологий. Повторимсказанное американским президентом вЛондоне: «отдать власть, оставив Ливиюливийцам». Что это значит? К кому обращеноэто требование? Реплика Обамы прозвучалав тот самый момент, когда гражданскаявойна в Ливии стала обыденным делом.Повстанцы – при помощи Запада -- удерживаютнесколько городов. Сторонники Каддафихозяйничают на остальной территории.По обе стороны несуществующего фронта– ливийцы, принадлежащие к разнымсоциальным группам и племенам. Этодействительно гражданскаявойна,то есть конфликт, в котором убивают другдруга гражданеодного государства.Безусловно, как и почти в любом подобномсобытии, в Ливии присутствует внешнийэлемент; наличие его у Каддафи покаслабо доказуемо, но вот вмешательствоиностранных сил на стороне его противниковобщеизвестно (и одним из проявленийэтого является процитированная речьОбамы). Что же в таком контексте значит«оставить Ливию ливийцам»? Она ведь итак им предоставлена в самой полноймере. Или имеется в виду, что режимКаддафи внешен, случаен и даже враждебенпо отношению к некоей исконной«ливийскости»? Вряд ли. Сорок лет,проведенные полковником во главе этогогосударства, не дают нам повода усомнитьсяв укорененности его режима в национальномдухе, буде сей дух вообще существует, ане является теоретическим конструктомэпохи романтизма. Или же в реплике налондонской пресс-конференции, следуетуслышать совсем иное: «отдать власть,оставив Ливию тем ливийцам, которых мысчитаем таковыми»? Иными словами,«истинные ливийцы», с точки зренияЗапада, – те, кто против Каддафи? Но втаком случае надо все-таки провестихотя бы минимальную процедуруаналитического различения, обозначивнекоторые, самые общие, черты «истинноголивийца». Является ли таковым человекиз племени Х, который убивает человекаиз племени Y только потому, что режимКаддафи опирался на племя Y, а не X? Можемли мы придавать кому бы то ни было статус«истинности» (в смысле «ливийскости»),опираясь лишь на один-единственныйфактор враждебности Каддафи? Можем лимы включить в описание данной ситуациитакие понятия, как «прогрессивный»,«демократический», «свободолюбивый»или хотя бы даже «толерантный»? Врядли. Дело вовсе не в том, что в Ливии, мол,нет прогрессивных, демократических,свободолюбивых людей (не говоря уже отолерантных). Они наверняка есть. Тольковот мы (в компании с американскимпрезидентом, британским премьером иевропейским парламентарием) не располагаемровным счетом никакой информацией отом, как соотносятся эти ливийцы с теми,что сражаются за/против Каддафи. Налицодве логические уловки:
Внутренний конфликт внутри не-гомогенного сообщества подается как конфликт некоего (положительного по изначальным установкам) гомогенного сообщества с навязанной извне (отрицательной) силой.
Ситуация вводится в совершенно исторически чуждый ей контекст романтической философии с антропоморфическими представлениями о «нации» как едином коллективном теле, обладающем единой волей и общими признаками. Более того, эти признаки изначально признаются положительными – и проявляются в прямой зависимости от степени единства нации.
Врезультате получается, что на самомделе никакой гражданской войны в Ливиинет, а есть конфликт между «исконными,настоящими ливийцами» (стремящимся ковсему хорошему) и «внешним Каддафи»,странным образом управлявшим (при, надозаметить, поддержке населения) страной40 лет. И теперь полковнику предлагаютоставить «Ливию ливийцам», чтобыпоследние, проявив присущие им качества,выбрали единственно верный путь.
Это-- прискорбное, на первый взгляд –отсутствие логики дает нам возможностьеще раз насладиться зрелищем мира, вкотором мы живем. Нет, не его «видами»и «образами», не картинками Каннскогофестиваля, цунами в Японии, убогих окраинпочти всех городов мира или безвкусногодизайна миллионерских апартаментов. Яимею в виду то, как выглядит сознаниесегодняшнего мира, его западной (и нетолько западной) части, которое еще неможет осознать, что вступило в совсеминую эпоху, оказалось на другой, оченьстранной и непонятной пока, стадии.
Можносойти с ума, принявшись за историко-культурныйанализ этого сознания. Здесь и самыйпростодушный руссоизм (представлениео некоем «изначальном», «естественном»человеке, которого портят нехорошиенаслоения в виде «тоталитаризма»,«идеологий» и прочего), и незамысловатыйромантизм (воскресивший, помимо всеговышеназванного, еще и загадочное «правонаций на самоопределение»), и поклонениеуниверсальным ценностям просвещенческогопроисхождения («демократия и правачеловека»). Я уже не говорю о каком-тосовершенно наивном гегельянстве,воплотившемся в расхожую концепциюfailed states («несостоявшихся» или даже«несостоятельных» государств) – ведь«состояться» можно только по отношениюк какой-то абсолютной идее государства,точнее, к государству как воплощениюАбсолютной Идеи, не так ли?
Конечно,ассембляж концепций, окрошка понятийбывает продуктивной; более того, толькоиз столкновения чуждых элементов, извзаимного непонимания (точнее,недопонимания) чаще всего и рождаетсяновое в культуре.Но для этого нужно одно очень важноеобстоятельство: чтобы такие элементыбыли еще живыми, чтобы они имели хотькакой-то смысл и значение для тех, ктоих использует. Даже в легендарные временароссийских девяностых появлениеуморительных торговых брэндов, вроде«Боярского шоколада» или водки «АринаРодионовна рекомендует», как ни странно,стало результатом унаследованной отсоветского образования иерархииценностей. Да, русские бояре шоколадане знали, но образ важного бородача,что-то из А.К.Толстого и А.С. Пушкина, всознании присутствовал – и былопределенным образом положительноокрашен. Оттого «Боярский шоколад»априори хорош. С Ариной Родионовнойтоже все понятно -- все-таки надо помнить:а) кто это, б) почему к ее рекомендацииследует прислушаться, в) рифму«кружка/подружка». Полезный в рассуждениикоммерческой выгоды комизм возникаетот того, что название продукта соотноситсяс некими разделяемыми частью обществаценностями, смысл которых еще не совсемутерян.
Когдаже за понятиями не стоят ценности,сколько их ни сталкивай, ничего кромешороха шелухи от семечек не услышишь.«Вы ничего не поняли, уважаемый автор!Все эти разговоры о ливийцах и Каддафи– обычный политический прагматизм, --воскликнет читатель этого текста, --даже, быть может, просто цинизм! Им нужнона скорую руку оправдать собственныедействия, вот и хватаются за первые слова, что под руку подвернутся». Еслибы, дорогой читатель, если бы… Циническийэффект достигается только в том случае,когда «слова-прикрытия» имеют хотя быминимальный смысл; по крайней мере,циник рассчитывает на то, что они что-тозначат для тех, кому предназначаются.Иначе сам «акт цинизма» не состоится;редукция разнообразного и высокого ксамому простому и низкому невозможнапри отсутствии общепризнанного «высокого»(и – конечно – при отсутствии иерархииморальных ценностей вообще). Сейчас же,увы, мир вступил в эпоху, где остаетсялишь предаваться ностальгии постарому-доброму цинизму. В сем дивномновом мире нас окружают чудовищныегруды мусора – и настоящего, и лексического.Только не надо говорить, мол, «язык»,«слова» дискредитировали себя в«пост-идеологическую эпоху». Нет, этомы сами дискредитировали слова,отказавшись от привычки (на самом деле,обязанности) думать о них. И сейчас онине значат ровным счетом ничего, оттогокоммуникация, выражение мнений, самимнения примитивизируются до предела.Мы вступили в беккетовский мир монотонногобормотания, которое ничего не значит,кроме одной вещи: ничто не имеет смысла.Впрочем, есть выход. Его подсказал ещеодин ирландец, придумавший прекрасныхлошадей-гуигнгнмов и отвратительныхлюдей-йеху. Если мы хотим что-то сказать,каждому следует таскать на себе мешокс вещами, необходимыми для разговора.Или Айфон с изображениями этих вещей.
А будущийФуко напишет книгу «Вещи и слова».
