6 июля 1439 года участники проходящего во Флоренции Вселенского собора христианских церквей почти единодушно (за исключением одного лишь митрополита Марка Эфесского) подписали буллу Римского Папы Евгения Laetentur coeli, объявляющей о преодолении схизмы 1054 года – разделения Католической и Православной церквей. Со стороны православных участников собора буллу, одобренную присутствовавшим на соборе предпоследним византийским императором Иоанном VIII Палеологом, подписали Константинопольский патриарх Иосиф II, полномочные представители патриархов Александрийского, Антиохийского и Иерусалимского, митрополиты Валашско-Молдавский, архиепископы, епископы и богословы, всего около 700 человек. Были среди них и представители Киевской и Всея Руси митрополии – её глава, грек Исидор, а также единственный русский архиерей, чья старославянская подпись под документом бросается в глаза аккуратностью и уверенностью руки, – епископ Авраамий Суздальский. Тем не менее, участие в событии Русской церкви было отнюдь не периферийным – общий состав московской делегации насчитывал около ста человек, сам Исидор – выдающийся тогдашний богослов, общепризнанный эрудит и полиглот – принял исключительно деятельное участие в подготовке беспрецедентного мероприятия, задуманного довольно давно: можно сказать, что само поставление его Киевским митрополитом было совершено Константинополем в 1436 году именно с целью приведения этой, самой богатой и благополучной провинции Константинопольского Патриархата к задуманной унии с католиками. Путь русской делегации во Флоренцию был долог и торжественен: 8 сентября 1437 г. делегация отбыла из Москвы, и через месяц с великой помпой въехала в Новгород: здесь посланцам оказали максимальный почет и сильно пополнили их казну – цель поездки, т.е. объединение церквей, почиталась тогдашней публикой за благо. Впрочем, новгородцы, а возможно и сам Исидор предполагали тогда, что воссоединение произойдет "на православных условиях". После Новгорода была столь же торжественная встреча во Пскове с "пирами многими и дарами великими", затем делегация покинула пределы Русских земель – в Юрьеве (Дерпт, Тарту) Исидора принимал местный католический епископ. Именно там, в рамках обмена церемониальными любезностями, митрополит приложился к католическому кресту, что впоследствии было вставлено ему в строку. Затем была Рига, откуда морем переехали в Любек. Из Любека – в Нюрнберг, Аугсбург, и, наконец, едва ли не через год, 18 августа 1438 г. делегация прибыла в Феррару, где должен был открыться собор. Характерно, что представители других православных церквей к тому моменту уже давно были в Ферраре, однако до прибытия Исидора официальных заседаний собора не проводилось!
Торжественное открытие состоялось 8 октября. Начались упорные, но безрезультатные богословские споры. К концу года значительно ухудшилось финансирование мероприятия – отчасти по объективным причинам, отчасти в силу желания Папы таким образом повлиять на несговорчивых греков. С января 1439 г. собор переехал во Флоренцию – причин было несколько: как угроза эпидемии чумы в Ферраре, так и финансовые гарантии флорентийского патрициата. Как бы то ни было, ближе к весне позиция Папы ужесточилась: неявно было дано понять, что если к Пасхе греческие иерархи не проявят податливости, им предложат уехать восвояси. (Есть данные, что для пущей убедительности использовали в заметных количествах и, так сказать, местные сувениры города на реке Арно – золотые флорины.)
В общем, подписанная уния объявляла о воссоединении церквей фактически на условиях римского престола. Все подписавшие признавали примат Папы, каноничность латинского обряда и догматики. И, в частности, справедливость знаменитого filioque – слова, добавленного католиками в Никейский Символ Веры и означающего, что Святой Дух может исходить и от Сына Божьего, а не только Бога-Отца. Впрочем, греки оговорили право не вносить изменения в обрядность – а стало быть, для простых верующих того времени вообще ничего не менялось. Как тут не вспомнить, что полтора века спустя сходным образом объединившиеся с католиками в рамках Брестской унии (1596 г.) Западно-Русские приходы фиксировали убежденность верующих в том, что по унии как раз Римский Папа принял православие – а как же иначе: ведь у нас-то ничего не изменилось – тот же храм, тот же обряд, тот же священник!
В конце 1439 г. Исидор, получивший от Папы сан кардинала-пресвитера и апостольского легата для Литвы, Ливонии, Руси и Галиции, двинулся в обратный путь. Каковой тоже был не быстр: в Венецию, затем морем – в Хорватию, далее: Загреб, Будапешт, Краков, Литва. В Вильне Исидор был в августе 1440 г., и лишь в марте 1441 г. он прибыл в Москву. Столь крюкообразный маршрут оказался, однако, стратегической ошибкой Исидора. Вернувшиеся раньше митрополита члены его делегации успели подготовить "общественное мнение" в Москве неблагоприятным для него образом. Таким образом, еще не въехавший в столицу глава Русской церкви уже считался в ней еретиком и отступником. Впрочем, Исидор успел, въехавши 19 марта в город с преднесением латинского креста (как и положено папскому легату), отслужить литургию в Успенском соборе, в которой помянул на первом месте Папу, а не Константинопольского патриарха, а также зачитать с амвона соборный акт об унии. После чего передал Великому князю Василию Второму (будущему Тёмному) послание Папы Евгения IV. Три дня спустя митрополит был арестован и заключен в Чудов монастырь. Созванный поместный собор русской церкви осудил его и потребовал раскаяться – однако, Исидор стоял на своем, чем вызвал определенные затруднения для Великого Князя: ибо подвергнуть действующего митрополита казни значило противопоставить Москву Константинопольскому патриарху, к тому же принявшему унию… В общем, в ночь на 15 сентября 1441 г. Исидор бежал – Великий князь, по всей видимости, в той или иной степени этому способствовал. Впоследствии Исидор сделал в Риме неплохую карьеру – в 1461 г. он даже стал Деканом Священной Коллегии кардиналов. В Москве же неприятие унии было использовано в качестве повода для обретения автокефалии – канонической независимости Русской церкви от Константинополя. А уже это, в свою очередь, привело к расколу единой Русской митрополии на две части – Московскую, автокефальную, и Киевскую, подчиняющуюся Царьградскому патриарху. Такая вот чреда слияний-расколов, находящихся в причинно-следственной связи.
Теперь скажем несколько слов об изначальных интересах, целях участников данной игры. Что до Русского государства, то здесь особой заинтересованности в унии не наблюдалось, как, впрочем, и в неподписании этой унии. Периферийная страна, живущая исключительно в мире локальных проблем, Русь не имела ни серьезных богословов, ни серьезных контактов с Западом. Разве что Новгородская и Псковская республики были, в общем, заинтересованы в понижении идеологических барьеров между Русью и ее европейскими соседями. Как актуальная, напротив, воспринималась проблема эмансипации от церковной власти Византии – и в этом смысле объединение с Римской церковью вполне могло несколько размыть авторитет и власть Константинополя.
Значительно однозначнее вырисовываются византийские интересы. Тысячелетняя империя доживала последние годы. Лишившись почти всех своих провинций, она в любой момент могла быть стерта с политической карты Османской Турцией. Срочно требовались союзники – и ради военного потенциала европейских монархов во Влахернском дворце решились пойти на объединение церквей. В общем, ничего из этого не вышло: крестовый поход против Мюрада II закончился для европейцев катастрофой под Варной 10 ноября 1444 г., и в 1451 г. последний византийский император Константин XI официально отказался от унии. Царствовать и жить ему оставалось два года.
Наиболее же сложно описывается ситуация с позиции собственно католической церкви. Первым делом, надо сказать, что ХIV-ХV века – трудное для нее время, когда окрепшие европейские монархии то и дело выходили из-под идеологического и административного влияния Папского престола. Подчас же сам Папский престол попадал под их влияние – и тогда происходило все что угодно, вплоть до так называемого "Авиньонского пленения Пап" или появления антипап – альтернативных Риму претендентов на управление Католической церковью. К тому же, в воздухе уже висело некое проторенессансное брожение умов, которое в начале следующего века приведет к Реформации. Впрочем, и сейчас, в середине ХV века, то и дело возникали различные движения, имевшие потенцию к пересмотру католического канона, – чего стоили хотя бы одни чешские гуситы! В общем, для Папского престола и Католической церкви в целом было жизненно важно сохранить свое единство и лидерство в условиях появления новых сильных политических игроков в Европе. Напрашивающийся прием – резко расширить свой опорный ареал, обеспечив при этом его сильную неоднородность. Установить в подобной ситуации внешний контроль над Папой становится более сложной задачей, а спектр вариантов сопротивления подобным поползновениям расширяется. Отсюда – экуменизм ХV века. С подобной повесткой дня открылся в 1431 году Базельский Собор – однако затем он вышел из-под контроля Папы Евгения IV, и тот в 1439 перенес его заседания в Феррару. Фактически, Феррарско-Флорентийский Собор был продолжением Базельского. Вернее – одним из продолжений, ибо противники Папы Евгения продолжили заседать, избрав "антипапу" Феликса V. В конце концов, Евгений победил, перетянув на свою сторону основных европейских монархов, однако ко времени принятия Флорентийской унии они скоре были с Базелем, чем с Флоренцией. А, скажем, польские церковные власти в ответ на подобную смуту вообще отказались кому-либо повиноваться.
Что же до богословской специфики, отличающей католицизм от православия, то помимо "филиокве" – понимаемого, однако, католиками "семантически", то есть без придания какого-либо дополнительного смысла, отсутствующего в Никейском Символе Веры – заметным отличием было понятие о Чистилище, именно на Флорентийском соборе признанное каноническим. Имелись также некоторые расхождения в понимании Евхаристии – и, в общем, все. Прочие отличия носили исключительно обрядовый характер. Из сказанного видно, что при условии сохранения прежнего обряда, никаких изменений в "вере отцов" для обычного прихожанина обычной церкви не происходит – прими он хоть Флорентийскую, хоть Брестскую унии. Перемены – чисто административные, значимые для церковных чиновников, которые, однако, отстаивая свои интересы, горазды были (и есть) возбуждать в массах людей истерики ложного патриотизма.
