22 сентября на экстренном заседании в Брюсселе министры иностранных дел ЕС большинством голосов приняли решение о распределении 120 000 мигрантов по странам-участницам, вопреки возражениям со стороны некоторых государств. По этому поводу в СМИ много комментариев, в которых обсуждается кризис солидарности ЕС и миграционная политика Европы.
Этот план, пишет NY Times, «по замыслу, должен был стать выражением единства в условиях самого большого наплыва беженцев на континент со времен Второй мировой войны. Но вместо этого решение, навязанное большинством голосов вопреки отчаянным возражениям четырех участников, наоборот, подчеркнуло растущие противоречия в блоке – даже в таком скромном воплощении, как просто сотрудничество в условиях кризиса». Этот кризис стал для ЕС испытанием, которое должно показать, насколько широки его границы приемлемого в плане добровольно-принудительных консенсусов. И заодно проверкой устойчивости основных принципов ЕС.
Тяжесть испытания усугубляется тем, что кризис миграции последовал сразу после греческого кризиса, который сам по себе поспособствовал росту напряженности. Он показал, что идея зоны единой валюты нуждается в серьезных доработках. Нынешний кризис, помимо непосредственных проблем, ставит под вопрос еще одну привлекательную концепцию ЕС – зону свободного перемещения. Неопределенность в этих двух областях делает проект европейского единства гораздо менее убедительным, чем прежде.
В The Atlantic план распределения беженцев называют противоречивым. Специфика решения в том, что его приняли голосованием, хотя обычно брюссельские решения принимаются консенсусом. В итоге четыре страны не согласны в принципе (Чехия, Венгрия, Румыния и Словакия), Финляндия воздержалась, а Польша проголосовала за, хотя до того возражала против этой инициативы. Сама эта конфигурация отражает «глубокие противоречия внутри Европы», в частности в связи с кризисом миграции. Есть основания полагать, что в дальнейшем проявления этих противоречий станут еще более отчетливыми.
В другом материале The Atlantic говорится, что тема европейского кризиса нашла отклик в предвыборных дебатах в США. Точнее, эта тема расширила уже ведущуюся между кандидатами дискуссию об иммигрантах. Теперь к этой повестке добавилось обсуждение вопроса о том, сколько сирийских беженцев могли бы принять США. К настоящему моменту США уже приняли порядка 1500 сирийцев, и правозащитные организации, а также союзники требуют от них, чтобы они приняли больше. Соответственно, кандидаты говорят, сколько беженцев, по их мнению, страна могла бы принять и что с ними делать дальше. Клинтон предлагала начать с 10 000 и потом постепенно увеличить до 65 000. При этом нужно сразу встраивать иммигрантов в систему адаптации и интеграции. О'Мэлли тоже предлагал 65 000. Сандерс высказывается гораздо более осторожно: сначала надо оценить масштабы проблемы, а потом уже говорить о конкретных цифрах. Республиканцы настроены скептически и в основном ссылаются на потенциальную исламистскую угрозу.
Wall Street Journal отмечает, что, по мнению некоторых аналитиков, кризис миграции может отбросить проект европейской интеграции на 65 лет назад. Исторический опыт свидетельствует о том, что крупные миграционные процессы со временем приводят к мощному экономическому росту. Но в краткосрочной перспективе они ставят правительства под сильнейшее давление, как это можно наблюдать в Европе в этом году. В результате этого давления правительства внутри ЕС начинают терять доверие друг к другу. Это уже привело к серьезному ухудшению отношений между крупнейшей экономикой блока Германией и ее соседями. Многие из этих государств очень небольшие, экономики у них слабые, а их институты и так испытывают большие трудности, как, например, в Греции. Иными словами, на скорое достижение полноценной договоренности рассчитывать не приходится.
Подробный комментарий шведского специалиста по международному праву Грегора Нолля (Gregor Noll) опубликован на openDemocracy. По его мнению, нынешняя миграционная проблема – структурная и коренится в европейской истории и политике. В основе соответствующего исторического багажа ЕС лежит противопоставление граждан ЕС и не-граждан. Граждане наделяются привилегиями, предполагающими свободу передвижения, в то время как все остальные этой привилегии лишены: их свобода остается на усмотрение той страны ЕС, в которую они направляются. Безусловно, это дискриминация. Тем не менее, это довольно последовательный почти конституционный подход к ЕС как к государству, а не просто блоку сотрудничающих государств.
Сейчас от стран-участниц требуют, чтобы они впустили к себе не-граждан ЕС, несмотря на то, что обычно в таком случае они сами определяют границы своего национального протекционизма. В итоге, несмотря на предписанную Дублинским соглашением солидарность, ЕС не в состоянии организованно предоставить беженцам убежище. Наоборот, закономерным образом, государства стараются перекладывать ответственность на других участников, а если и принимают мигрантов, то помещают их в условия, заведомо худшие, чем условия жизни граждан. Это прямое действие деструктивной системы, принятой в 1990-е гг., которую с тех пор упорно отказывались реформировать.
В идеале нужно было бы изменить государственный протекционизм, который сейчас доминирует в вопросах иммиграции. Можно пойти по пути реформирования этой системы, чтобы постепенно не-граждане ЕС в случае нужды получали те же права на передвижение и безопасность, что и граждане. Однако прецеденты показали, что реформы в этой области обречены на неудачу. В худшем случае это может вообще привести к пограничной напряженности внутри ЕС. В конечном счете, это вопрос трактовки демократии. Как показывает опыт, в ЕС она сейчас основывается на ограничительной политике. Однако, считает автор, когда сохранение демократии требует человеческих жертв, такую демократию пора менять.
