Все говорят про кризис в Европе, но никто не знает, как он выглядит. В телевизоре евродядьки с озабоченным видом толкуют о финансах. Журналисты пристают к так называемым «простым людям» с вопросами о печальном – и, естественно, получают печальные же ответы. Еще в телевизоре можно увидеть борьбу трудящихся за свои права, антикапиталистические демонстрации, фермопильские фаланги щитоносных полицейских, булыжники-оружие-пролетариата. Все вместе вписывается в общее представление о том, как выглядит буржуазный мир тяжелых времен; этот образ почти полностью сложился уже больше восьмидесяти лет назад, во время мирового экономического кризиса и «великой депрессии» – и с тех пор менялись лишь детали.
Меж тем, Запад стал совсем иным, да и кризиса сегодня нет – есть вялая рецессия плюс провал бюджетных авантюр некоторых стран Европы плюс общее отсутствие оптимизма, веры в будущее и желания что-либо предпринимать (все последнее обычно принимают за внезапное недоверие населения к ценностям рыночной экономики). Впрочем, если вглядеться повнимательнее (а потом вдуматься, первое без второго бессмысленно), понимаешь: европейская рецессия имеет свой стиль. Пожалуй даже, она есть стиль.
Я только что вернулся из Лиссабона, где провел послерождественскую неделю. Это не значит, что ниже читатель найдет какие-нибудь письма русского путешественника или диалоги с гениями мест и местечек, отнюдь, я просто попытаюсь набросать некоторые черты стиля под названием «европейская рецессия» на примере отдельно взятой небольшой пиренейской страны.
Район Белен на западе Лиссабона был когда-то пригородом. В 1755 году Белену повезло – страшное землетрясение, воспетое Вольтером, превратившее маркиза де Помбаля в великого реформатора, почти полностью пощадило пригород, прежде всего – знаменитый монастырь иеронимитов, восхитительное здание в мануэлинском стиле, который сегодня служит чем-то средним между Национальным Пантеоном (и хотя в Лиссабоне есть настоящий Пантеон, именно в этом монастыре похоронены почти все португальские великие, от Васко да Гама до Фернадо Пессоа) и Кремлем (здесь в декабре 2007 года был подписан злосчастный Лиссабонский договор о реформе Евросоюза).
Есть в Белене береговая башня в том же мануэлианском стиле, есть средней руки фашистский монумент создателям португальской империи, другие смешные салазаровские покушения на имперский дух, есть променад вдоль набережной Тежу, военный музей с итальянскими гаубицами у входа, что-то еще -- и удивительной красоты недавно построенный, совершенно пустой, огромный онкологический центр с открытым амфитеатром непонятного предназначения, террасой будто из «Волшебной горы», лекционными залами, ресторанами и иными затеями. Слово «пустой» здесь ключевое. Еще несколько лет назад Белен явно пытались сделать «хорошим районом» для «среднего класса» -- тут и река, и порт, и музеи, и парки, и от центра не очень далеко. Все, что вокруг исторических памятников и салазаровских архитектурных затей, здесь так и просится на карандаш девелоперу, вопиет о джентрификации.
Развалившиеся полубараки девятнадцатого века. Заброшенные много лет тому пакгаузы. Буржуазная застройка рубежа позапрошлого и прошлого столетий, облезшая, живописная, окутанная тяжким затхлым запахом из запущенных подвалов. Дома двадцатых-тридцатых, явно уже плод социальной политики самой долгой европейской диктатуры. Когда в Португалии (читай, в Евросоюзе) еще водились денежки, здесь, в Белене, они должны были лечь в основу будущего благоустройства растущего креативного (и не только креативного) класса, стать площадкой счастливой пост-модернизации.
Памятники этой недавней эпохи стоят тут же – новые хайтек-дома, такие, что можно увидеть и в Лондоне, и в Берлине, и в Праге. Все они пусты. На некоторых даже объявлений об аренде не найти, видать, сняли от греха подальше. А Белен продолжает существовать в своем (на первый взгляд, вечном) времени, в котором смешался девятнадцатый век и двадцатый: пара рюмочных, пара народных столовок, грохочет трамвай, у остановки ларек, возле него меланхоличный обыватель сверяет номер лотерейного билета с газеткой, крупная декольтированная дама выглядывает в окно второго этажа, как в неореалистическом фильме, дежавю портит только мобильник, звенящий в полной руке.
Если пройти через квартал совсем уже трущоб, выходишь к трассе. Тут царит мир индустрии, шестидесятых-семидесятых годов прошлого века, вдоль дороги, впрочем, тянутся народные огороды, ковыряется обыватель, что-то такое он делает с картофельной грядкой. По ту сторону от трассы – променад, итальянские туристы разъезжают на арендованных мопедах, на ходу снимая айфонами достопримечательности. Туристов вообще немного. Зима и кризис.
Как сказано выше, я пишу не травелог и не статью на социально-экономическую тему, в этой заметке я пытаюсь хаотично определить (точнее, описать) «стиль еврорецессия», из чего он состоит, чем пахнет, какой вкус имеет. О запахах я уже упомянул, добавим к ним вонь от мусора, который не убирается целыми днями, от собачьего дерьма на мостовой – все это в центре Лиссабона. Со вкусом еще интереснее. «Еврорецессия» в Лиссабоне есть торжество национальной кухни, крестьянской, довольно примитивной, «старой-доброй»: много хлеба, мяса, рыбы, сахара, то, что раньше было символом довольства и даже процветания, а сейчас – бедности.
В нынешней прогрессивной Европе все вот это – вредное, холестериновое, кулинарно-наивное, низкотехнологичное, «незеленое» -- выведено в особое социокультурное гетто, смесь экзотики и наигранного консерватизма. Власть захватили разнообразные сети едален, кофеен, чаёвен, мест, где можно съесть безопасной (пусть и немного пластиковой) пищи, посидеть с лоханью какого-нибудь безопасного неалкогольного напитка, поработать на лэптопе, а то и просто поговорить по скайпу или зафейсбучить фотку с вечеринки. Вот это и есть в Евросоюзе «современность», «стиль евророста», да и просто «еврожизнь». Не забудем, конечно, дополнить картину этническим фастфудом, от кебабов до китайских забегаловок.
Так вот, почти ничего этого в Лиссабоне нет. За неделю я набрел на полдюжины восточных фастфудов, один индийский ресторан, два «Старбакса» и одно заведение под символическим названием «Витамин». Все остальное – традиционные (или псевдотрадиционные) таверны, пирожковые для рабочих и местных живописных старичков со старушками, столовки, где пахнет незабываемым советским блюдом «рожки с мясной подливкой». Дело тут, конечно, не в кулинарном или социальном консерватизме (хотя отрицать его влияние в Португалии невозможно), дело в том, что современная революция гастрономического релакса и кафешно-сетевого образа жизни явно пришла сюда всего за пару лет до начала рецессии – и не успела свершиться.
Получается, что еврорецессия не старое уничтожает, а новое, возвращая общества континента к привычному лет пятьдесят назад образу жизни.
Но особенность этого сегодняшнего «привычного образа жизни» в том, что его «привычность» есть фантом. Традиционалистский спектакль разыгрывается с дешевым реквизитом, произведенным в Юго-Восточной Азии и купленным на барахолке в европригороде. И одежда оттуда же, откуда фейковые айфоны: майки Dolce&Gabena и кроссовки Nika. «Стиль еврорецессия» -- не классовая война, не борьба трудящихся за свои права, не мутные разговоры экономистов о бюджетном дефиците и мерах экономии, а скучная картина медленного погружения в стихийно сложившийся традиционализм, за которым, впрочем, нет никакой настоящей традиции. Здесь, в Лиссабоне, в районе Белен, в тысячах других беленах по всему континенту меланхолично кончается гордая европейская утопия о чистом, зеленом, полезном, технологичном, справедливом мире.
