Сегодня всё чаще говорят и пишут о неизбежном или уже состоявшемся, переходе к информационному обществу и возникающих в связи с этим общественных изменениях, однако чёткого представления о том, что это такое и описания хотя бы базовых принципов управления информационным обществом до настоящего времени нет.
В самых неожиданных местах и в самых, казалось бы, непрофильных изданиях мы можем встретить описание сложнейших аспектов информационных отношений или даже всего информационного общества в целом. Фраза “Кто владеет информацией, тот владеет миром” уже набила оскомину, поскольку владеть то он, может и владеет, а в чём это выражается непонятно.
В этом смысле переход к информационному обществу напоминает перевод слепого через оживлённую автостраду, где слепому остаётся полностью положиться на то, что поводырь правильно ориентируется в пространстве.
Мне лично приходилось присутствовать на разного рода презентациях, на которых технические специалисты, не имея никаких представлений о существе власти и стоящих перед властью задач, предлагали целые концепции, кардинально меняющие механизмы управления обществом. А маститые чиновники, не понаслышке знающие что такое власть, принимали предложения этих технарей, не имея представления об особенностях и уязвимостях электронных систем управления. Разумеется, большие начальники знают, что компьютер на столе чиновника отличается от пишущей машинки, но насколько велики эти отличия и в чём они состоят, остаётся за кадром. И в этом взаимном непонимании рождается большинство решений в области информационных технологий.
Чиновники не знают, как поставить задачу разработчикам компьютерных систем, а компьютерщики разрабатывают эти системы так, как им представляется управление обществом. При этом создаётся иллюзия понимания, т.к. говоря о разных вещах, и те и другие произносят одинаковые слова. Более того, от частого повторения одинаковых слов и у тех и у других постепенно размывается их смысловое восприятие.
Всё чаще в нормативные документы начинает переноситься компьютерная терминология именно в компьютерном своём значении, что создаёт практически непреодолимую путаницу уже на правоприменительной стадии. Например, такие слова как “администрирование”, “исполнение”, “документ”, “информация” и т.д. в компьютерной терминологии имеют совершенно другое значение, чем в управленческой, а тем более правовой. Для программиста трель модема или факса – это информация, а для юриста никакого смысла в этом шуме нет, кроме факта наличия самого шума. Юрист понимает, что компьютерная программа или компьютерная система в целом ничего исполнять не может, поскольку не является субъектом права и не несёт ответственности за свои действия, т.е. исполнять может только человек пусть даже и с помощью компьютера. А программист рассматривает компьютерную программу именно как исполнителя воли человека. Дошло до того, что Правительство утверждает концепцию Архитектуры электронного государства, как будто государство может быть электронным, бумажным или каменным.
И эта понятийная неразбериха угрожает сегодня не только идее перехода к информационному обществу, но даже основам общественного обустройства в случае такого перехода.
Конечно, некоторые попытки привести терминологию в порядок предпринимаются, но делается это, во-первых, только там, где выявляются явные противоречия, а во-вторых, без серьёзных научных изысканий. Самое важное, что поисками решений в этой области заняты в первую очередь сами разработчики электронных систем управления, для которых основная задача состоит в том, чтобы добиться их практического внедрения, а не в том, чтобы привести свои решения в соответствие с основами общественного управления и права. Очевидно, что им представляется, будто проще изменить общество и право, чем кардинально переработать свои внедренческие предложения.
Для наглядности разберём такой, казалось бы, простой и базовый термин как “документ”. Вместо того, чтобы расширить известное и хорошо проработанное в праве понятие “документ” до уровня современных технологий, изобретается понятие “электронный документ” и утверждается, что новая форма документа имеет не только физические, но и юридические радикальные отличия от того, что было ранее. Вместо того, чтобы задействовать юридическую науку для стабилизации возмущений в праве, обусловленных внедрением новой формы документа, изыскиваются путём проб, ошибок и исключений способы практической реализации прав и обязанностей в условиях существования такой формы документов.
А дальше начинается чистая феноменология. Из того, что электронный документ в отличие от бумажного может многократно копироваться без потери качества и одновременно использоваться многими субъектами права, делается вывод о необходимости внесения в право корректировок, исключающих существование права собственности на информацию при условии сохранения права собственности на носители документов. Хотя в действительности нет ничего нового в одновременном использовании документа многими лицами.
Например, любой устный документ одновременно используется всеми, кто находится в радиусе слышимости от источника, оглашающего этот документ. Просто современники редко вспоминают о том, что документы бывают устными.
Для того, чтобы разобраться что такое документ в человеческом обществе и как свойства документа реализуются в том, что принято называть электронным документом, наверное, стоит вернуться к сугубо правовым определениям.
Собственно документом называется не носитель, а информация на носителе (латинское "Document" в прямом переводе означает "доказательство").
Сегодня уже мало кто вникает в смысл повязки на глазах Фемиды, хотя то, что эта повязка символизирует, декларируется в праве и по сей день, т.е. до сих пор любое прогрессивное судопроизводство, в том числе и в России основывается на четырёх базовых римских принципах - открытости, гласности, непосредственности и устности. Четыре принципа, которые не включают в себя визуализацию. Смысл этих принципов в том, что всё должно быть устно доказано и судья должен слушать дело, а не смотреть как выглядит та или иная сторона.
Были даже суды, где стороны и адвокаты одевались в одинаковую одежду, чтобы исключить вольные или невольные сословные и имущественные преференции со стороны суда. До сих пор юристы говорят о "материалах дела", а не о "документах дела", т.к. ни одна бумажка сама по себе не имеет значения, если устно не доказано её содержимое. Пожалуй, вследствие исключительной важности судебной системы, только в судопроизводстве и сохранилось представление о том, что документ может быть устным, хотя и вне суда устный договор имеет такую же юридическую силу, как и письменный (если иное не установлено законом).
То же самое можно сказать и о способах заверения документов - человечество знало множество способов от рукопожатия, устной клятвы, присяги и надирания ушей дюжине мальчиков (чтоб долго помнили) до печати, подписи, водяных знаков и т.д.
Теперь добавились электронная подпись, “электронные водяные знаки” и даже электронная клятва в виде подтверждения своего возраста, веса, пола или согласия с чем-либо как условия доступа к документам. Однако смысл документа от носителя и способа его заверения никогда не менялся. Документ должен восприниматься человеком непосредственно и содержать сведения определённой достоверности, а то, что человеком не воспринимается, документом не является.
В этом смысле, в электронных документах нет ничего нового, также как нет ничего нового в "безбумажных" технологиях. Две тысячи лет назад огромная Римская Империя со сложнейшей общественно-политической инфраструктурой управлялась с помощью "безбумажных" и даже "беспроводных" технологий, но требования к документам с тех пор не изменились, равно как не изменились требования к системе управления в целом.
Электронный документ соответствует этим требованиям только в определённых условиях.
Для того, чтобы прочитать то, что принято называть электронным документом необходимо достаточно сложное техническое устройство. Причём это устройство должно не только находиться в исправном состоянии, но ещё и обеспечиваться высококачественной энергией (простой источник энергии, например, костёр непригоден для питания подобных технических устройств). Умолчим здесь о необходимости обладания навыками использования технических устройств для чтения электронных документов.
Получается, что наибольшее отличие электронных документов от бумажных не в технологических особенностях их создания и копирования, а в том, что для воспроизведения электронного документа необходима сложная совокупность условий. В то время как для прочтения документа на бумажном носителе достаточно иметь любой источник света и обладать навыками чтения (увы, последнее сегодня необходимо в любом случае, хотя было время, когда неграмотность не являлась препятствием).
Но именно эта особенность и не учитывается при внедрении электронных систем управления. Системы управления строятся таким образом, будто хранящиеся в них документы будут оставаться документами независимо от внешних условий. Безусловно, созданию и надёжности инфраструктуры уделяется много внимания, но отсутствует осознание того, что при несоблюдении любого из множества условий (информационная инфраструктура+ навыки+технические средства+ энергообеспечение) электронные документы перестают быть документами.
Мало того, документ перестаёт быть документом, как только утрачивается возможность оценки степени его достоверности. И здесь вопросы переходят в область сугубо гуманитарных дисциплин, поскольку вопросы доверия к документам и их убедительности лежат за пределами технической области, хотя их разрешение и обеспечивается техническими средствами.
Сегодня много говориться об информационном обществе и информационной политике, об электронном управлении и электронном государстве, но нет понимания того, что ту малая часть систем управления, которая должна работать даже в случае отсутствия совокупности всех перечисленных условий, необходимо строить исходя из возможности отсутствия этих условий.
Отсюда и все эти идеи создания “электронного государства” вместо встраивания электронных систем управления в общую систему управления государством. Отсюда и попытки перевести возможность оценки достоверности документов в сугубо технологическую сферу, вместо того, чтобы сохранить возможность непосредственной оценки документов человеком.
Из этого же непонимания вырастает и замена понятия “подлинность” документов на понятие “аутентичность” или “идентичность”, поскольку машина оценивать не может, но может сравнивать. При этом как-то забывается, что идентичность документа предполагает существование некоторого исходного документа, с которым сравнивается идентифицируемый документ. И должна обеспечиваться возможность истребования и непосредственной оценки человеком этого исходного документа. Также как раньше в судопроизводстве признавались не только свидетели, но и так называемые наслушники, т.е. те, которые сами не присутствовали при исследуемых судом обстоятельствах, но могли пересказать эти события со слов других людей. А также твёрдо назвать имена тех, от кого они слышали об этих событиях для того, чтобы суд мог в случае надобности вызвать непосредственных свидетелей происшедшего.
Получается, что сохранение правового понятия “документ” требует если не изменения обозначаемого тем же словом компьютерного понятия, то хотя бы признания того, что в праве будет признаваться только тот документ, который может служить доказательством и может подвергаться непосредственной оценке человеком вне зависимости от его формы. И неважно бумажный ли это документ, электронный, каменный, узелковый или устный. Должна быть заранее известна и неизменна степень достоверности документа, равно как должна обеспечиваться его убедительность, а как это будет технически реализовано неважно.
Ключевым вопросом становится вопрос о том, сохранит ли убедительность для любого встречного поперечного электронная запись о праве собственности на дом в условиях, когда эта запись в силу каких либо обстоятельств окажется недоступной.
Было время, когда убедительным документом, подтверждающим права собственности на недвижимость, были устные уверения соседей (память народная, которую человек просто не мог потерять). Теперь бумажное свидетельство, которое человек может легко восстановить, в случае утраты, а если наступает период невозможности восстановления, например, как во время чеченских событий, то бережёт с особой тщательностью, также как мигранты берегут свои паспорта (и, в случае беспричинного изъятия, безропотно выкупают их у сотрудников милиции за пару сотен долларов).
Переход от общественной устной охраны и подтверждения права собственности (в функции государства подтверждение не входило, государство лишь способствовало охране, там, где человек или общество не справлялись) к письменному государственному подтверждению, самостоятельному хранению документа и подтверждению права сопровождался сложными и длительными процессами адаптации и изменения всего общественного устройства.
То же самое, происходило с документами в финансовой сфере. Монета, так же, как и бумажная купюра, не более, чем документ, до сделки подтверждающий платежеспособность, а после сделки подтверждающий факт сделки.
Мало того, что существующие системы электронного документооборота не позволяют говорить, что электронные документы во всех случаях отвечают требованиям к документам (опять же технические детали тут неважны – речь о существе документов, т.е. об общественно значимых функциях). Гораздо серьёзнее, что сами общественные отношения совершенно не готовы и вряд ли когда либо будут готовы к такой трансформации, которая бы позволила функционировать исключительно электронным документам. Впрочем, широкое распространение бумажных документов тоже не привело к полному отказу от иных форм документов. Надо учитывать, что дело не в технологическом развитии, а в формах человеческого взаимодействия, грубо говоря, в ответственности, доверии к системе документооборота, а также правам, устанавливаемым и подтверждаемым с помощью электронных систем.
