Накануне 12 апреля, 45-й годовщины полёта человека в Космос, первый канал представил совместный с BBC четырёхсерийный фильм “Битва за космос”.
Можно, конечно, разобрать это творение "по косточкам". Антураж воспроизведён весьма приблизительно – но кто это заметит? Вот – только по первой серии: американские армейские "виллисы" в фильме – послевоенного выпуска, с выпуклыми фарами, модель для гражданского рынка; среди машин вермахта с удивлением видишь советский грузовик ЗИЛ-157К с односкатными колёсами; железнодорожные пассажирские вагоны – с двухосными тележками, то есть советские, конца 40-х или скорее 50-х, а у немцев тележки были одноосные; паровоз – тоже послевоенный, советский: пять ведущих колёс, на которые работают два поршня. Вокзал отсутствует, разбомбили – это правильно, а толпа провожающих – неправильно: авиация союзников днём господствовала в воздухе. То же и в людях: немцы – сплошь в ССовской форме, но при "хайль Гитлер!" руку не вскидывают; впрочем, и советские офицеры честь отдают как-то очень странно; советские же писари-особисты поспешно вскакивают при входе в комнату незнакомого полковника; когда зэку Королёву сообщают о пересмотре дела и освобождении, ему не дают расписаться – а с такими бумагами заключённых всегда знакомят под расписку; на Колыме зеки и солдаты в ушанках, которые ввели уже в Финскую, после перевода Королёва в туполевскую "шарашку". Я уж не говорю о деталях технических. Словосочетание "повысить концентрацию окислителя в жидком кислороде" способно ввергнуть в транс не хуже, чем сцена, где Королёв "по-чапаевски", с камнем вместо картошки, объясняет маршалу Митрофану Неделину возможность космических полётов.
В общем, когда я буду в очередной раз смотреть "прогулки с динозаврами" производства той же BBC, меня будут "терзать смутные сомнения"...
Но главное в фильме не это. Нам впервые в деталях показали, откуда "растут ноги" у советской и американской космических программ. А растут они из одного и того же места – из германского ракетного проекта. Про работу Вернера фон Брауна в Америке мы знали, а про то, что не американцы его использовали, а он сам "пробивал" свои проекты, – нет...
Порой, правда, режиссёрские фантазии кажутся избыточными: например, в сцене банкета, где немецких специалистов поят водкой, а специалисты советские сидят трезвые, чтобы, значит, набравшихся до изумления немцев погрузить и вывезти в Союз. Англичане определённо переходят границы реальности. Вопрос только – в каком направлении? Именно тут фильм становится документальным, время-место: 22 октября 1946 года, ресторан "Япан".
В основу фильма легли не только воспоминания фон Брауна и прочие свидетельства с американской стороны, но и такой ключевой в историографии советского космоса источник, как обстоятельные многотомные воспоминания Бориса Евсеевича Чертока (скачать тексты можно с сайта МАИ; у Королёва Черток занимался бортовым оборудованием). Другое дело, что все эти источники "адаптированы", а история упрощена. Но пунктиры, нарисованные в фильме, весьма важны и интересны. Добавим несколько деталей.
Действительно, американские группы, целенаправленно охотившиеся за немецкими ракетчиками, получили в своё распоряжение почти всю "команду" фон Брауна. Они вывезли с завода "Миттельверке" в Нордхаузене сотню готовых ракет Фау-2 (А-4), получили комплекты наземного оборудования и опытные боевые расчёты (о такой же охоте американцев на немецких атомщиков хорошо известно по книге Гровса и Гоудсмита "Миссия АЛСОС").
Советским специалистам остались узлы и детали, из которых можно было собрать два десятка ракет, и значительно меньше вспомогательных механизмов и оборудования. С июля 1945 года в Германии действовал исследовательский институт "Рабе", где вместе работали советские и немецкие специалисты (Черток возглавлял этот институт). В середине 1946 года было создано ещё более масштабное предприятие "Нордхаузен", общее число занятых на котором превышало шесть тысяч человек. Именно здесь, в процессе совместной работы, – в Германии, с немцами и на немецкой технике – складывался "костяк" советской ракетной программы. Но одновременно готовилась научная, производственная и испытательная база в СССР, где надлежало решить поставленную Сталиным в постановлении от 13 мая 1946 года задачу освоения производства и эксплуатации ракеты Р-1 (копии немецкой Фау-2 (A-4)), но изготавливаемой полностью из отечественных материалов и по отечественной технической документации.
И вот с конца 1946 года всё "хозяйство" из Германии перебрасывается в Союз, – вместе с людьми, разумеется. Как раз тогда и случился показанный в фильме банкет...
Немецкие специалисты были размещены на хорошо изолированном "объекте", "со всех сторон окружённом" водами озера Селигер, – на острове Городомля, в филиале № 1 НИИ-88. С немецкой стороны руководителем был профессор Вольдемар Вольф, бывший глава отдела баллистики фирмы "Крупп". Коллектив был разносторонний: термодинамик Пейзе, специалист по радиолокации Франц Ланге, аэродинамик Вернер Альбринг (ученик Прандтля), гироскопист Курт Магнус, специалист по автоматическому управлению Ганс Хох, специалист по рулевым машинам Блазиг... Но они не работали в Пенемюнде. К ракетной тематике в институтах "Рабе" и "Нордхаузен" их привлекли в 1945 году советские специалисты. Только один из коллег фон Брауна попал в эту группу – главный специалист по электронике в команде Пенемюнде Гельмут Греттруп. Он-то и показан в фильме BBC.
Но отношения между советской и немецкой командами были отнюдь не столь безоблачными. Наши считали, что "сами с усами". Правда, первые же пуски на полигоне Капустин Яр разочаровали. 18 октября 1947 года немецкий установщик "майлерваген" поставил собранную из немецких же агрегатов ракету А-4 на стартовый стол, и из штатного немецкого "панцервагена" была дана команда на запуск. Ракета пролетела 207 километров и уклонилась влево почти на 30 километров. 20 октября вторая ракета ушла на 230 километров, но... но на 180 километров влево. Тут Дмитрий Устинов призвал немецких специалистов, сидевших без дела в спецпоезде: "Это ваша ракета, ваши приборы – разберитесь". Те сели и разобрались...
Из одиннадцати запущенных ракет, собранных из немецких узлов (пять – в Нордхаузене, шесть – в НИИ-88), до цели дошли пять – надежность та же, что у самих немцев во время войны.
Использование немецкого опыта сэкономило время и средства и стало хорошей школой – теоретической и практической – для советских специалистов. Но дальше можно было двигаться только самим. Едва ли не главный результат испытаний в Капустином Яру осенью 1947 года – сложился Совет главных конструкторов во главе с Королевым, межведомственный руководящий орган, не административный, а научно-технический.
Первая королёвская баллистическая ракета Р-1 была, как и задумано, копией А-4. Но, замечу, это была общая в подобных случаях практика. Первая отечественная атомная бомба РДС-1 была по возможности точной копией американского "Толстяка". Стратегический бомбардировщик Ту-4 был копией американского B-29 "Сверхкрепость". Тут усердие в воспроизведении деталей уже превозмогало рассудок (была скопирована даже система опознавания "свой-чужой" и, что ещё хуже, кресла пилотов – при том, что у американцев парашют находился за спиной лётчика, а у нас – под седалищем; в результате использовать кресла было в принципе невозможно!). Однако именно такой подход (изучение прототипа – копирование прототипа – усовершенствование прототипа или разработка своего "изделия") позволял разделить сам процесс на этапы, а ошибки – на те, что вызваны "местными условиями" (различиями в технологии, среде, понимании...), и те, что внесены самими "изобретателями и рационализаторами". Последнее, замечу, можно в какой-то степени отнести к заимствованиям и реформам социальным...
...Немецкий коллектив на Городомле работал и выдавал новые проекты. Ракета Г-1 должна была лететь уже на 800 километров при значительно большей точности. Но эта "ветвь" ракетостроения была обречена. Очевидна становилась конкуренция проектов за ресурсы, и тут у команды Королёва было достаточно возможностей блокировать соперников. Казалось бы, не беда – не пошёл проект "в металл", могут быть востребованы идеи. Но тут появлялся другой барьер. Советским специалистам было запрещено обсуждать с немецкими детали перспективных разработок.
Научный обмен, столь плодотворный в 1945-1946 годах, стал невозможен. В 1950 году Министерство вооружения формально прекратило работы по ракетам дальнего действия в немецком коллективе. Все секретные проекты были свернуты, и пребывание немцев в "шарашке" потеряло смысл. Их отправили в ГДР в три этапа – в декабре 1951 г., в июне 1952 г. и в ноябре 1953 г.
Но были и другие, более успешные группы. Такие же немецкие учёные работали над технологиями обогащения урана в Сухумском физико-техническом институте. Именно эта группа настолько усовершенствовала газовые центрифуги, сделала их настолько производительными и экономичными, что советские, а теперь российские обогатительные заводы до сего дня вполне конкурентоспособны и предлагают соответствующие услуги всем желающим. Руководил этой группой Манфред фон Арденне – один из пионеров разработки телевидения (ещё одна отрасль, в которой СССР многое позаимствовал у Германии: отечественный телевизор Т-2 "Ленинград" начала 1950-х – не что иное, как слегка модернизированный немецкий FЕ-IУ образца 1936-го).
В 1953 году, после расстрела куратора атомного проекта Лаврентия Берии, немецким учёным разрешили вернуться на родину, причём даже вроде бы можно было выбирать – на Запад или на Восток. Фон Арденне выбрал ГДР, где до конца жизни возглавлял институт медицинской электроники (впрочем, памятуя о советском опыте, – чёрт его знает, что они ещё там делали?) и был с почётом похоронен, немного не дожив до падения Стены.
Судьба же Гельмута Греттрупа сложилась если не трагично, то загадочно. Тот, по словам Бориса Евсеевича Чертока, "как и положено капитану тонущего корабля, покинул его последним. Я успел с ним тепло проститься, и мы оба надеялись на встречу после Холодной войны. Однако власти ГДР и наши спецслужбы не проявили должной бдительности. По прибытии в Берлин семья Греттрупов прямо на вокзале была похищена американскими службами. Дальнейшая их судьба оказалась трагичной..."
Греттрупа вывезли в западную зону по фальшивым документам вместе с женой Имгардт, восьмилетней дочкой Урсулой и её ручным вороном, – без птицы та ехать отказывалась. Шесть часов на какой-то роскошной вилле Гельмута склоняли к работе по ракетной тематике в США. За это время ворон успел улететь из клетки и разбить какую-то дорогущую вазу. Гельмут сказал, что должен посоветоваться с женой. Та заявила, что по горло сыта ракетами, – мол, семи лет в СССР хватило. Тогда их всех выставили на улицу, вместе с вороном... Гельмут устроился работать на фирму "Сименс", но вскоре его подчинённого обвинили в шпионаже в пользу красных. Выступление Греттрупа на суде в защиту заместителя успеха не имело – ему не поверили. Он оскорбился и уволился. Семья вновь бедствовала, но электронщик Гельмут таки устроился в другую фирму... Умер он от рака в 1980 г. А в 1985 г. Имгардт издала "дневники" – книгу "Одержимые в тени красных ракет". Многие вдовы пытаются в воспоминаниях возвеличить мужей, но тут была совершенно фантастическая история её похождений в СССР, "общения с высокими чинами и влюблёнными в неё советскими деятелями". Мемуары вообще бывают разные... Черток узнал про это, встретившись с Урсулой в 1992 году.
Нелегка была судьба людей, оказавшихся между тремя империями, – германской, советской и американской. Не легче и судьба памяти о том времени.
Но сегодня середина XX века представляется временем интенсивнейшего всемирного научного и технического обмена. Накопленный в Германии потенциал вобрали в себя Союз и Штаты. Как видим, для советских ракетчиков это было обучение в совместной работе – в "Рабе" и "Нордхаузене". Из Штатов ядерные и прочие секреты шли в СССР. Но здесь непосвящённые в подавляющем большинстве сотрудники атомного проекта на полном серьёзе воспринимали эту информацию как данные из какого-то смежного института, столь же секретного. Как нормальный научный обмен. Кстати, некоторые из учёных, дававших информацию советской разведке, руководствовались тем же побуждением: знание не может быть монополией (терзания Глеба Нержина им были недоступны, как и та реальность, которой они вверяли смертоносные секреты). И скопирована была только первая бомба, дальше пошли самостоятельные разработки (про Ту-4 и B-29 писал выше)...
Но для нас, для понимания нынешней России ещё важнее, что в эти годы складывалось научно-техническое сообщество. Физиков не тронули, хотя "эйнштейнианство" было не меньшей ересью, чем генетика и кибернетика (остатки последних, кстати, сохранились именно под крылом первых). Происходил также "перехват" чужой технической культуры, – и при работе ракетчиков в Германии, с немцами и на немецком оборудовании, и при использовании атомщиками американских данных, и авиаконструкторами – при “сдироскопии” “цельнотянутого” самолёта. Складывалась новая культура труда – дисциплина, установленная Лаврентием Берией в подведомственных отраслях, тому вполне способствовала. По сути дела, внутри старого государства рождалась новая промышленность.
И одновременно возникало независимое (при всей условности и относительности этой независимости!) научно-техническое сообщество. Пример – тот самый Совет главных конструкторов во главе с Королевым, "межведомственный руководящий орган, не административный, а научно-технический", сложившийся на испытаниях осенью 1947 года, за десять лет до первого спутника.
Такое сообщество было преградой на пути "изобретателей и рационализаторов" из высоких кабинетов.
Тяга к Космосу означала одновременно движение к свободе. Пусть робкое, "в рамках профессии". В этом смысле апрель 1961 года открывал дорогу августу 1991-го.
Весь вопрос в том, насколько этот опыт актуален и применим сегодня.
