Проблемы Соцфака МГУ, давно известные представителям профессионального сообщества и ставшие широко обсуждаться весной и летом этого года в результате всплеска активности студентов, которых не устраивали ни бытовые условия жизни (на это быстрее всего среагировали журналисты), ни административные порядки на факультете, ни качество профессиональной подготовки, к осени ушли из фокуса общественного внимания. Хотя основные проблемы, несмотря на подключение профессионального сообщества, Общественной палаты и других структур, решены не были. "Полит.ру" возвращается к обсуждение этого вопроса в разных форматах.
Дискуссию о ситуации вокруг Соцфака в контексте общей ситуации в российской социологии продолжит известный социолог, специалист в области качественных социологических методов, руководитель группы исследований Фонда эффективной политики, кандидат экономических наук Сергей Александрович Белановский. Мы завершаем публикацию интервью с ним.
Объяснительная конструкция Сергея Александровича использует обычно не самый сильный тип рассуждения - конспирологический; противоречит известным нам фактам предположение о об инициировании событий из-за пределов студенческой среды; в тексте в не вполне традиционном смысле употреблено понятие рейдерства (обычно все же речь идет о получении контроля над собственностью, а не просто над управлением), но это не отменяет ценности рассуждения Белановского. Он предлагает интересный взгляд на проблемы соотношения и взаимоотношения успешных современных образовательных структур и тех структур, которые олицетворяют косность и затхлость в науке и образовании, проблемы неоднородности качества в рамках одних и тех же образовательных структур, проблемы поколений и групп в современной российской социологии, качества учебной литературы по социологии и социологического образования в целом, путей решения зашедшей в относительный тупик проблемы Соцфака и т.д. Третья часть посвящена проблеме учебных пособий по социологии? общим проблемам социологического образования в России, возможным выходам из ситуации с Соцфаком МГУ. Интервью взято Анастасией Никольской.
См. также:
Критики декана В.Добренькова много пишут о низком качестве изданных им учебников. Что вы думаете об этом?
Речь идет серии учебников, объединенных названием «Фундаментальная социология», изданных под фамилиями В.Добренькова и А.Кравченко. На сегодняшний день вышло в свет 9 томов этой серии, всего их анонсировано 15. Объем этих трудов, написанных в столь сжатые сроки, конечно, впечатляет.
Я думаю, что реальным автором этих трудов является А.Кравченко. Еще до сотрудничества с В.Добреньковым он написал много учебников по социологии и другим обществоведческим дисциплинам. Причем не только для вузов, но и для средних школ с 5 по 11 класс.
Точное количество трудов А.Кравченко мне неизвестно, но в интернет-магазине «Мой мир» обозначены 52 учебника по социологии и обществознанию, вышедшие под фамилией А.И.Кравченко. Полагаю, что назрела необходимость проведения общественной экспертизы этих трудов.
Критических публикаций по поводу учебников В.Добренькова и А.Кравченко в последнее время было опубликовано много, поэтому мое мнение, наверное, не будет оригинальным. Ниже, излагая свою точку зрения, я буду использовать в качестве примера учебник В.Добренькова и А.Кравченко «Методы социологического исследования» (М: ИНФРА-М, 2008).
Критика учебников названных авторов велась по двум основаниям: функциональному и морально-юридическому. Под функциональным я понимаю оценку учебника с точки зрения соответствия его назначению, а под морально-юридическим – оценку методов работы авторов с используемыми ими литературными источниками.
В последнее время в публикациях выдвинулось на первый план второе направление критики, а именно обвинение в плагиате. Действительно, я лично убедился в том, что учебник «Методы социологического исследования» содержат большое число фрагментов, взятых без ссылок из работ других авторов (в том числе из моих собственных).
Мне понятны причины, по которым данная проблема вышла на первое место при обсуждении ситуации на социологическом факультете МГУ. Плагиат легче доказать. Будучи доказанным, он влечет за собой юридически значимые выводы. Тем не менее, я считаю это направление критики не основным. Доказанный плагиат дает шанс уничтожить конкретного человека, но не явление, которое он воплощает.
Конечно, авторы «Фундаментальной социологии» проявили большую самонадеянность, используя без ссылок столь большие фрагменты текстов других авторов. Но означает ли это, что, если бы они работали хоть немного тоньше, то претензий к их трудам не возникло бы?
В российской науке существует принцип, относящийся к написанию диссертаций, научных трудов и учебников. Суть его я впервые услышал еще в 70-е годы от своего научного руководителя, профессора известного российского вуза. Желая мне добра, он сказал следующее. Цитирую по памяти это запомнившееся мне поучение.
· «Сережа, не вздумай пытаться придумать что-то новое. Все, что можно, уже придумано другими людьми. Что такое диссертация? Это сочинение на вольную тему. Главное не в том, чтобы ее написать, а в том, чтобы получить доступ к защите. Смотри, что я тебе сейчас подарю». – Он достал из шкафа огромную кипу ксерокопий каких-то статей из научных журналов. Многие были без начала и без титульного листа. – «Вот, бери. Разложи их на столе и списывай из разных источников. То из одного, то из другого. Только не списывай помногу, а то заметят».
Позднее совет «не списывать помногу, а то заметят» я неоднократно слышал в преподавательской и аспирантской среде. В 2005 году, его воспроизвел в интервью человек, пишущий за деньги диссертации по философии, социологии и экономике (цитату из этого интервью я приводил здесь). По его словам, он написал уже десятки диссертаций, в том числе докторских, и ни одна из них не была отклонена научным советом или ВАКом.
Правда, в случае с В.Добреньковым и А.Кравченко мы говорим не о диссертациях, а об учебниках. Это осложняет проблему экспертизы, поскольку задача учебника состоит в изложении не новых (во всяком случае, не только новых), а общеизвестных истин, некоторые из которых могли быть открыты очень давно (например, математическая теория выборки).
Если автор учебника списывает из разных источников малыми порциями, подвергая их редакторской обработке, означает ли это что его труд автоматически станет хорошим учебником? Если в учебнике нет явно различимого плагиата, является ли это достаточным основанием для того, чтобы он был признан пригодным для целей обучения?
Поскольку отрицательный ответ очевиден, возникает вопрос: что такое хороший и что такое плохой учебник? Чем, кроме плагиата, плохи учебники В.Добренькова и А.Кравченко? Плохи ли они вообще?
Ответы на эти вопросы должна дать функциональная критика. Наиболее обоснованным отзывом, написанном в этом жанре, я считаю рецензию М.Ф.Черныша. Мои выводы по рассматриваемому мной учебнику получились схожими.
Называя учебник плохим, важно выявить его главный, фундаментальный недостаток, а не какие-то частности, в том числе стилистические, которые могут быть устранены редакционной правкой. Правда, если количество таких частностей превышает определенную критическую черту, оно само может стать фундаментальным недостатком, но этот вопрос мы оставим за рамками рассмотрения.
Мне кажется, что критерии для отнесения учебников к разряду хороших или плохих следует искать не только в содержании излагаемого в них предмета, но и в том разделе стилистики, который называется учением о композициях. Хороший учебник, прежде всего, должен быть хорошо написан. Он должен иметь четкую структуру, полноценно раскрывающую заявленную в его заглавии тему. Содержание учебника должно соответствовать его названию. Такое соответствие должно обеспечиваться во всех разделах учебника - частях, главах, параграфах. Внутренняя структура параграфов должна быть последовательной и логичной.
Профессор В.А.Ядов в своем официальном отзыве пишет, что учебник В.Добренькова и А.Кравченко «Методы социологического исследования» - «…это действительно фундаментальный учебник, во многом образцовый, …вполне соответствует наименованию учебника нового поколения» (отзыв дан по результатам работы Комиссии для сравнительного изучения и оценки качества подготовки специалистов на социологическом факультете МГУ).
К сожалению, я не могу согласиться с оценкой уважаемого В.А.Ядова.
С моей точки зрения, учебник В.Добренькова и А.Кравченко «Методы социологических исследований» явно не удовлетворяет критериям хорошего учебника. Примеров несоответствий может быть приведено множество, они имеются в каждой главе и в каждом параграфе.
Ниже я ограничусь одним примером, посвященным как раз вопросу о композиции. Этот вопрос рассматривается авторами в главе «Композиция анкеты», параграфе «Структура или композиция?».
Параграф начинается с утверждения, что применительно к построению социологической анкеты следует применять не устаревшее понятие «структура», а новое понятие «композиция».
Важный момент состоит в том, что авторы учебника подают этот тезис не как свое личное мнение, а как общепризнанный факт, ссылаясь на мнение неких не названных «методистов». Лично я не встречал этого тезиса в работах, посвященных разработке социологических анкет. Возможно, я чего-то не знаю, но общепринятым этот тезис назвать нельзя. Более того, этот тезис представляется довольно спорным, поскольку применительно к построению анкеты смысл названных слов практически одинаков.
Тем не менее, хотя исходный тезис вызывает сомнения, сам по себе он не может рассматриваться, как неправильный. Авторы имеют право на свою позицию, при условии, что она хорошо обоснована. Проследим за ходом их мысли.
Раскрытие своего тезиса авторы начинают с разъяснения значения слова «композиция». Рассмотрим этот фрагмент его подробно.
· Композиция – важнейший, организующий элемент художественной формы, придающий произведению единство и цельность, соподчиняющий его компоненты друг другу и целому.
Определение слова «композиция» дано правильно, однако неясно, почему применительно к социологической анкете используется слово «художественный», а сама анкета называется «произведением».
· В художественной литературе композиция – мотивированное расположение компонентов художественного произведения; компонентом (единицей композиции) считают «отрезок» произведения, в котором сохраняется один способ изображения (характеристика, диалог и т.д.) или единая точка зрения (автора, рассказчика, одного из героев) на изображаемое. Взаиморасположение и взаимодействие этих «отрезков» образуют композиционное единство произведения.
Здесь авторы продолжают раскрывать тему разъяснения смысла термина «композиция» применительно к художественному произведению. В тексте учебника, посвященного методам социологического исследования, эта тема выглядит неуместной.
· Композицию часто отождествляют как с сюжетом, системой образов, так и со структурой художественного произведения (иногда синонимами понятий «композиция» и «структура» служат слова: «архитектоника, «построение», «конструкция»).
В этом отрывке авторы пишут о том, что понятия «композиция» и «структура» являются синонимами, что противоречит выдвинутому ими тезису и сводит на нет всю подкрепляющую его аргументацию.
· Есть и другие значения слова «композиция»: 1) музыкальное, живописное, скульптурное или графическое изображение; 2) произведение, включающее различные виды искусств (например, литературно-музыкальная композиция) или составленное из различных произведений или отрывков; 3) сочинение музыки; учебный предмет в музыкальных учебных заведениях (стр. 320).
Здесь авторы возвращаются к теме композиции применительно к различным областям искусства. О неуместности этой темы говорилось выше.
Многие недоумения по поводу приведенных цитат исчезнут, если учесть, что они являются дословным воспроизведением статьи «Композиция» Большого Российского энциклопедического словаря. Поскольку цитата дана без ссылки, ее можно, наверное, назвать плагиатом. Но ограничить вывод констатацией плагиата в данном случае означает не отметить главного – функциональной неуместности данного фрагмента в тексте учебника, посвященного методам социологического исследования.
Продолжим анализ аргументации авторов. Развивая свой тезис о необходимости замены слова «структура» словом «композиция», они пишут:
· У термина «структура» гораздо меньший послужной список. Он намного беднее в части этимологического разнообразия, имеет всего одно значение.
Здесь в качестве аргумента, подкрепляющего тезис о необходимости замены слова «структура» словом «композиция» выдвигается бедность этимологического разнообразия первого, а не смысловое несоответствие, как можно было бы ожидать. Бедность этимологического разнообразия не является аргументом, подтверждающим тезис авторов. Налицо очевидная логическая ошибка. Далее идет новая цитата из словаря.
· Структура – совокупность устойчивых связей объекта, обеспечивающих его целостность и тождественность самому себе, т.е. сохранение основных свойств при различных внешних и внутренних изменениях (стр. 320).
Доказывает ли эта цитата наличие существенного различия в значениях слов «композиция» и «структура»? Мне кажется, что нет. Если отсечь от слова «композиция» смысловое разнообразие, касающееся различных жанров искусства, то в остатке получится нечто очень близкое к значению слова «структура». Поэтому в рассматриваемом контексте эти слова все-таки являются синонимами.
Несколько ранее авторы пишут о структуре следующее.
· …Термин «структура» предполагает определенную последовательность связанных общим признаком элементов, в том числе анкетных вопросов (стр. 319).
В контексте последующих рассуждений авторов можно предположить (хотя прямо этого нигде не написано), что под структурой они понимают линейную последовательность элементов, а под «композицией» - более сложную - «ветвистую» или какую-либо еще. Однако такая трактовка «структуры» не вытекает из приведенной ими же цитаты из словаря. Тем не менее, авторы, по-видимому, ее придерживаются, иначе трудно понять значение следующего абзаца.
· С первого взгляда ясно, что интеллигентная, художественно раскрепощенная композиция выигрывает у армейски суровой структуры количеством и качеством своих практических приложений. Использование композиции для определения науки и искусства составления социологической анкеты кажется более правильным и уместным (320).
Этот фрагмент, в отличие от предыдущих, скорее всего, написан самими авторами цитируемого учебника. Но это не делает его более уместным в рассматриваемом контексте. Скорее, наоборот. Удивляет, что ключевой элемент противопоставления «композиция – структура» выражен не четким термином, а метафорическим выражением: «армейски суровая». Еще более странной выглядит характеристика композиции, как «интеллигентной и художественно раскрепощенной», причем в тексте прямо сказано, что речь идет не о композициях вообще, а о композиции социологической анкеты.
Возникает вопрос: как авторы себе представляют интеллигентное и художественно раскрепощенное построение анкеты (равно как и армейски суровое ее построение)? Какого ответа они ждут от студентов, которым в экзаменационном билете достанется вопрос «Композиция анкеты»?
Если суммировать высказанные выше претензии, их можно свести к следующим пунктам.
1. Авторы занялись противопоставлением слов «структура» и «композиция», не имея на то семантических и дидактических оснований. Они не должны были заполнять ограниченный объем учебника (и ограниченный объем памяти учащихся) подробным анализом темы, не имеющей первостепенного значения для решения главной задачи – обучения студентов грамотной разработке анкет. Предпринятая авторами попытка углубленного семантического анализа является неуместной.
2. В рамках предпринятого авторами семантического анализа не было приведено убедительных аргументов в пользу того, что различие в значениях слов «структура» и «композиция» является существенным. Авторы вообще не доказали, что применительно к разработке социологических анкет эти слова не являются синонимами. Другими словами, они не справились решением семантической задачи, которую сами же сформулировали (независимо от ее уместности в данном контексте).
3. Фрагмент текста, посвященный семантическому анализу слов «структура» и «композиция», содержит очень много логических и стилистических ошибок. Для жанра учебника это неприемлемо.
4. Противопоставление «структуры» и «композиции» авторы подают, как общепринятое в научном сообществе, ссылаясь на разработки неких не названных «методистов». Однако в действительности оно является личным мнением авторов, продуктом их собственной фантазии. Авторы учебников имеют право излагать в них свою личную позицию, но они не вправе подавать ее, как общепринятую.
5. В последующих параграфах рассматриваемой главы авторы нигде не описывают сложных правил компоновки вопросов, которыми они обосновывают необходимость использования слова «композиция». Следуя метафорической терминологии авторов, они описывают скорее «армейски суровый», чем «художественно раскрепощенный» способ построения анкеты. Т.е. авторы не используют понятийный аппарат, созданию которого они уделили так много внимания.
6. Занимая объем учебника рассмотрением надуманной проблемы, авторы не раскрыли много важных вопросов, имеющих прямое отношение к теме разработки социологических анкет. К примеру, они не объяснили, что применительно к разработке анкеты понятие структуры (или композиции) раздваивается: существует аналитическая структура анкеты, которой свойственна строгая логическая упорядоченность, и инструментальная структура, в отношении которой многие методические школы настаивают на необходимости «перемешивания» вопросов, относящихся к разным тематическим блокам.
Список претензий будет неполон, если не добавить, что в учебнике встречаются и просто ложные утверждения. Примеров можно привести много. Остановимся на том, который имеется в рассматриваемом параграфе.
· …Некрасиво оформленная анкета вызывает большее число отказов от участия в опросе, чем анкета с современным дизайном.
Включив эту фразу в учебник, авторы не объяснили читателю, что анкеты делятся на заполняемые интервьюерами и самозаполняемые респондентами. В современной социологической практике преобладают первые, однако их дизайн строго функционален и предназначен только для интервьюеров. На количество отказов от участия в опросе этот дизайн никак не влияет.
Другое дело – анкеты, предназначенные длят самозаполнения. Специальные методические эксперименты, о которых говорят авторы, действительно проводились. Они показали, что дизайн влияет на реакции респондентов, но далеко не всегда в желаемую для исследователя сторону. Если под современным дизайном авторы понимают дизайн яркий, красивый, выполненный в том или ином художественном стиле, то такой дизайн способен сильно повлиять на ответы респондентов, исказив результаты опроса.
Авторы могут возразить, что, говоря о «современном» дизайне, они имели в виду формы дизайна, специально разработанные для социологических анкет. Такие формы существуют, но они мало похожи на современный дизайн в общеупотребительном смысле этого слова. О специфике дизайна социологических анкет в учебнике не сказано ни слова. В результате указанная фраза вводит читателя в заблуждение: вместо предупреждения об опасности «хорошего» дизайна авторы фактически настаивают на его необходимости.
Выше я проанализировал фрагмент текста учебника В.Добренькова и А.Кравченко, расположенный на стр. 319 -320. Объем этого фрагмента составляет около полутора страниц.
Объем моей рецензии на этот фрагмент составил более пяти страниц, причем она далеко не исчерпывает содержательных, стилистических и логических претензий к данному тексту. В доказательство еще один пример.
· Не так давно выяснилось, что помимо чисто логических законов при составлении социологической анкеты действуют еще психологические и эстетические законы.
Эта фраза обманывает читателя сразу в трех смыслах. Во-первых, сказанное в ней известно давно. Пик интереса к этим проблемам пришелся на 50-е и 60-е годы прошлого века, тогда же была проведена основная масса методических экспериментов. Во-вторых, заявленная в этой фразе тема нигде больше в учебнике не раскрывается. Это можно назвать обманом ожиданий читателя (ожиданий обоснованных, поскольку данная тема действительно важна). Наконец, названная фраза включена в текст в качестве аргумента в пользу предпочтения слову «структура» слова «композиция», однако в дальнейшем авторы затрагивают только логический аспект этого противопоставления, не касаясь психологического и эстетического.
У меня нет ни возможности, ни желания столь же подробно анализировать другие фрагменты названного учебника. Но я внимательно просмотрел всю книгу и утверждаю, что данный фрагмент вполне репрезентативен, он не является случайной неудачей авторов. В любом параграфе учебника имеется множество несоответствий, похожих на те, которые были описаны выше.
Учебник В.Добренькова и А.Кравченко «Методы социологических исследований» поверхностен, местами сообщает читателю неверную информацию. Он неполноценно (порой до крайности) раскрывает заявленные в нем темы, подменяет изложение многих вопросов рассуждениями, не относящимися к теме и вообще неуместными в социологическом учебнике. Среди других недостатков следует отметить плохую логическую структуру текстов, влекущую за собой смешение разных тем и потерю значимых тематических блоков. Подача материала плохо структурирована. Это резко затрудняют усвоение материала читателями, особенно студентами.
В целом, с моей точки зрения, учебник не дает возможности читателям полноценно изучить обозначенный в его названии предмет.
Значит, сторонники OD group правы в своей критике учебников В.Добренькова и А.Кравченко?
В плане негативных констатаций – да, хотя критика представляется мне недостаточно глубокой (исключение – рецензия М.Ф.Черныша). Акцент на теме плагиата кажется мне ошибкой, уводящей рассмотрение в сторону от главной проблемы.
Сторонники OD group закрывают глаза на тот неприятный факт, что качество многих источников, фрагменты которых воспроизведены без ссылок в учебниках В.Добренькова и А.Кравченко, ничем не лучше их авторских текстов. Проблема плохих учебников и псевдонаучных публикаций в России носит системный характер, она не ограничивается стенами социологического факультета МГУ.
С моей точки зрения, что активисты из OD group несколько наивно ожидают от новой управленческой команды, что она сможет написать учебники принципиально более высокого качества. Таково мое предположение, но оно имеет под собой некоторые основания.
Я уже говорил, что ошибка участников OD group состоит не в оценке ситуации на социологическом факультете МГУ, а в наделении альтернативы чертами социальной утопии. Между тем, ни один существующий институт не может соответствовать утопическому идеалу. Реальность всегда оказывается сложнее и неоднозначнее.
Сторонники OD group неоднократно высказывали мнение, что альтернативой нынешнему социологическому факультету МГУ является социологический факультет ВШЭ. Одним из основных аргументов в пользу этого мнения был тезис о низком качестве социологических учебников, изданных МГУ. Однако для того, чтобы вывод был обоснованным, необходимо, чтобы были оценены и учебники, изданные ВШЭ.
На официальном сайте ГУ ВШЭ сказано, что Издательский дом этого вуза выпустил 25 наименований учебной литературы, из них 5 относятся к социологии:
· Власова М. «Социологические методы в маркетинговых исследованиях»;
· Ионин Л. Г. «Социология культуры»;
· Крыштановский А. «Анализ социологических данных»;
· Радаев В. «Экономическая социология»;
· Савельева И., Полетаев А. В. «Социология знания о прошлом».
Названные учебники относятся к разным предметным областям и написаны разными людьми, поэтому вывод, сделанный в отношении одного из них, не может быть экстраполирован на остальные.
Выше я изложил свое мнение относительно учебника В.Добренькова и А.Кравченко «Методы социологического исследования». Наиболее близким по тематике среди названных учебников является книга М.Власовой «Социологические методы в маркетинговых исследованиях». Выскажу мнение и о нем.
Учебник М.Власовой выгодно отличается от учебника В.Добренькова и А.Кравченко тем, что он написан более профессиональным языком. Его стилистика соответствует жанру вузовского учебника. Внимательно просмотрев работу М.Власовой, я не обнаружил в тексте таких вопиющих фактических, стилистических и логических несообразностей, какие в изобилии встречаются в учебнике В.Добренькова и А.Кравченко.
Тем не менее, я бы не стал рекомендовать учебник М.Власовой к использованию в качестве учебного пособия для студентов вузов, обучающихся по направлению «Социология». Главная причина состоит в том, что содержание учебника не соответствует его названию. Фактически работа М.Власовой представляет собой учебник не по социологическим методам в маркетинговых исследованиях, а отчасти по маркетингу, отчасти по смежной дисциплине, которая называется «поведение потребителей».
В учебнике М.Власовой затрагиваются темы маркетинговых исследований, в том числе и социологических. Однако:
· описание методов этих исследований не занимает основного объема книги. Оно дается в сравнительно небольшом объеме и в ракурсах, характерных для учебников по маркетингу. Социологические методы в маркетинговых исследованиях, как правило, в книге лишь называются, но не описываются. Основной объем книги заполнен чисто маркетинговой информацией;
· в книге отсутствует систематическое описание социологических методов в маркетинговых исследованиях. Сведения о методах не являются структурной доминантой книги. Они фрагментарны и подчинены другой логике изложения - структурным блокам маркетинга. Ни в оглавлении, ни в тексте книги нет общего перечня социологических методов, используемых в маркетинговых исследованиях. Нигде не оговаривается их специфика применительно к маркетинговым задачам.
Такой учебник не соответствует своему функциональному назначению и вводит читателя в заблуждение. Учащийся, желающий изучить социологические методы в маркетинговых исследованиях, не сможет этого сделать с помощью данной книги. В лучшем случае он может получить разрозненные и неполные сведения по интересующей его теме, причем для этого ему придется изучить очень большой объем не относящихся к делу материалов, выискивая в них нужную информацию.
В подтверждение этих выводов рассмотрим вопрос о том, как освещен в книге М.Власовой один из основных методов маркетингового исследования – метод фокус-групп. Я считаю, что читатель вправе ожидать полноценного раскрытия этой темы по двум следующим причинам.
Во-первых, среди качественных методов социологического исследования метод фокус-групп является наиболее массовым. В развитых странах исследования с использованием этого метода образуют целую индустрию.
Во-вторых, уважаемая М.Власова позиционирует себя именно как специалиста в области фокус-групп, о чем свидетельствует биографическая справка на обложке книги.
· Марина Власова – известный специалист в области маркетинговых исследований, кандидат философских наук, директор консалтинговой группы «Русинфомар». Специализируется на методике маркетинговых исследований, качественных методах сбора и анализа информации, читает курс лекций «Метод фокус-групп» в Московской высшей школе социальных и экономических наук, магистратуре факультета социологии Государственного университета – Высшей школе экономики.
Однако фактически в учебнике М.Власовой о фокус-группах на стр. 222 говорится лишь следующее.
· Без сомнения, наиболее популярным групповым качестивенным методом являются фокус-группы. Учитывая достаточное количество литературы по этой методике, мы не будем акцентировать на ней внимание (в сноске к этому абзацу дается ссылка на учебные пособия О.Мельниковой, С.Белановского и Е.Дмитриевой).
Краткость данного абзаца подтверждает тот факт, что тема фокус-групп в учебнике не раскрыта. В нем нет главы или параграфа, специально посвященного качественным методам социологического исследования или фокус-группам.
Кроме того, следует отметить, что данный абзац входит в состав параграфа, имеющего название «Разработка стратегии позиционирования». Это подтверждает наш тезис о том, что логика изложения методов социологического исследования не является доминирующей, она подчинена логике раскрытия маркетинговых тем.
Означает ли упоминание о методе фокус-групп в разделе «Разработка стратегии позиционирования», что этот метод используется в маркетинге только для этого? В учебнике нет ответа на этот вопрос.
Кроме названного абзаца в книге встречаются и другие упоминания о фокус-группах. К сожалению, все они очень кратки, разрозненны и не всегда бесспорны. Так, на стр. 218 – 219 имеются следующие утверждения.
· Суть метода фокус-групп: групповое фокусированное полустандартизованное интервью в форме групповой дискуссии по заранее разработанному сценарию
Это определение в целом соответствует общепринятому, за исключением слова «полустандартизованное». Лично я не считаю фокус-группы полустандартизованным методом. Разумеется, М.Власова имеет право на свою точку зрения, но в учебнике ее следовало раскрыть, аргументировать и проиллюстрировать примерами.
Неясным остается смысл слова «полустандратизованный»: имеется виду чередование в гайдах стандартизованных и нестандартизованных вопросов или все вопросы фокус-групповых гайдов должны быть полустандартизованными? К сожалению, никаких объяснений по этому поводу в учебнике нет.
· Используемый в фокус-группах метод групповой дискуссии лежит в основе практически всех групповых методов социальной психологии.
Опять спорное утверждение, с которым лично я категорически не согласен. Кроме того, тезис сформулирован в крайне общем виде. Не раскрыта тема о том, что же представляет собой упомянутый метод групповой дискуссии, лежащий в основе всех групповых методов социальной психологии.
· Групповые качественные методы предполагают активное использование эффектов групповой динамики.
Здесь речь идет о групповых качественных методах вообще, но, согласно автору, фокус-группы входят в их число. Мне трудно говорить о других групповых качественных методах, но я не согласен с тезисом о том, что фокус-группы предполагают активное использование эффектов групповой динамики. Этот вопрос, как минимум, требует серьезного уточнения. Кроме того, автору следовало разъяснить, как именно (в каких целях и с помощью каких методических средств) используются названные эффекты.
· К процессам групповой динамики относятся руководство и лидерство, принятие групповых решений, выработка групповых мнений, правил и ценностей, сплочение, конфликты и т.д.
В данном фрагменте М.Власова дает общепринятый перечень явлений, входящих в состав понятия «групповая динамика». Однако я считаю, что фокус-группы, будучи, как пишет сама Власова, групповым фокусированным интервью, не предназначены для изучения этих явлений. Если М.Власова придерживается иного мнения, ей следовало подробно объяснить свою точку зрения.
Вопрос о количественных методах в учебнике М.Власовой я подробно рассматривать не стану. Ограничусь констатацией, что они представлены примерно в том же стиле и в том же объеме, что и качественные методы.
Учитывая все сказанное, я считаю, что книга М.Власовой не может служить учебным пособием по теме «Социологические методы в маркетинговых исследованиях», поскольку эти методы в ней фактически не описаны.
Может ли книга М.Власовой рассматриваться, как хороший учебник по маркетингу или поведению потребителей? Лично я считаю, что нет, но аргументировать это здесь не буду. Этот вопрос требует отдельной экспертизы с привлечением рецензентов-маркетологов. Последние должны будут сопоставить данный учебник с имеющимися аналогами, в том числе переводными, и сделать обоснованный вывод о его научной и дидактической новизне, полноте охвата тем, связности их подачи и т.д.
Учебные программы, в основу которых положен учебник М.Власовой, должны быть либо переименованы, либо наполнены содержанием, соответствующим их названию.
То есть оба учебника не соответствуют своему назначению. Что же вы предлагаете делать в такой ситуации?
С моей точки зрения, учебник М.Власовой с точки зрения стилистики написан более адекватно, чем учебник В.Добренькова и А.Кравченко, но последний больше соответствует своему названию, чем первый. Так что оба они в равной мере непригодны к использованию по обозначенной в их заглавиях тематике.
Обращает на себя внимание тот факт, что экспертные структуры обоих вузов не поставили заслон на пути их выхода в свет и присуждения им одобряющего грифа Минобрнауки РФ.
В России нет традиции создания хороших учебников – я говорю о круге гуманитарных дисциплин, доступных моему наблюдению. Есть редкие одиночки, способные создать действительно хорошие учебники, но преобладают авторы иного рода, пишущие учебники, по которым нельзя учиться. Их мотивы можно определить как статусные и рекламные.
Правда, в некоторых областях существуют зачатки научных школ. Это еще большая редкость, чем отдельные сильные авторы, но они есть. Такие группы способны создавать хорошие коллективные монографии.
Заметна следующая закономерность: чем больше некая группа занимается изданием переводных книг по своей специальности, тем больше она способна и сама написать что-то дельное. В 60-е годы такой была российская социологическая школа, пока ее не разогнали в 1972 г.
В советское время была школа науковедения в составе Н.Алексеева, Э.Мирского, Б.Юдина и других. В 80-е годы она перевела и опубликовала много ценных науковедческих трудов. Ее сегодняшнее состояние мне оценить трудно.
Недавно я обнаружил, что существует школа специалистов по римскому праву, подтверждающая названную мной закономерность. Но сегодня это редкое исключение.
Правомерен вопрос: что же делать в тех областях, где нет сильных школ? Наверное, переводить хорошие западные учебники и учиться по ним.
В отношении отечественных учебников надо усиливать экспертизу их качества. Я бы начал с принятия правила, согласно которому рецензии на учебники должны публиковаться. С юридической точки зрения автор имеет право написать плохой учебник. Но рецензент – это государственный эксперт, он должен осознавать свою ответственность перед людьми и перед законом.
Что делать с плохими учебниками, которые прошли экспертизу и одобрены Министерством образования для использования в учебном процессе высших учебных заведений? Члены Рабочей группы Комиссии Общественной палаты РФ по вопросам интеллектуального потенциала нации о ситуации на социологическом факультете МГУ считают, что министерский гриф с таких учебников должен быть снят. Они пишут:
Я согласен с такой постановкой вопроса с той оговоркой, что подобный вывод должен быть сделан в отношении многих учебников, изданных не только социологическим факультетом МГУ.
Но для огромной массы учебников провести такую санацию нереально. Нужна специальная программа по переводу на русский язык классических западных учебников, которые могли бы составить конкуренцию российским. Это дало бы возможность преподавателям выбирать, на какой учебник делать ставку в преподавании.
К сожалению, перевод зарубежных учебников плохо стимулируется. За плохую диссертацию можно получить ученую степень, за плохой учебник – звание профессора. К сожалению, ни того, ни другого нельзя получить за перевод хорошего учебника, причем в понятие перевод я вкладываю не только саму переводческую работу, но и поиск лучшего источника.
Может быть, было бы целесообразно ввести пятилетний мораторий на написание диссертаций и учебников с тем, чтобы присуждать ученые степени и звания исключительно за перевод хороших учебников. При этом предметом экспертизы должны стать:
· качество выбранного источника и его актуальность для российского высшего образования;
· качество перевода;
· наличие осмысленного предисловия от переводчика.
К сожалению, данное мое предложение – не совсем шутка. Хорошие учебники нужнее России, чем плохие диссертации. Эта мысль посещала меня давно, еще в 80-е годы.
Как, на ваш взгляд, нужно реформировать социологическое образование в России?
Это большая и сложная проблема, в которой есть много аспектов, касающихся не только социологического образования, но и всего высшего образования в целом.
Многие социологи уже высказывались по этому вопросу. Высказывался и я на круглом столе, состоявшемся 5 июня 2007 г. в ВШЭ.
С моей точки зрения, основной недостаток этих мнений (включая и мое собственное) состоит в том, что предложения формулировались не на системном уровне, а в виде частных идей: усилить подготовку по SPSS, методу «обоснованных теорий», практической части обучения и т.д. Я согласен со многими из этих высказываний. Но их принципиальный недостаток состоит в том, что они не объединены общей концепцией и образуют открытый список, который можно продолжать неопределенно долго.
Причем, по мере продолжения такого списка предложения делаются все менее очевидными с точки зрения их обоснованности. Экономисты называют это законом убывающей предельной полезности.
Разработка концептуальных подходов к составлению учебных программ затрудняется низкой рефлексией этой проблемы. По моему мнению, в отношении высшего образования в России существуют две конкурирующие точки зрения. В своей основе они концептуальны, но обе не только не отрефлексированы, но даже слабо артикулированы.
Первая точка зрения заключается в том, что образование, в том числе высшее, необходимо обществу само по себе, как элемент культуры и своего рода потенциал. Эта точка зрения отодвигает на второй план утилитарные цели образования, связанные с получением профессии и последующей карьеры выпускников, делая ставку на некое неопределенное «общее» или «фундаментальное» образование. Вторая точка зрения прямо противоположна: она выдвигает на первый план сугубо утилитарные цели, карьеру и экономический спрос.
В первой точке зрения есть, возможно, какая-то правда. Но важно понять условия, при которых эта «правда» может реализоваться. Отсутствие рефлексивного осмысления ведет лишь к разрастанию образовательной фикции, бюрократическому разбуханию учебных программ за счет предметов, не имеющих отношения к целям обучения. Как следствие, это приводит к размыванию дисциплинарных рамок образования и к падению его качества: при отсутствии критериев в учебную программу можно включить любой предмет и преподавать его с любым качеством. Такой подход реализуется сегодня во многих государственных вузах. Безусловно, такая ситуация имеет место на социологическом факультете МГУ.
Вторая точка зрения делает ставку на утилитаризм, профессиональную подготовку учащихся. В России ее практическая реализация приводит к резкому падению стандартов образования. Из образовательных программ удаляется все, что не служит узко понимаемым утилитарным целям, причем, зачастую ложно понимаемым. Этот подход преобладает во многих коммерческих вузах. В них он идеологически востребован студентами и подогревается администрацией. У профессионалов такие вузы имеют плохую репутацию. Хорошие преподаватели, как правило, не могут в них удержаться.
Как выйти из порочного круга, образуемого этими двумя подходами? Я считаю, что высшее образование все-таки должно ориентироваться на реальный или потенциальный спрос. При этом составление учебных программ должно основываться на конкретных операциональных целях, которых должно достигать образование. Учебные программы должны разрабатываться примерно в той же логике, как программы социологических исследований по В.А.Ядову.
При разработке программ важно учитывать не только то, что надо преподавать студентам, но и иметь критерии для определения того, что не имеет отношения к целям обучения.
Думаю, что такой подход к созданию учебных программ позитивно скажется на отношении к учебе самих студентов, которые станут понимать, как именно тот или иной курс соотносится с конечным результатом образования.
Мне кажется, что в современных российских условиях следует говорить о следующих трех направлениях, которые могут быть реализованы в социологическом образовании:
· маркетинговые исследования;
· более широкий круг социологических исследований;
· «высокая» теоретическая социология.
Говоря о маркетинговых исследованиях, я употребляю слово «маркетинг» в расширенном значении, которое придал ему Ф.Котлер, который включил в это понятие политический маркетинг, маркетинг некоммерческих организаций и другие сферы, где есть «продукт», рекламный «месседж» и свободный выбор «покупателей».
Сегодня в России маркетинговые исследования являются единственной сферой, предъявляющей реальный спрос на специалистов-социологов. Вузы должны этот спрос обеспечивать, причем на уровне, достойном высшего образования.
Подготовка в области маркетинговых исследований должна включать в себя глубокое изучение арсенала методик социологического исследования, а также теорий коммуникации и маркетинговых теорий (последние являются разновидностью теорий коммуникации). Она должная также давать студентам хорошие практические навыки в области полевого менеджмента, обработки данных и – немаловажно – написания отчетов, создания грамотных презентаций.
Разработка учебной программы, направленной на подготовку специалистов по маркетинговым исследованиям, является вполне конкретной, операциональной задачей. Путем опроса экспертов, а также путем изучения аналогичных программ в западных университетах можно выявить, какими знаниями и умениями должен обладать хороший специалист этого профиля. Под этот набор знаний могут быть созданы учебные программы.
Надо отметить, что в настоящее время предметная область маркетинговых исследований достаточно хорошо обеспечена учебной литературой на русском языке, в том числе и переводной. Пробелы, вероятно, есть, но они могут быть выявлены и восполнены.
Наличие ясных целей и отвечающей этим целям учебной программы является необходимым условием для проведения проверок существующих учебных планов. Причем, проверок не формальных, а содержательных, не обязательно осуществляемых с враждебными целями.
Конечно, существующие учебные планы во многом покрывают такую предполагаемую программу, но далеко не полностью, и зачастую не с тем качеством, которое требуется. При наличии хорошо разработанной программы эти недостатки легко могут быть устранены.
Отдельный вопрос состоит в том, на какой уровень обучения должна быть рассчитана такая программа. Е.Тесленко высказывает по этому вопросу следующее мнение.
· Умение адекватно использовать исследовательский инструментарий (классический) – это уровень пусть не ПТУ, но колледжа, во всяком случае – не выше бакалавриата.
Мое мнение об этом неоднозначно. Осмысленное, а не механическое применение методик требует высокой профессиональной культуры. Но даже если Е.Тесленко прав, то создать в российских условиях хороший бакалавриат – это уже нетривиальная задача, и я не стал бы отзываться о ней пренебрежительно.
С технической точки зрения учебную программу, нацеленную на подготовку специалистов по маркетинговым исследованиям, создать не сложно. Проблема состоит лишь в том, что формальные вузовские структуры, основанные на должностных и утвержденных ВАКом научных статусах, как правило, недееспособны. Вероятно, об этом говорит В.Воронков в следующем высказывании.
· У многих моих коллег есть стремление заболтать ситуацию.
Но небольшая группа единомышленников вполне способна создать такую программу и предложить ее руководству социологических факультетов. А при необходимости и настаивать на ее принятии.
Под более широким кругом социологических исследований я понимаю две группы эмпирических работ. Во-первых, это исследования, обслуживающие иные, не-маркетинговые рынки. В России таких рынков почти нет, но на Западе они есть. Например, рынок исследований для менеджмента в русле социологических теорий организации. Можно предполагать, что в обозримом будущем такие рынки появятся и в России. Но при планировании учебных программ необходимо заранее понимать, какую емкость может иметь этот рынок.
В связи с этим должны быть изучены следующие вопросы. Как трудоустраиваются выпускники социологических факультетов западных вузов? Какие специализации у них имеются? Как позиционируются разные социологические факультеты среди других аналогичных факультетов? Какая у них существует специализация? Эти вопросы требуют изучения, поскольку только таким путем можно понять, какие рынки существуют на Западе и в обозримом будущем могут возникнуть в России.
Для обеспечения потребностей этих рынков могут быть разработаны учебные программы. Могут быть созданы также прогнозы развития этих рынков в России. Странно, что этот вопрос до сих пор никем не был проработан.
Во-вторых, под более широким кругом социологических исследований я понимаю совокупность наиболее известных эмпирических исследований, которые составили славу социологии, как науки. К этой категории я отношу исследования в области социальной стратификации, индустриальной социологии, городской среды, молодежных субкультур, отклоняющегося поведения и другие, образующие эмпирическую классику.
Описание таких работ в какой-то мере включено в учебные программы социологических факультетов российских вузов, но, как правило, недостаточно детально и не очень внятно, без теоретических и методических подробностей. Между тем, я считаю важным, чтобы учащиеся подробно знакомились с теоретическими предпосылками и методикой этих исследований, понимали логику, в которой они осуществлялись, видели, как менялась эта логика в процессе исследования. Степень подробности изучения таких работ должна быть намного увеличена, и преподавание должно вестись с опорой на первоисточники. Следует уточнить и сам состав исследований, которые могут быть отнесены к эмпирической классике.
Я уверен, что изучение исследований, которые проводились в сферах общества, далеких от маркетинга, значительно повысит квалификацию и тех специалистов, которые работают в этой области. Другие, не маркетинговые, свойства объектов диктуют исследователям и другую методическую логику, знакомство с которой повышает методическую квалификацию всех социологов-эмпириков, в том числе и работающих в маркетинге.
Я говорил об «иных» исследованиях, образующих эмпирическую классику социологии. Может быть, этот курс следует назвать иначе. Возможно, его следует организовать по принципу изучения исследовательских традиций в различных подсистемах общества: индустрии, городах и системах расселения, семье, молодежных и иных сообществах, и т.д. Многие из таких исследований совершенно не похожи на маркетинговые, и в этом состоит их образовательная ценность.
Значительное увеличение подробности изложения эмпирических работ во многом оздоровит ситуацию в социологическом образовании. У руководства факультетов не будет необходимости закрывать предусмотренное учебным планом количество часов разными посторонними предметами и преподавательской фикцией.
В высказываниях представителей OD group часто звучал тезис о том, что социологическое образование должно основываться на современных, недавно опубликованных работах. Такое требование во многом справедливо, особенно если учесть, что учебные планы социологического факультета МГУ часто обрываются на источниках, опубликованных в 60-х или 70-х годах прошлого века.
Но есть два обстоятельства, которые нужно учитывать при реализации этого требования. Во-первых, классику социологии образуют очень сильные, не устаревшие работы. Многие из них позднее уже не воспроизводились в прежнем масштабе (например, исследования по социальной стратификации). Эти работы нельзя исключать из учебных планов. С моей точки зрения, проблема преподавания социологической классики состоит не в том, что она устарела, а в том, что она излагается очень поверхностно.
Во-вторых, поток современных работ огромен, и можно смело утверждать, что далеко не все они выдержат проверку временем. Здесь нужен серьезный отбор, который на практике проводится далеко не всегда. В условиях слабого институционального контроля существует возможность псевдонаучной подмены, когда вместо изложения наиболее значимых работ студентам будет преподаваться хаотичный набор случайно выбранных источников, не всегда корректно поданных и осмысленных.
Тезис о приоритете современных работ может выдвигаться как подлинно научный, но может и как пропагандисский (точно так же, как и тезис о привлечении к преподаванию опытных исследователей-практиков, о чем я писал выше). Проблема преподавательской фикции, к сожалению, не исчезает сама собой при смене пиаровских лозунгов.
Наконец, «высокая» социологическая теория. Наверное, в любом обществе существует запрос на то, чтобы кто-то писал «умные» книги, в том числе и по макросоциологическим проблемам. Это тоже сегмент социологического рынка. Правда, небольшой и высоко конкурентный.
На «высокую» социологию существует мировоззренческий спрос, не связанный с трудоустройством и другими утилитарными целями. Долю студентов, предъявляющих такой спрос, оценить трудно, но он может оказаться не таким уж маленьким, учитывая традиционный для России интерес к мировоззренческим проблемам.
Если подойти к данному вопросу технологически, не сложно составить список классических трудов и создать на этой основе учебный курс. Проблема состоит в том, что для изучения «высокой» теории нужно читать первоисточники, а не изложения. Хороших изложений социологических теорий, с моей точки зрения, в России нет. У меня есть гипотеза, что их и не может быть, потому, что такое изложение, если оно выполнено серьезно, по объему и сложности само становится классическим социологическим трудом. Примером может служить известная работа Т.Парсонса «Структура социального действия».
Существует еще одна причина, затрудняющая изучение теоретической социологии. В ХХ веке российское научное сообщество трижды пыталось импортировать с Запада социологическую теорию. В первый раз это было до революции 1917 г. Революция оборвала эту попытку. Вторая попытка состоялась в 60-е годы. Она закончилась идеологическим разгромом по приказу ЦК КПСС. Наконец, третья попытка началась в 90-е годы и продолжается сейчас.
Во всех трех случаях российские социологи, не имея опоры в собственной научной традиции, выходили на Запад и изучали современные им социологические труды. Тем самым они ставили себя в зависимость от состояния общественной мысли и интеллектуальной моды на современном им Западе.
Мне трудно полноценно судить о качестве первой попытки импорта социологической теории. Но полагаю, что, со всеми оговорками, первая и вторая попытки шли в русле единой научной традиции, поскольку американская теоретическая социология 60-х годов была продолжением европейской традиции конца ХIХ – начала ХХ века. Традиция была прервана в России, но не во всем мире.
Ситуация 90-х годов отличается от ситуации прошлых эпох. Разрыв научной традиции в теоретической социологии произошел практически одновременно и в России, и на Западе, хотя и по совершенно разным причинам. В России причины были связаны с государственной идеологией и с репрессивным характером тогдашнего политического режима.
В странах Запада разрыв традиции был связан с волной студенческих революций, произошедших в логике конфликта поколений и сопровождавшихся многими крайностями. Интересно, что леворадикальные студенты впоследствии сделались не философами, а социологами-теоретиками. Но элемент социального утопизма, с моей точки зрения, в их учениях остался, хотя зачастую он закамуфлирован сложной феноменологической терминологией.
Новая генерация социологических теоретиков резко размежевалась с Т.Парсонсом, а через него и с веберовский традицией в социологической мысли. Я считаю это неконструктивным. Во всяком случае, таково мое видение этого вопроса.
Мое опасение связано с тем, что при обновлении учебных программ по теоретической социологии в российскую интеллектуальную культуру будет внесен теоретический и поколенческий конфликт, произошедший в других странах в совершенно иную историческую эпоху. Этот конфликт не актуален для России ни по времени, ни по месту.
Тем не менее, мне кажется, что ситуация с большой вероятностью будет развиваться именно по этому пути. Я считаю, что это будет большой интеллектуальной ошибкой, влекущей за собой подмену теоретической науки утопическими учениями. Изучая западную социологию, не нужно следовать ошибкам западной интеллектуальной моды.
С моей точки зрения, специализация в области «высокой» социологической теории должна быть не массовой, а элитарной. И сбалансированной по составу изучаемых теорий.
Вполне очевидно, что «высокая» социологическая теория не может преподаваться с достаточной глубиной как массовая дисциплина на первых годах обучения студентов. Но формирование определенных начальных теоретических знаний необходимо. Для этого, с моей точки зрения, необходимо делать упор не на пересказе теоретических трудов, которые при таком способе преподавания не усваиваются, а на обучении теоретическим понятиям социологии.
На мой взгляд, из всех известных мне книг на эту тему, лучшей остается книга польского автора Яна Щепаньского «Элементарные понятия социологии», опубликованная на русском языке сначала в 1968, а потом в 1972 гг. Разумеется, могут быть иные точки зрения. Так или иначе, я считаю, что начальный курс теоретической социологии следует строить именно в этом русле.
Отдельный вопрос состоит в том, в каком составе, объеме и ракурсах следует включать в социологическое образование смежные дисциплины: психологи, антропологию, экономику, право и другие. Думаю, что их следует включать не на первых курсах, а на более высоких ступенях обучения с привязкой к специализации студентов.
Я понимаю, что мои предложения абстрагированы от многих реалий российского высшего образования. В частности, от роли Министерства, разрабатывающего стандарты социологического образования. Но этот вопрос требует отдельного рассмотрения.
Вы говорили об идеологической динамике студенческого движения. Какой она может быть?
Среди разделов социологии есть и такой, который занимается изучением революций. Главная проблема здесь состоит в выявлении механизмов, благодаря которым к некоторым маргинальным и немногочисленным общественным группам вдруг начинается мощный приток сторонников.
Ключевая роль во всех революциях принадлежит молодежи с ее специфичными молодежными мотивациями.
В моем блоге я писал, что всем, кто интересуется социологией революций, следует прочесть книгу Робера Мерля «За стеклом», посвященную описанию студенческой революции во Франции в 1968 г. Книга издана на русском языке издательством «Прогресс» в 1972 г.
Книга Р.Мерля основана на социологическом материале и содержит описание многих важных моментов. В частности, в ней показана скрытая роль молодых преподавателей в формировании протестного студенческого движения (бунт ассистентов против профессоров).
Революционные движения всегда проходят через несколько этапов. Их инициаторами часто являются незаурядные люди, которые предъявляют властям (в данном случае факультетским) полностью обоснованные претензии. К сожалению, уже на этом этапе дает о себе знать слабость позитивной программы, которая является главной причиной последующей трансформации движения.
Причина состоит в том, что протестующие молодые люди, не имеющие опыта менеджерской работы, особенно на уровне топ-менеджмента, не могут создать реалистичную позитивную программу. Они не понимают проблем, с которыми неизбежно столкнутся сами, если придут во власть. Поэтому вполне обоснованные претензии к власти сочетаются у них с крайне расплывчатыми и утопичными позитивными требованиями.
Вместе с тем, логика противостояния актуализирует иные мотивации, не имеющие ничего общего с изначальными претензиями. Это мотивации молодежного протеста, которые многие психологи считают явлением переноса конфликта поколений в семье на общество в целом. Может быть, эта трактовка слишком узка, но исследования, проводившиеся во Франции непосредственно после студенческой революции, показали значимую корреляцию между конфликтом поколений в семье и активностью участия в революционном движении.
Так или иначе, протестные молодежные мотивации существуют, и социальная база для их реализации может оказаться гораздо шире, чем социальная база рациональных требований по улучшению качества образования. Полагаю, что дальнейший рост движения будет происходить именно за счет этой более широкой и мотивационно заряженной социальной базы.
В статье, которую я упоминал выше, М.Соколов пишет:
· Высшее образование … гарантирует возрастной мораторий, в течение которого молодые люди имеют возможность искать себя, приключения, спутников жизни и/или работу в области, не обязательно связанной с получаемой ими специальностью. … Основная проблема соцфаковских революционеров состоит в том, что подавляющее большинство студентов на любом факультете социологии покупают отсрочки, а не квалификацию. … Настоящий противник OD-group – это вовсе не декан Добреньков и его сторонники из числа преподавателей. Основной противник студенческой революции – это молчаливые, но многочисленные однокашники революционеров.
Я полностью согласен с констатирующей частью этого высказывания, но не согласен с имплицитно содержащейся в нем прогнозной частью. Напротив, с моей точки зрения, в дальнейшем вербовка «революционеров» и широкого круга сочувствующих им будет происходить как раз за счет тех, кто пользуется возрастным мораторием, ищет приключений и спутников жизни. Этот процесс ярко описан в книге Р.Мерля и других источниках о студенческих революциях, с которыми мне довелось ознакомиться. Он хорошо виден также в воспоминаниях некоторых русских революционеров, среди которых я особо отметил бы Николая Морозова и Владимира Короленко.
Данный процесс подтверждается эмпирически: по имеющимся у меня сведениям, численность сторонников OD group растет, причем в основном среди студентов младших курсов. Есть сведения, что сторонники OD group появились и на других факультетах МГУ, а также, возможно, и в других вузах.
У истоков студенческих революций часто стоят молодые люди, для которых научные, рейдерские и молодежно-протестные мотивации не разделены. Они не ощущают внутреннего конфликта этих мотиваций. Но на следующих этапах развития движения эти мотивации неизбежно расходятся.
Действия OD group реализуются не в логике создания сильной научной или преподавательской школы, а в революционной логике конфликта поколений. Безусловно, этому есть оправдание. В системе, созданной В.Добреньковым, трудно найти место для сотрудничества поколений. Но сильные научные школы не создаются в такой логике. К примеру, физики и математики, создавшие славу российской науки, сотрудничали со своими учителями, а не бунтовали против них. Причем, порой это сотрудничество осуществлялось в рамках очень жестких административных систем.
Полагаю, что рейдерская линия движения пойдет своим путем, а молодежно-протестная своим. Рейдерская рано или поздно подойдет к какому-то финалу, а протестное движение будет искать себе новую идеологию и новые цели. Признаки такого поиска уже видны. Пример – участие некоторых членов OD group в демонстрации в защиту гражданских свобод в Бирме 4 октября 2007 г.
В.Добреньков, может быть, заслуживает того, чтобы против него бунтовали. Но логика конфликта поколений сама по себе не создает высокой профессиональной квалификации. То, что она создаст, не обязательно окажется конструктивным.
Иллюстрацией могут служить некоторые отклики на публикацию стенограммы Круглого стола в ВШЭ по проблемам социологического образования. Проблема не в том, что авторы откликов не согласны с участниками обсуждения (это было бы понятно и интересно), а в том, что их высказывания не содержат ясно выраженной позитивной мысли. Их смысл вообще трудно понять.
· Удивительным образом ни один из выступавших не упомянул классика Питирима Сорокина, а Добреньков декан соцфака МГУ, оказалось, был даже запрещен к упоминанию. Чудовищная профанация (имитация) хорошей идеи круглого стола, куда даже не допускаются лидеры, и где участникам неизвестны классики социологии.
· Стыдобище. Высший свет социологии собрался - хотел ознакомиться, а им заштатный парторг лекции читает. 'Руководитель', 'социолог', 'особа, приближенная к императору'. Но хоть научная совесть? Как студент я бы понял = это real Boss и группа подхалимов заискивающе проясняющая новые методики. Он хоть Вам про книжки рассказал! А как за столом вести? Не вникли? Ну, и Раш тут же. Ой, Учат быть Человеком, а не сопливым .... (Источник)
Но я никоим образом не хочу сказать, что студенческие лидеры OD group ничего не добьются в жизни. Напротив, опыт студенческой революции во Франции говорит о том, что студенческие активисты впоследствии в подавляющем большинстве отлично трудоустроились. Чего от души желаю и участникам OD group.
Кого, с вашей точки зрения, следовало бы назначить деканом социологического факультета МГУ?
Я бы рекомендовал рассмотреть кандидатуру Андрея Григорьевича Здравомыслова. Достоинств много: Андрей Григорьевич действительно хороший знаток социологической теории, как классической, так и современной. Он работал и как эмпирик. Имеет опыт и стаж преподавания, профессор. Свободно знает английский язык и, кажется, не только его. Известен на Западе, знает западную систему преподавания, способен простроить отношения с западными университетами.
Немаловажно, что он сможет удовольствоваться официальной зарплатой, ну, и какими-то грантами. Хочу подчеркнуть, что сегодня такую позицию способен занять не каждый человек.
Думаю, что Андрей Григорьевич способен сформировать вокруг себя хорошее молодое окружение, подготовить себе смену. На контакт с молодежью он очень настроен.
Андрей Григорьевич - редкий человек с абсолютно незапятнанной репутацией. Его статус в социологии неоспорим. Проблема состоит в том, что взяток он брать не будет. Это как раз и будет революцией. В этом, я думаю, и будет главная трудность при продвижении его кандидатуры.
Андрей Григорьевич, безусловно, способен отличить хорошего специалиста от плохого. Хорошего преподавателя он без работы не оставит. Впрочем, опасаюсь, что он доверчив и в какой-то мере может позволить собой манипулировать. Ему будет не хватать жесткости, необходимой для такой должности.
Категорически не советую «звать на царство» людей из коммерческих структур, а также кого-то из молодых людей - слишком велики амбиции и денежные запросы, а квалификации нет. Такие люди все коммерциализируют в самом плохом смысле этого слова.
Думаю, что единственный способ сформировать преподавательский состав на социологическом факультете - привлекать собственных выпускников и аспирантов, растить их. Но нужен лидер и команда при нем. И нужны способы обеспечить им зарплату. Последнее сделать очень трудно, я это понимаю.
Надо оговорить, что я высказал здесь исключительно свое личное мнение, которое не обсуждал ни с А.Г.Здравомысловым, ни с кем-либо еще.
Безусловно, наряду с А.Г.Здравомысловым могут быть предложены и другие достойные кандидатуры. Но я хочу сформулировать, какое содержание я вкладываю в это понятие.
Я уже говорил, что существует образование и псевдообразование. Элементы того и другого есть в любом вузе, российском или зарубежном. Но пропорции между ними могут быть разными. Причем, эти пропорции формируются не сами по себе, а в процессе непрерывных усилий руководства вузов, направленных на борьбу с псевдообразованием. Если руководство перестает это делать, псевдообразование вытесняет подлинное образование. Таков закон нарастающей социальной энтропии.
Поэтому руководить солидным вузом или факультетом должен человек, которому небезразлично подлинное образование. Он должен иметь свою научную позицию и ощущать свою миссию в том, чтобы сделать образование лучше. Для этого он должен иметь определенное мнение о том, что он считает лучшим образованием.
Человек, имеющий такую мотивацию, может ошибаться, он может с чем-то не справиться. Но добиться улучшений способен только он. Если у вузовского топ-менеджера нет ощущения своей миссии, никакие улучшения невозможны.
Это хорошо понимают и сами студенты. Вот выдержка из отчета, посвященного изучению этой проблемы.
Но проблема, конечно, не только в личности декана. Кем бы ни был новый декан, он может достичь лишь частных улучшений, поскольку поле для маневра у него ограничено. М.Соколов справедливо пишет:
· Даже там, где во главе факультетов оказывались совершенно вменяемые и прогрессивно настроенные деканы, … качество обучения не намного превосходит уровень, достигнутый в МГУ.
Фактически, чтобы повысить качество социологического образования, новый декан должен будет реформировать не только факультет, но и все социологическое образование в России, а возможно, что и высшее образование вообще. Точнее, он должен будет выйти на вышестоящие государственные органы с соответствующими предложениями и затем вести убеждающую кампанию за их принятие. Это, конечно, титаническая задача. Но если социология как наука хоть на что-то годна, то почему бы ей не возглавить движение за реформу высшего образования в России?
Я думаю, что от личности декана все-таки зависит многое. Стабильность на факультете разрушена. Конфликт не исчерпан, он получил автономную динамику. Хотя в последнее время публичная деятельность OD group стала менее активной, в перспективе времени у оппозиционеров более, чем достаточно. К ним будут присоединяться новые поколения. Рано или поздно они своего добьются. Любому декану, не только на социологическом факультете МГУ, будет все труднее выдерживать поток негативных высказываний на форумах и других публичных источниках. Справиться с этой ситуацией может только реальный лидер, а не бюрократ.
Каким вы видите будущее российской науки и российского высшего образования?
Я уже говорил, что наука и псевдонаука находятся в постоянной борьбе друг с другом. Порой кажется, что в России псевдонаука наступает по всем направлениям. По крайней мере, в формальных учреждениях.
Налицо системный кризис российской науки и высшего образования. ключевым элементом я считаю кризис профессиональной экспертизы: положительную и даже высокую оценку получают плохие диссертации и научные труды, учебники и учебные курсы. Возразить никто не смеет. В результате появляется все больше трудов и учебников не просто низкого, а очень низкого качества.
Важно отметить, что люди, способные дать профессиональную оценку, зачастую находятся в меньшинстве. Поэтому, если инициировать кампанию взаимной критики, она приведет скорее к взаимным обвинениям и борьбе клик, чем к росту профессионализма. Возможно, что новая ситуация будет еще хуже нынешней. Стагнация и «стабильность» в российской науке и высшем образовании в этом смысле функциональны – если на время забыть о качестве продукции этих отраслей.
Однако история с OD-group показала, что стабильность в высшем образовании может быть взорвана. В отрасли набирает силу процесс смены поколений. Новые поколения имеют свои амбиции, их энергия ищет выхода, они гораздо лучше адаптированы в современной жизни и умеют пользоваться ее возможностями. Спецификой высшего образования является наличие студенчества, представляющего собой мощный лоббистский и рейдерский ресурс.
Полагаю, что история с OD-group – первая, но далеко не последняя в ряду подобных историй. Примеры подобных конфликтов уже есть.
Наверное, профессиональное разложение не в одинаковой мере затронуло разные вузы и институты. Локально могут существовать дееспособные коллективы. Но вряд ли можно говорить о существовании институтов, которых процесс разложения не затронул.
Вместе с тем, есть некоторые признаки того, что появляются движения в противоположном направлении. Свидетельства об этом были, в частности, в экспертных интервью, посвященных оценке состояния российской науки.
Наука – сильный социальный институт. В основе науки лежит принцип: следовать аргументам и только им. Люди, желающие жить по этому принципу, появляются в каждом поколении. Их мотивации бывают очень сильны. Благодаря этому наука способна к самовосстановлению, регенерации, даже если изначально она была сильно разложена.
Но энергия псевдонаучных мотиваций тоже бывает очень сильна. Если институциональная система позволяет реализовывать такие мотивации, в науке начинается процесс деструкции.
Критики сегодняшней ситуации на социологическом факультете МГУ ошибочно считают добреньковщину единственным источником кризиса высшего образования. Они упускают из виду два новых псевдонаучных явления, о которых много говорилось выше: лысенковщину и идеологический радикализм. Суть этих явлений видится мне следующей.
· Добреньковщина – вялая деморализованная и депрофессионализированная среда, полностью подвластная руководящей верхушке.
· Лысенковщина – активная коммерциализированная и депрофессионализированная среда, нацеленная на захват административного ресурса и финансовых потоков. Основной инструмент достижения целей – специфичный лысенковский «пиар», который делает ставку не на убеждение, а на подкрепленный деньгами силовой ресурс.
· Идеологический радикализм – социальная среда, культивирующая идеи, опирающиеся на молодежные протестные мотивации. Основной инструмент – мощный критический «пиар», который, в отличие от лысенковского, обладает подлинным убеждающим потенциалом и нередко талантлив.
Эти явления существуют повсеместно, и смысл существования социального института состоит в способности им противостоять. Однако в современном государстве существование социального института может быть поддержано за счет внешних факторов независимо от его состояния. Иногда мне кажется, что научные институты и вузы станут ареной борьбы трех названных псевдонаучных явлений и ничего больше в них не останется. Но такой взгляд, наверное, слишком пессимистичен.
Способность науки к регенерации зависит от состояния других институтов общества. В России многие институты еще не устоялись, они неизбежно будут реформированы. Безусловно, наука не погибнет. Сила аргументов – это реальная сила, особенно в кризисных ситуациях. Нельзя вечно пренебрегать аргументами. Поэтому я считаю, что научное мышление не может исчезнуть в современном обществе. Но как будет устанавливаться баланс между наукой и псевдонаукой, каковы будут формирующие его факторы, с какой скоростью будут протекать процессы дегенерации и регенерации – это отдельный вопрос.
