Если вы много ездили по России, то наверняка было у вас чувство, что всякий раз вы попадаете как бы в разные страны. Неудивительно: при нашей территории и этнокультурном разнообразии - что общего между изобилием Краснодарского края и скудными землями Каргополья?
Но куда удивительнее, что путешественник по России всякий раз оказывается в разных эпохах и в разных точках на воображаемой оси Запад-Восток. Применительно к России даже нельзя обсуждать проблемы сельского хозяйства вообще, в особенности если нас интересует индивидуальное сельское хозяйство, – настолько оно разнолико. Географические очерки Татьяны Нефедовой и Джудит Пэллот «Неизвестное сельское хозяйство, или зачем нужна корова» ( Москва, Новое издательство, 2006) демонстрируют это с большой убедительностью.
До сих пор существует расхожее мнение, свойственное отнюдь не одним лишь обывателям : все беды на селе от колхозов, раздадим людям землю и все будет путем, потому что вернется подлинное чувство собственника, и в близкой перспективе индивидуальное «подсобное» сельское хозяйство разовьется в фермерское.
Попросту говоря, предполагалось, что крестьянин начнет ориентироваться на товарность хозяйства, а не на удовлетворение потребностей своей семьи и городских родственников. Эти надежды оказались в высшей степени далеки от истинного положения вещей. Чтобы понять реальную ситуацию в нашем сельском хозяйстве, нужен не просто взгляд наблюдательного путешественника – нужна наука, называемая социальной географией. И, добавлю от себя, социальная психология.
Хотя сколько-нибудь большой огород “у нас” уже не копают лопатой, а нанимают трактор, но рента, аренда, ссуды и кредиты - это все же где-то “ у них”. И если, как свидетельствует Джудит Пэллот, уже 50 лет как английские домохозяйки не варят джемы и не заготавливают фрукты и ягоды на зиму, то даже в Москве полный отказ от «своего» варенья мы найдем, скорее всего, в семьях, где хозяйка – «бизнес-вуман».
Особенно показателен взгляд на наше сельское хозяйство «извне», который изложен от имени Джудит Пэллот в заключительной части книги ( отмечу, что сама Джудит не только объехала Россию, но в прямом смысле слова ее исходила – как и подобает настоящему географу; вариант обсуждаемой книги выходит и на английском языке).
Пэллот пишет, что ее крайне удивила неготовность жителя отдаленного района Пермской области взять в собственность свою земельную долю: ведь даже и вообразить нельзя, что где-то в Европе человек отказался бы получить
Неудивительно, что, по наблюдениям авторов, даже для жителей Подмосковья сельскохозяйственные угодья “вообще” и свой приусадебный участок – это вовсе не одна и та же земля. Поэтому на вопрос о том, кому должны принадлежать сельскохозяйственные земли, люди отвечают – «государству» (30%) или «колхозам» (еще 30 %), а на вопрос “Нужна ли частная собственность на землю?” те же респонденты отвечают: «Да, нужна». Потому что отвечая на второй вопрос, люди имеют в виду другую землю, а именно – участок под своим окном, свой огород и сенокос на окраине поселка. Вот за все это хозяин костьми ляжет. И крестьянину все равно – находится ли эта земля в аренде или является частной собственностью. Под окном, как при социализме, так и сейчас – его земля, а остальная – ничейная. Ибо, как однажды удачно выразился географ В.Л.Каганский, “за порогом квартиры [советского человека] сразу начинался Советский Союз”, и за последние двадцать лет подобное мироощущение мало изменилось.
Это почти сакральное отношение к “своей” земле особенно поражает, когда богатый фермер, владеющий тысячами гектаров, не разбивает на присусадебном участке цветник, а продолжает выращивать для себя картошку и держать корову, хотя почти в каждом доме той же деревни есть излишки картофеля и молока и стоят они копейки. Не менее поражает и то, что при сегодняшней ситуации с продовольствием жители больших российских городов, включая москвичей, не склонны на своих дачных участках ограничиваться флоксами и астрами, причем это касается отнюдь не только горожан в первом-втором поколениях. А ведь несложно подсчитать, что в Подмосковье на шести сотках устраивать теплицы, чтобы выращивать там помидоры и огурцы, экономически бессмысленно.
Но помимо экономики есть еще и психология. И даже в Подмосковье в начале голодных 90-х то, что можно было вырастить на шести сотках, было более чем кстати. Так и набираются те 100 млн человек, которые, по данным официальной статистики, так или иначе вовлечены в индивидуальное сельское хозяйство.
Книга Т. Нефедовой и Дж.Пэллот показывает, что применительно к России не имеет смысла говорить об индивидуальном сельском хозяйстве «вообще» – это такой же миф, как российский «средний класс». Крестьянское хозяйство в Каргополье, где жители по сю пору во многом кормятся собирательством, не имеет ничего общего с крестьянским хозяйством в «огуречной стране» в Луховицком районе Московской области, где монокультура огурцов позволяет вести высокотоварное хозяйство по типу европейского фермерства, а скупщики приезжают на своих машинах прямо к калитке.
Вообще же разнообразие географических условий, национальных особенностей и обычаев требует проститься с укоренившимися в общественном сознании штампами, согласно которым “Россия может/не может прокормить себя”, “колхозы вредны/необходимы”, “наше спасение в фермерстве/фермерство не для России”, “ продуктивность хозяйства определяется широтным поясом / наличием крепкого хозяина” , “дайте денег, и мы поднимем Нечерноземье/ все российское сельское хозяйство было и останется черной дырой ” и т.п.
Эти клише иллюстрируют циркулирующие в обществе стереотипы, которые не опираются на логику. На самом деле Россия может прокормить себя хлебом и отчасти молоком, но – при существующем положении дел – не может прокормить себя мясом. Однако обсуждать эти и тому подобные предметы надо не на уровне деклараций и благих пожеланий, и даже не на основе данных одной лишь официальной статистики, а исходя из опыта многолетних наблюдений и их разносторонней интерпретации. Из этого всего и складывается социальная география, где дорога – не ниточка на карте, а важнейший элемент социального ландштафта.
Один из парадоксов нашей сельской жизни – это взаимоотношения между крестьянином и колхозом там, где колхозы формально сохранились. Людям годами не платят зарплату, а они почему-то выходят на работу. Почему? А потому, что хотя нынешний колхоз, как правило, неэффективно взаимодействует с государством, но вполне эффективно – с отдельно взятым крестьянином. Колхоз уже давно служит подсобным хозяйством для хозяйства индивидуального, а не наоборот. Именно колхоз обеспечит ветеринара и поддержит (если не деньгами, то транспортом и натурой) в случае болезни, похорон, свадьбы. Ну, и весьма существенны услуги, связанные с техникой – они, конечно, не бесплатны, но колхоз у “своих” никогда не запросит за косилку даже по себестоимости.
И крестьяне нередко выгодны колхозу в неожиданном для постороннего взгляда отношении. Некогда практиковались всем известные приписки, а теперь выгодно обратное: в отчетах объем продукции занижается, чтобы не платить налоги, а среднему и тем более бедному колхозу выгодно выдавать крестьянам продукцию натурой: не надо искать, кому все это продать, не надо платить налоги с выручки, зарплату и налог на фонд оплаты труда. А если у колхозников на подворьях свой хороший скот, то добавленные колхозом в виде ежедневной натуроплаты 5 -
Если оценивать успешность сельскохозяйственного производства исходя из его товарности, то надо помнить, что продукцию мало произвести – надо ее еще и сбыть. Пэллот пишет о том, что бабушки у дороги с разложенными на тряпице грибами и банками с огурцами - для Европы совершенно непредставимый феномен. В вымирающих русских деревнях в Нечерноземье о товарности говорить не приходится, но в «грибной» год даже грибы сбыть непросто – кто станет туда добираться по разбитым проселкам?
А многие ли знают, что наша целина располагалась в зоне рискованного земледелия? И что последствия этой авантюры были предвидимы?.. Здесь самое время вспомнить, что “прощание с Матерой”, символизирующее три демографические катастрофы в российской деревне ( две войны и коллективизацию), состоялось задолго до нынешних реформ. В 1960-х - 80-х гг. наше сельское хозяйство получало 20-28% всех капиталовложений, вместо прежних 7-10%. При этом самой выразительной стратегической ошибкой была программа подъема Нечерноземья. Закачанные туда деньги в принципе не могли дать отдачи: уже в ту пору там некому было работать, а пренебрежение агротехникой в угоду “плану” истощило и без того скудные земли.
У географов есть такое понятие - “западно-восточный градиент”; о нем писал еще П.П. Семенов-Тян-Шанский. Это падение с Запада на Восток культуры землепользования и урожайности сельского хозяйства, измеряемые совокупными показателями. (Кстати говоря, в их число входит протяженность дорог с твердым покрытием ) . А.И.Трейвиш показал, что аграрная Россия на протяжении своей истории отставала от Запада в агротехнологиях примерно на 500 лет, а от Восточной Европы – на 200. Во многих российских регионах трехполье, с которым Европа простилась 600 лет назад, доминировало еще в начале ХХ века!
Нередко напоминают, что вот ведь, дореволюционная Россия экспортировала зерно. Но еще А.Н.Энгельгардт в очерках “Из деревни” [ 1 ] писал, что экспорт дешевого зерна из России был возможен именно за счет нищенского уровня личного потребления в деревне. Нынче мы покупаем за рубежом мясо, но возмущаться этим не стоит: это выгоднее, чем покупать фуражное зерно и переводить его на корм бесперспективному скоту.
Широтный градиент тоже значим. Немалая часть наших сельскохозяйственных угодий слишком сдвинута к северу, чтобы можно было ожидать от земли эффективной отдачи. Известный географ Б.Б.Родоман считает, что лесная нечерноземная часть России самой природой предназначена вовсе не для земледелия, а для рыболовства, охоты и животноводства, а активное землепашество там сложилось как историческое следствие внеэкономического принуждения. Из книги Нефедовой и Пэллот видно, что недавние реформы лишь обнажили и ускорили тот процесс деградации сельской России, который начался еще в 1970- е годы. Именно тогда, несмотря на все капиталовложения и дотации, урожайность и продуктивность скота перестали расти. К 1980 году убыточными были уже 3/4 колхозов и более 2/3 совхозов. Если бы начиная с 60-х гг. те же деньги вкладывались не в “гектары”, а в людей, в культуру хозяйствования на земле, в бытовое обустройство, в обеспечение сельской местности дорогами и связью, результат мог бы быть иным.
Люди на земле – те самые, хозяйство которых описано в обсуждаемой книге, – это в совсем недавнем прошлом советские люди : психологически и социально они сложились до начала перемен ( молодежь в основном стремится уйти в город). Согласно приводимым в книге данным М.А.Шабановой [ 2 ] (социологические опросы
Это (1) восходящие адаптанты – приспособились и стали жить лучше: горожан 18%; сельских жителей – от 7 до 22% (обратите внимание на разброс показателей!);
(2) нисходящие адаптанты – приспособились за счет того, что «затянули ремень»: в городах 27%, в селах – 57%;
(3) неадаптанты – не приспособились вовсе; в городах – 18%, но в сельской местности наблюдается резкое различие по регионам – в среднем 17%, а в депрессивных районах – более 50%.
Стабильные граждане тоже имеются – их 14% в городе и 9% в деревне.
Если даже вспомнить известный французский афоризм - «никто не доволен своим состоянием, но каждый доволен своим умом», картина получается достаточно тягостная…
Раздел книги, где описано, что нужно сделать, чтобы все-таки улучшить ситуацию на селе, не без горечи назван Нефедовой утопическим. А предлагаются в этом разделе очевидные и разумные меры: надо «вкладывать» не столько в землю, сколько в людей. Надо снижать налоги, культивировать возможности сбыта, кредитовать крестьян на льготных условиях, не усугублять и без того немалые бюрократические препоны в отношении личных земельных наделов, помогать в освоении технологий, налаживать сотрудничество с местными предприятиями по переработке продукции.
Не мешать, наконец, дачникам. Как известно, есть целые сельские районы (например, Валдай), оживающие именно в дачный сезон. Ведь дачники – это всегда не только потребители местного молока и клубники, но и работодатели – то крышу перекрыть, то забор починить.
Так зачем же нужна корова?
Одна – чтобы выжить.
Две-три – чтобы жить относительно хорошо.
А чтобы держать скот, все еще нужен колхоз…
1. Энгельгардт А.Н. Из деревни: 12 писем, 1872-1887. - М.: Мысль, 1987.
2. Шабанова М.А. Три оси трансформационного пространства и свобода // Россия, которую мы обретаем: Исследования Новосибирской экономико-социологической школы. - Новосибирск: Наука, 2003.
