В рамках Фестиваля Публичных лекций #ЗНАТЬ мы побеседовали с антропологом, заведующей лабораторией ауксологии, в.н.с. Научно-исследовательского института и Музея антропологии МГУ Еленой Годиной. Это вторая часть интервью, первую читайте здесь.
Интенсивное сотрудничество с зарубежными ауксологами завязалось уже после перестройки?
В основном, конечно, после перестройки. До перестройки были некоторые контакты. У меня, в частности, потому что я в те годы переводила довольно много книг и знала зарубежных коллег, знала их имена, издательства (тогдашние «Мир» и «Прогресс») присылали мне разные книги, предлагали их переводить. Но воочию я увидела авторов этих книг, познакомилась с ними и стала сотрудничать уже, конечно, после перестройки, в 90-е годы. До того, я думаю, едва ли это было возможно. Вот девяностые, двухтысячные годы были очень плодотворными. Трудно сказать, как мы будем контактировать теперь. Хотя мы в августе провели в Москве XIX конгресс Европейской антропологической ассоциации, который был давно запланирован, и коллеги очень хотели к нам приехать. Я была председателем оргкомитета, президентом была директор нашего института Александра Петровна Бужилова, член-корреспондент РАН. Приехали антропологи из Германии, Англии, США, Японии – люди, с которыми я работала, мои близкие коллеги, с которыми у меня были совместные проекты. Приехали, конечно, еще многие другие, но, в общем, многие и не приехали. Но все-таки были представители разных антропологических школ, в том числе много ауксологов.
Как так получилось, что вы решили заняться антропологией и, собственно, ауксологией?
Я много думала о том, почему я стала заниматься именно этой проблематикой. Конечно, на меня очень большое влияние оказали мои учителя. Собственно, у меня было два главных учителя. Я делала диплом под руководством Елены Николаевны Хрисанфовой, профессора Московского государственного университета, выдающегося антрополога, которая много занималась этими проблемами, хотя была гораздо более широким специалистом: она также занималась и антропогенезом, и расоведением. А потом, когда я пришла в Институт антропологии, я попала в группу профессора Натальи Николаевны Миклашевской. Она была чистым ауксологом, хотя тогда такого термина мы еще не знали. Она какое-то время стажировалась в лаборатории выдающегося ауксолога Джеймса Таннера (James M. Tanner). Перефразируя известную фразу о гоголевской «Шинели», можно сказать, что мы все вышли из работ Таннера. Н.Н. Миклашевская, пройдя эту стажировку и вернувшись в наш Институт, организовала группу, я в ней стала работать, и вся эта проблематика меня очень увлекла. Собственно говоря, с тех пор я уже и пошла по этой стезе.
Кстати, не сочтите за бахвальство, просто я очень люблю всякие цифровые и словесные совпадения. Одним из основоположников ауксологии, человеком, который, собственно, придумал термин «ауксология», был некий француз по фамилии Godin. Мы, конечно, произносим его фамилию как «Годэн», но он в каком-то смысле тоже Годин, Поль Годин. И вот, уже много лет занимаясь ауксологией и говоря на всех лекциях «Годэн, Годэн, Годэн», я вдруг подумала: «Господи, да ведь он же Годин!». Значит, эта стезя как-то меня вывела правильно.
Потом, в 90-е годы я уже лично познакомилась с Таннером, с которым прежде только переписывалась и переводила его книги. Я бывала у него дома, работала у него. В 90-е годы это был, конечно, очень сильный импульс в плане укрепления зарубежных контактов. Для меня, по крайней мере, незаменимый. Но надо сказать, что у меня сразу была для этого некая платформа в том смысле, что я хорошо знала язык и переводила антропологическую литературу. Я знала проблематику и заочно знала людей.
Как вы относитесь к популяризации науки?
Я очень положительно к этому отношусь. Собственно, только поэтому я и соглашаюсь на интервью и публичные выступления. Иногда, когда я начинаю смотреть какие-то программы по телевидению, мне делается просто страшно. Страшно, какой бред выдается за якобы науку. И, кроме того, мы все сталкивались с таким явлением, как паранаука, когда ничего не доказано, но уже выдается как истина в последней инстанции. А люди у нас любознательные, но при этом паранаука и псевдодоказательства воспринимаются намного легче, чем серьезная научная информация.
Поэтому я всегда стараюсь использовать возможности рассказать о наших исследованиях, вот, в частности, сейчас, когда меня пригласили прочитать лекцию на фестивале Полит.ру. Мне это было очень трудно, потому что я только что сделала операцию на глазу и хотела перенести лекцию на более позднее время, но Борис Долгин мне сказал, что 7 декабря – это последний день, когда можно прочитать публичную лекцию в этом цикле. И я согласилась, потому что считаю своим долгом рассказывать о том, что знаю, объяснять, отвечать на какие-то вопросы, поэтому я, конечно, несомненный популяризатор. Я, к сожалению, не пишу научно-популярные книги, хотя очень хочу. Но у меня просто не хватает времени, потому что я еще преподаю в Институте физкультуры (Российском государственно университете физической культуры, спорта, молодежи и туризма) и заведую там кафедрой. А это тяжелая административная ноша, которая требует массы времени. Я все время хочу от чего-то отказаться, но вот не получается, а все только множится.
Так что я это делаю совершенно сознательно: это мой долг как ученого – рассказать о том, что я знаю, донести это в максимально популярной форме. Правда, мои проблемы и сами по себе довольно доходчивы, людям это интересно: а почему раньше были низкие, а сейчас высокие или наоборот? Тут нужно только дать аудитории понять, что мы говорим о средних значениях, а не об индивидуальных; что внутри группы у нас всегда будут и маленькие, и большие. А мы говорим о том, что происходит на популяционном уровне. Опять же, я соглашаюсь даже на какие-то интервью по радио, когда часто и не знаешь, что потом вырежут и как это в итоге получится. Но я считаю, что это наш долг, мы обязаны это делать, потому что часто печатают и говорят катастрофичные вещи. Не ученые, разумеется, а вот все эти «паранаучные» деятели. Хотя в то же время, конечно, сейчас есть и прекрасные, чудесные источники информации. Например, радио «Эхо Москвы», газета «Поиск» дают очень качественные научные новости.
На Западе есть целое направление профессиональной популяризации, когда просветительством занимаются не ученые, а очень хорошо подготовленные журналисты, например. Как вам кажется, как у нас обстоят дела с профессиональными просветителями? Что лучше: когда просветительством занимается ученый или когда профессионал?
У нас были прекрасные журналисты. Я вот вспоминаю своего большого друга, ныне покойного, царство ему небесное, Гришу Зеленко, который был главным редактором журнала «Знание – сила». Это был блестящий журнал, который давал замечательную научную информацию. И если у вас брали интервью, то была уверенность в том, что все будет совершенно корректно, никаких искажений не возникнет. Это было еще в докомпьютерные времена, когда мы не могли вот так перекидываться текстами в режиме онлайн.
Нет, мы, естественно, не можем заменить популярных писателей. Хотя кто-то, наверно, может, а кто-то нет. Это же вопрос таланта, меры таланта. Я могу что-то написать, но все-таки я не по этой части. Дело даже не в том, что слишком много другой работы. Знаете, если бы это была основная доминанта, я бы, конечно, это делала. А вот как побочный продукт я могу что-то сделать, но это займет очень много времени. Если бы это шло из под пера легко и сразу, то, несомненно, я бы это делала. Но усилия у меня уходят на другое, и доминанта немножко другая. Бывали и бывают, конечно, великие ученые, которые прекрасно популяризировали науку, но это уж дар Божий.
Так что я считаю, что тут могут быть и блестящие профессиональные журналисты, которые прекрасно владеют тематикой, и ученые, которые еще и замечательные просветители. За рубежом это, конечно, более проторенная стезя. Фонд «Династия» спонсирует переводы прекрасных научно-популярных книг. Я перевела только одну книгу («Мутанты» А.М. Леруа), хотя меня очень просили что-нибудь еще перевести. Кстати, он сейчас написал новую книгу – об Аристотеле, очень интересную. Да, на Западе больше этих книг, и там больше занимаются популяризацией науки. Причем, в том числе и ученые с очень крупными именами. Тот же Леруа – блестящий специалист в области биологии развития и молекулярной генетики.
Есть ли у нас какая-нибудь положительная динамика сейчас?
Мне трудно тут судить. Меня довольно часто приглашают выступать. Что касается отечественных популярных книг, есть наши великие ученые, например, Валерий Павлович Алексеев, к сожалению, ушедший от нас много лет назад, прекрасно писал популярные книги по происхождению человека. У него было этот дар. Вот Александр Марков, профессор, который сейчас заведует кафедрой у нас в МГУ, прекрасно пишет, и он очень хороший популяризатор. Уверена, что и среди лекторов нынешнего фестиваля многие пишут популярные книги.
Что вы думаете о новых форматах образования – открытых онлайн-курсах и т.п.?
На Западе их много, и эти эксперименты начались давно, еще когда я там работала в 90-е годы. В конце 90-х там уже были открытые университеты, электронные курсы. Сейчас и мы к этому приходим, что-то делаем, но пока довольно мало… Я говорю сейчас о своем институте и, в данном случае, о своей кафедре (кафедра анатомии и биологической антропологии в Российском государственном университете физической культуры, спорта, молодежи и туризма). Пока мы это делаем слабовато, я бы так сказала. Но мы к этому приходим, это нужно. Это требование времени.
А от чего зависит прогресс в этой области? От финансирования? От технологий?
Во-первых, опять-таки, на это нужно время. Во-вторых, вопрос в том, что вы туда положите и как будут защищены ваши авторские права. Одно дело положить какие-нибудь, скажем, рабочие программы, из них много не возьмешь. Там только логика, структура и основная тематика. Другое дело – если вы положите полный курс лекций, а он у вас не издан. Это открытый доступ или нужны пароли? Действительно, на Западе, в частности, в Англии, это такой шанс расширить свои возможности, приобрести новые знания и навыки, не столько для того чтобы получить корочки, сколько для того, чтобы получить образование. И люди регистрируются, платят за это. У нас это все еще только начинается. Пока не вполне понятно, как это все будет регламентироваться. В частности в том, что касается публикации еще не изданных материалов.
То есть одна из существенных проблем – это отсутствие юридической базы.
Да, мне кажется так. Конечно, мы неизбежно к этому придем и будем вплотную заниматься онлайн-образованием. Вероятно, в МГУ нечто подобное разрабатывается более интенсивно. Но в МГУ я веду только свой спецкурс «Ауксология человека» (скорее, на добровольных началах). Потому что я работаю в Институте антропологии, а у нас нет студентов; студенты – на кафедре антропологии. Этот спецкурс я читаю уже много лет, но мало знаю о том, какие новшества происходят в образовательном процессе. В Российском государственно университете физической культуры, спорта, молодежи и туризма мы работаем над этим, но пока, я бы сказала, на начальном уровне. Сейчас вообще происходит очень большая ломка – и стандартов, и программ. Работать нужно очень интенсивно.
