Издательство «Альпина Паблишер» представляет книгу Ляли Кандауровой «Библейские мотивы. Сюжеты Писания в классической музыке».
Всемирный потоп и убийство Авеля, пир Валтасара и поклонение волхвов, Крещение Господне и взятие Иерихона — многие из нас привыкли узнавать эти сюжеты, встречая их в изобразительном искусстве, и могут расположить их в хронологии библейских событий... или нет? Эта книга — о музыке, основанной на главных историях из Ветхого и Нового заветов. Путь читателя будет лежать от Сотворения мира к Страшному суду, а в музыкальной хронологии — от мадригала неизвестного автора XVI в. на слова Песни Песней царя Соломона к сюрреалистическому вокальному циклу XXI в., основанному на американских спиричуэлс.
«Библейские мотивы» музыкального журналиста Ляли Кандауровой позволят вспомнить основные сюжеты Библии, а главное — узнать музыку, созданную на их основе композиторами шести столетий. Среди них такие знаменитые авторы, как Стравинский или Брамс, и те, кого, возможно, читателю предстоит открыть для себя — например Иоганн Кунау или Гидеон Кляйн. В книге есть QR-коды — с их помощью можно, не отвлекаясь от чтения, найти и услышать произведения, о которых идет речь.
Предлагаем прочитать фрагмент из главы об оратории Алессандро Скарлатти «Первое убийство, или Каин» (Il primo omicidio, overo Cain).
Второй «римский» период Скарлатти начался именно тогда, в 1703-м. В январе этого года в Риме произошло землетрясение, и вдобавок к уже действовавшим запретам папа Климент XI, сообразуясь с обетом, данным во время катаклизма, отменил любые увеселительные общественные собрания, а также запретил празднование карнавала на несколько лет вперед. Разумеется, всё это никак не касалось частной жизни римского нобилитета1: чем строже были внешние запреты, тем наряднее становились постановки за закрытыми дверями семейных дворцов. Декорации заказывались прославленным архитекторам, пели звёздные певцы, которых при необходимости выписывали из-за границы. В сущности являясь оперными, эти представления сохраняли условный камуфляж: сочинения могли обозначаться как оратории, если сюжеты были религиозными или отвлечённо- морализаторскими (музыка, впрочем, оставалась виртуозной, соблазнительной и эффектной). Исключительно популярны были кантаты: между 1704 и 1705 гг. Скарлатти писал их до восьми штук в месяц.
В этих специфических и противоречивых обстоятельствах и появилось «Первое убийство». Именно из-за них эта оратория (жанр, не предполагающий сценического действия, костюмов, бутафории, декораций и проч.) может и, возможно, даже должна быть превращена в спектакль, как это было в 2019 г. в Париже. Формально это священная драма на ветхозаветный сюжет; де-факто же эта работа — самая настоящая опера с шестью персонажами (из них двое — метафизические сущности, а ещё один поёт с того света). Впрочем, первое печатное либретто обозначало ее жанр довольно точно: «Духовное развлечение в музыке для шести голосов».
Первоначально слово «оратория» относилось к месту, а не к музыкальному жанру. Ораториями назывались молельные помещения за пределами церквей, где начиная с середины 1500-х католики собирались для неформального богослужения. Пастырские встречи, первоначально организованные Филиппом Нери2, переросли в большое движение и послужили рождению целого общества ораторианцев; в 1575 г. их деятельность благословил сам папа. Оратории начали сооружаться по всей Италии; молитвенное действо могло варьироваться от простого пения общеизвестных гимнов до замысловатых представлений с развитым сюжетом. Особенностью молитвы ораторианцев был простой, доходчивый, «народный» характер, что может казаться удивительным слушателям, привыкшим к ораториям высокого барокко, превратившимся в величественные религиозные драмы — вроде баховских Страстей или «Мессии»3 Генделя. История ораториального жанра идет бок о бок с историей оперы: первой ораторией принято считать «Представление о душе и теле» Эмилио де Кавальери — легендарное сочинение, прозвучавшее в 1600 г., через два года после создания первой оперы4. Сам Кавальери был близок флорентийской камерате — интеллектуальному кружку-академии, где родился оперный жанр. Так, разница между оперой и ораторией — светским сказочным спектаклем на мифологический сюжет и духовной мистерией на латыни — была непостоянной и зыбкой. Возвышенная оратория могла менять облик, делая шаг (и даже несколько) в сторону своей обаятельной, яркой, «запретной» мирской сестры.
Сходство с оперой «Первому убийству» придаёт, среди прочего, именно итальянское, а не латинское либретто. Торжественность и строгость, которые сообщаются музыке на языке католической службы, совсем здесь не чувствуются: несчастные братья и их родители разговаривают выразительным поэтическим языком, вложенным в их уста либреттистом — генералом папской армии Антонио Оттобони, в Аркадской академии известным как Энето Эрео. Антонио Оттобони был на 14 лет старше Скарлатти. Он приходился племянником папе Александру VIII, а влиятельный кардинал Пьетро Оттобони, упомянутый выше, был его сыном. Оттобони-старший вступил в Аркадскую академию почти сразу после её образования и стал одним из самых деятельных её участников. Он был подлинным поэтом, в отличие от своего сына Пьетро или кардинала Памфили, которые скорее могли считаться меценатами, чье положение позволяло им писать стихи и платить за то, чтобы их положили на музыку Скарлатти, юный Гендель5 и другие звездные композиторы. Всего у Антонио Оттобони — около 250 различных либретто; к двум из четырех его ораторий написал музыку Алессандро Скарлатти.
На момент создания «Первого убийства» — в 1707 г. — Антонио Оттобони еще жил в Венеции, часто, однако, навещая сына в Риме, куда он переехал через пару лет. Из-за географической удаленности, оставаясь членом академии, Оттобони был отчасти отключен от ее жизни. Возможно, поэтому в его стихах много от стилистики прошлого, XVII в. и презираемого аркадцами барокко. Они искусно сработаны, причудливы, метафоричны; исследователи пишут об их эффектной чувственности, языковых и смысловых парадоксах6; некоторые из кантатных текстов Оттобони откровенно комические. Задача либреттиста оратории — в создании драматического текста, который пересказывал бы известные слушателю события, добавив им свежести и увлекательности. Оттобони сочинил необычайно пронзительную, в чем-то — страшную, в чем-то — наивную историю для шести героев: это два брата (Авель — сопрано, Каин — меццо-сопрано), их родители (Адам — тенор, Ева — сопрано) и два незримых героя: голос Бога и голос дьявола (лучезарный контратенор и густой бас).
Разумеется, разделение на контратенора, сопрано и меццо-сопрано абсолютно условно и имеет смысл только сегодня, когда эти партии могут петь как мужчины (специализирующиеся на барочном репертуаре и владеющие высоким регистром; в этом случае голос называется контратенором), так и женщины (сопрано). Важнее просто, что из шести персонажей оратории четверо поют высокими голосами. Премьера «Первого убийства» состоялась в Венеции7, а позже оратория была триумфально повторена в римской резиденции Оттобони, Палаццо делла Канчеллерия. По крайней мере, на этом втором представлении в Риме все партии, рассчитанные на высокие голоса, наверняка исполняли кастраты. Отчасти это было связано с запретом на артистическую деятельность женщин. Но лишь отчасти; певцы-кастраты были символом, элитой и главной движущей силой барочной оперы, а их уникальные голоса, в которых сочетались сила и гибкость, ровность и мягкость, сверхъестественная подвижность и сияние «ангельского» высокого регистра, послужили складыванию звукового идеала итальянского бельканто8.
Голосовой тракт и дыхательная система певца в бельканто должны функционировать так, чтобы порождать объемный, сильный и чистый, разнообразно окрашенный, выровненный между регистрами звук, способный плавно нарастать и филироваться. Артист призван безукоризненно владеть артикуляцией, фразировкой, нюансировкой, исполнением украшений и трелей. Недостижимость этого искусства для ординарного человеческого голоса была дорога эпохе барокко с ее страстью к небывалому и восприятием мастерства как преодоления природы. К этой концепции примыкает и связанная с пением кастратов подвижность гендерных норм в мире барочного театра. Она распространялась не только на метафизических персонажей вроде «голоса Бога» или юных героев: вполне вероятно, что партию Евы в Риме тоже исполнял кастрат. Бесчисленные благородные цари и коварные злодеи в старинных операх, как известно, пели высокими голосами, причём чем они были благороднее или коварнее, т. е. чем ярче, кристальнее были их типажи, тем вероятнее эти партии поручали кастратам.
Любопытно, что у Скарлатти нет никаких указаний на состав оркестра «Первого убийства». Безусловно, в него входят струнные и обязательная для барочной музыки группа инструментов, играющих бас — континуо9, однако в парижской постановке 2019 г. играл большой оркестр с гобоями, флейтами и медью10. Впрочем, ансамбли, исполнявшие ораторию в венецианском театре и римском Палаццо Канчеллерия, тоже наверняка отличались друг от друга: в эпоху барокко состав был непостоянной величиной, свободно варьируясь в зависимости от удобства, возможностей и требований пространства.
Структура «Первого убийства» — классическая для оперы или оратории того времени: это цепочка речитативов и арий. Речитативы — декламационные, живые, речевые по своей природе, лишённые равномерной ритмической пульсации, служат связками между музыкальными номерами — ариями. В речитативах совершаются действия и принимаются решения, а сюжет перемещается в следующую фазу. В ариях, напротив, событий нет: они регистрируют эмоцию, переживаемую героями в каждый момент истории, и целиком ей подчинены. Протяженно, прочувствованно арии констатируют ярость, умиление, горе и т. д. У Скарлатти они симметричны по структуре — это и есть форма da capo, создателем которой он считается11. Два одинаковых раздела обрамляют в такой арии срединный эпизод; он может быть контрастным по характеру, но обязательно возвращает героя к исходному материалу, как бы заставляя его описывать круг. Из-за этих повторов возникает особое, свойственное опере XVIII в. ощущение времени: оно движется в речитативах, а на время звучания арий приостанавливается. В бесконечно растянутом мгновении персонажи проживают свои аффекты, на время отделенные от общего течения событий, как при апарте — реплике «в сторону», обращенной актером в зал и «неслышной» другим героям пьесы.
Название оратории Скарлатти сложно передать на русском: в буквальном переводе с итальянского это нечто вроде «Первое человекоубийство, а точнее Каин». Так, не только антигерой, но и его поступок вынесены на титульный лист партитуры, а слово omicidio — «убийство человека» — невольно заставляет задуматься о наличии в этой истории и другого убийства: кровавой жертвы Авеля, угодной для Бога и словно бы с его молчаливого согласия запускающей цепочку смертей. В то же время в «Первом убийстве» Адам и Ева получают чуть ли не больше внимания поэта и композитора, чем заглавный герой. Как мы помним, они вообще не упоминаются в библейском рассказе о Каине и Авеле, однако «крупными планами» родителей, а не детей открывается и завершается оратория: в самом начале Адам и Ева оплакивают первородный грех, напоминая слушателю об отравляющем чувстве вины, в котором они произвели на свет обоих сыновей. В конце, после известия о том, что один из их детей убил другого и должен стать вечным изгнанником, после момента — и волшебного, и по-оперному нелепого, и леденящего кровь, — когда к ним обращается голос мертвого Авеля, перешедшего на сторону персонажей, не имеющих в этой истории плоти, — Бога и Люцифера, — после всего этого Адам молит Господа о новом потомстве, которое смогло бы искупить родительское грехопадение. Бог обещает удовлетворить его мольбу и выражает свою благосклонность в примирительной арии, а завершается оратория… приподнятым дуэтом с брызжущими энергией пунктирными ритмами скрипок, в котором Адам и Ева радуются грядущему спасению. Абсурдность этой концовки, шокирующая слушателя сегодня, была вполне приемлемой в XVIII в.: эстетика нарождающегося классицизма не допускала такой грубости, как безвыходное отчаяние, — даже если речь шла о родителях, потерявших сыновей в братоубийственной распре. Сбалансированный и ясный, залитый тёплым аркадским солнцем мир оперы seria (которой, в сущности, являлось «духовное развлечение» Скарлатти–Оттобони) подразумевал победу добрых сил, гуманизма и разума.
Пытаться провести параллели между личностями художников и содержанием их работ рискованно; герои редко напрямую говорят словами своих создателей и вряд ли проживают их судьбы. Вместе с тем, слушая музыку скарлаттиевского Адама, трудно не вспомнить о том, что автор «Первого убийства» был отцом 22-летнего сына — Доменико. В оратории Адам неожиданно помещён в центр истории, изображен любящим, но властным родителем; с первых тактов он рассматривает сыновей как ожившее продолжение собственной боли, связанной с несмываемым грехом, чувством вины, запутанными отношениями с Богом. На момент рождения Доменико его отец был абсолютным гегемоном неаполитанской оперы. Уже подростком Скарлатти- младший, однако, пошел по пути инструментальной музыки: в 15 лет он занял пост придворного клавесиниста и органиста в капелле вице-короля. Если стихией Алессандро Скарлатти было пение, то его сын оказался сверхъестественно одаренным инструменталистом; родись Доменико на полтораста лет позже, он стал бы пианистом- суперзвездой калибра Ференца Листа. Так, нося фамилию тяжеловеса тогдашней театральной индустрии, он довольно рано ступил на собственную стезю.
Не то чтобы он следовал исключительно ей: когда Алессандро Скарлатти решил покинуть Неаполь в надежде работать на Медичи, Доменико поехал во Флоренцию с ним, но быстро вернулся на юг, в сезоне 1703–1704 гг. взяв на себя отцовские функции в Неаполе; ему было тогда 18 лет. В 1707-м, когда было написано «Первое убийство», отец призвал Доменико в Рим. Именно тогда во дворце Оттобони состоялась легендарная «дуэль на клавишах» между младшим Скарлатти и его одногодкой — Генделем, в которой они якобы были признаны равными в игре на клавесине, но Скарлатти учтиво уступил Генделю первенство во владении органом. С 1710 по 1714 г. Скарлатти-сын написал в Риме с десяток опер. Он приближался уже к своему 30-летию, однако его биография будто бы не спешила начаться: Доменико Скарлатти не создал еще ничего из того, что впоследствии вписало его имя в историю искусства, не путешествовал, не женился, не добился карьерных высот.
Мы можем предположить, что Алессандро, активно занимавшийся делами сына, направлявший и оценивавший каждый его шаг и профессиональный выбор, был типичным «контролирующим родителем». Он видел будущее Доменико в сочинении опер, создание которых всячески поощрял; сам выбирал для него работодателей и контролировал местопребывание взрослого уже сына. Так, известно, что 28 января 1717 г. в Неаполе Скарлатти-младший добился подписания отцом официальной судебной бумаги, подтверждавшей и гарантировавшей, что 32-летний Доменико Скарлатти отныне освобождён «…от всякого родительского контроля и обязательств» и имеет «полную вольность, способность и право самостоятельно совершать любое действие в рамках закона, заключать сделки и расторгать их, составлять завещание, совершать акты дарения или наследства, покупать и продавать собственность». Освободившись от власти отца не символически, а официально — через суд, Доменико Скарлатти поехал в Англию, а затем — в Лиссабон, где его ждал судьбоносный жизненный поворот12.
«Первое убийство» было создано за десять лет до всего этого. Можем ли мы позволить себе услы шать голос Скарлатти-отца в последней арии Адама, сумрачный минор которой странно переплетается с суховатой, механистической танцевальностью? «…И если по моей вине Господь проникся презреньем к человечеству, пусть кровь от крови моей станет Искупителем»13, — поет Адам текст, в реалиях XXI в. звучащий как классическая проекция на ребёнка своего жизненного фиаско и связанного с ним чувства вины. А может быть — текст просто архетипически родительский; глубоко человеческий и печальный, заставляющий вздрогнуть каждого, кто узнает в этих словах себя — с обеих сторон поколенческих баррикад.
1. Нобилитет — римский высший класс.
2. Филипп Нери (1515–1595) — католический святой, основатель конгрегации ораторианцев.
3. Любопытно, что Чарльз Дженненс, автор либретто «Мессии» Генделя, в течение некоторого времени владел оригиналом рукописи «Первого убийства» Скарлатти. Две эти работы разделяют 30 с небольшим лет.
4. «Дафна» Якопо Пери (1598), музыка оперы не сохранилась.
5. В том же 1707 г., когда Скарлатти написал «Первое убийство», в Риме звучала оратория 22-летнего Генделя «Триумф времени и разочарования», написанная на стихи члена Аркадской академии кардинала Бенедетто Памфили. В наследии Генделя также пять кантат, связанных с деятельностью аркадцев.
6. В частности, касающихся вопросов гендера.
7. В венецианском театре Сан-Джованни-Кризостомо; чуть ранее, в карнавальный сезон 1707 г., там же прошла премьера оперы Скарлатти, считающейся одним из главных его шедевров, — «Митридата Евпатора».
8. Ит. «прекрасное пение». Бельканто — многозначный термин; так могут называть стиль рубежа XVIII–XIX вв., в инструментальной музыке представленный Никколо Паганини, а в опере — Гаэтано Доницетти и Винченцо Беллини. В более широком смысле бельканто — искусство итальянского оперного певца вообще.
9. Континуо — партия баса в ансамблевой музыке эпохи барокко, а также обозначение инструментов, играющих эту партию. Континуо мог исполнять один инструмент или несколько; обычно среди них был такой, на котором можно играть аккорды: орган, клавесин или лютня.
10. Имеются в виду тромбоны.
11. Строго говоря, это не совсем так. Воцарение арии da capo на оперных сценах действительно совпало с деятельностью Скарлатти: в опере XVII в. существовала пёстрая россыпь непохожих друг на друга ариозных форм, но к началу XVIII столетия ясная, трехчастная da capo стала стандартом, почти полностью вытеснив это разнообразие. Скарлатти, правда, скорее послужил упрочению этой тенденции, чем был ее родоначальником; его вклад примерно равен вкладу других композиторов, работавших на рубеже столетий. Как часто бывает с эмблематическими для своей эпохи художественными формами, сложно однозначно назвать «изобретателя» арии da capo, однако, по-видимому, она зародилась в Венеции в третьей четверти XVII в.
13. Скарлатти получил работу преподавателя музыки принцессы Барбары Португальской, которая затем стала испанской королевой. В Испании он прожил свыше 20 лет, создав свои лучшие сочинения — легендарный цикл клавесинных сонат.
14. Ma se col mio peccato,
Con l’uomo ho Dio sdegnato,
Bramo, che dal mio sangue
Ne nasca il Redentor.
