Истории торговца книгами

Издательство «Азбука-Бизнес» представляет книгу Мартина Лейтема «Истории торговца книгами» (перевод Ирины Никитиной).

В созвездии британских книготорговцев — не только торгующих книгами, но и пишущих, от шотландца Шона Байтелла с его знаменитым The Bookshop до потомственного книготорговца Сэмюэла Джонсона, рассказавшего историю старейшей лондонской сети Foyles, — загорается еще одна звезда: Мартин Лейтем, управляющий магазином сети книжного гиганта Waterstones в Кентербери, посвятивший любимому делу бо лее 35 лет. Его рассказ — это сплав истории книжной культуры и мемуаров книготорговца. Историк по образованию, он пишет как об эмоциональном и психологическом опыте читателей, посетителей библиотек и покупателей в книжных магазинах, так и о краеугольных камнях взаимодействия людей с книгами в разные эпохи (от времен Гутенберга до нашей цифровой эпохи) и на фоне разных исторических событий, включая Реформацию, революцию во Франции и Вторую мировую войну. Познакомьтесь с портретом «человека читающего» в изложении Лейтема, насыщенном именами и цитатами, приглашающими к чтению и размышлению заглавиями, интересными фактами и ситуациями, а также важными обобщениями.

Предлагаем прочитать главу, посвященную истории книгоиздательства в Венеции.

Почему Венеция?

Святым покровителем книготорговцев считается Иоанн Божий, довольно назойливый распространитель религиозных трактатов, склонный к самобичеванию. Куда более вдохновляющим примером был бы малоизвестный венецианский монах Паоло Сарпи, героически защищавший книготорговцев от инквизиции в эпоху Возрождения в Венеции, этой «колыбели книгопечатания».

Венеция считалась старейшим среди книжных городов времен Ренессанса. И хотя вначале книгопечатание процветало в Германии, многие немецкие печатники вскоре перебрались в Венецию, или, как ее торжественно называли, Серениссиму. В 1480 году, когда печатная книга по меркам истории еще переживала пору младенчества, в Венеции жило 40 немецких наборщиков. Спустя двадцать лет по каналам разносились клацающие звуки 200 печатных станков, а книжных магазинов в городе насчитывалось несколько сотен.

Даже после упадка Венецианской республики в 1750 году в городе насчитывался 51 книжный магазин. Сегодня Венеция известна прежде всего благодаря архитектуре и атмосфере, а книжных лавок в городе осталось не более 20 — малоизвестная история города, в котором изготавливали и оберегали книги, легко стерлась из памяти. В действительности же Венеция была феей-крестной печатной книги.

Почему же все-таки Венеция? Здесь, в крупном центре морской торговли, жило множество состоятельных людей. В лучших традициях эпохи Возрождения они тратили деньги на вдохновленную классикой культуру. В городе давно существовала греческая колония, а также хранились внушительные коллекции греческих и латинских манускриптов, ожидавших печати. Венеция была многоязычным городом, радушно принимавшим представителей любых национальностей, что было непременным условием ее процветания. Следовательно, присущее эпохе Возрождения горячее желание заново открыть греческую и римскую классику могло быть удовлетворено исключительно здесь. Латинским владели многие, да и греческих наборщиков было предостаточно. Только представьте, какое возбуждение царило в зале, где Николя Жансон[1], бывший серебряник Парижского монетного двора (а печатники в большинстве своем были бывшими серебряниками), руководил первой в истории печатью трудов Аристофана (ок. 446 — ок. 385 до н. э.) — «отца комедии».

Кроме того, в Венеции существовала традиция производства бумаги высшего качества. Бумага, изготовленная до XIX века, и по сей день сохраняет безукоризненную белизну, поскольку была сделана из ткани, а не из древесины. Венеция была европейским центром импорта тканей. Дож — несмотря на свой смешной головной убор[2], бессменный глава и мозговой центр успешных коммерческих предприятий — ограничил экспорт венецианской бумаги, чтобы обеспечить ею все печатные мастерские города. Венецианские чернила считались лучшими в Италии. Наконец, венецианская философия свободной торговли распространилась и на другие вопросы. Одним словом, город ненавидел цензуру.

Самым видным и самым плодотворным из венецианских печатников был Альд Мануций Старший (1449–1515). Этот высокообразованный ученый создал настоящую академию[3] для единомышленников, разделявших его любовь к классике; она славилась легендарными банкетами, участники которых должны были платить штрафы, если не говорили по-гречески. Однако Альду был чужд элитарный снобизм. В своем стремлении популяризовать образование с помощью книг он был духовным предшественником сэра Аллена Лейна, привившего любовь к книгам в мягкой обложке и основавшего издательство Penguin Books. Именно Альд сделал появление Penguin Books возможным, первым начав издавать книги карманного формата. Он изобрел новую, невероятно четкую гарнитуру шрифта и курсив. Именно ему мы обязаны появлением запятой и использованием двоеточия — знаков, способствующих более простому пониманию текста. Альд первым издал Софокла, Платона, Аристотеля и Эзопа. Чтобы дать возможность людям читать эти труды, он напечатал одни из первых словарей классических языков. И хотя он умер в бедности, в народе его любили: его прах покоится в старейшей церкви Венеции, в окружении изданных им книг. Его книги — образчики красоты и четкости — диктуют порядок цен на самых знаменитых и дорогих аукционах.

Венецианские книжные магазины эпохи Возрождения были под стать. Лавки располагались в мерчериях (ит. merceria) — лабиринтах улочек, которые сейчас являются домом для модных бутиков, таких как Gucci и Prada. Книжный магазин мог открыть лишь человек, за плечами которого было как минимум пять лет профессионального обучения и успешно сданный устный экзамен, который принимала комиссия ветеранов-книжников. Экзамен включал в себя вопросы по естественным наукам, философии и нескольким языкам. Книжные лавки были своего рода оранжереями, в которых пестовали культуру, там велись дискуссии, это были островки демократии, в которых покупатели могли расплачиваться как деньгами, так и всем, что у них было при себе, — вино, мука и масло были распространенной валютой.

Венеция Ренессанса представляла собой сверкающую книжную республику, однако многие служители Церкви видели угрозу в подобной свободе распространения текстов среди населения. Для Ватикана печатный станок был потенциальным источником зла. Веками Церковь, особенно монастыри, контролировала изготовление книг. Показательно, что именно монах Савонарола организовал печально известный «костер тщеславия» (ит. falò delle vanità), в котором во Флоренции были сожжены музыкальные инструменты и светские книги. Савонарола, с целой армией книгоборцев, зашел слишком далеко даже по меркам папы Александра VI, который в порыве пиромании предал огню книги самого Савонаролы, а затем приказал повесить и монаха, а его тело сжечь.

На протяжении всей истории — вплоть до Гитлера и позднее — книги вызывали необъяснимую тягу разводить костры, в которых им и суждено было погибнуть.

По приказу папы Павла IV в 1559 г. был издан Индекс запрещенных книг (Index Librorum Prohibitorum), переиздававшийся вплоть до 1966 года (в тот год список включал произведения Сартра и Симоны де Бовуар). В 1564 году папа Пий IV издал «Тридентский индекс», поэтому все новые книги в Венеции должны были отправляться на проверку инквизитору, то есть подвергаться цензуре, прежде чем поступать в продажу. Это шло вразрез с представлениями брата Паоло Сарпи, скромного теолога и знатока церковного права при венецианском дворе. Сарпи был другом и покровителем Галилео Галилея, состоял в переписке с Уильямом Гарвеем и философом Фрэнсисом Бэконом. Разносторонний ученый эпохи Возрождения, он служил вдохновением для историка Эдуарда Гиббона. Сарпи мог позволить себе спорить с Ватиканом, поскольку уже являлся создателем ряда авторитетных теологических текстов и с 15 лет монашествовал. Ученый брат писал один памфлет за другим, выступая против цензуры, и даже отправился в Рим, чтобы лично поспорить с папой.

Венецианский инквизитор и его команда объявили охоту на ведьм в поисках тех, у кого могли оказаться книги из Индекса. Они обыскали палаццо аристократа-книголюба Дзуана Сфорцы. Не найдя ни одной запрещенной книги, инквизиторы потребовали открыть запертый на замок сундук. Так и не получив от хозяина ключ, они взломали тайник: книги, оказавшиеся там, обрекли Сфорцу на отлучение от Церкви, что означало запрет на участие в мессах, таинствах и лишало его малейшего шанса попасть в рай: с такими тяжкими грехами его ждало вечное хождение по мукам. Любая книга подозрительного характера, найденная в Венеции, тут же отправлялась в Рим и помещалась в подвалы Ватикана, получившие название «темница и ад для ереси». За этой своеобразной библиотекой греха присматривали монахини, которые, вероятно, нет-нет да и заглядывали украдкой в покоящиеся там труды.

Сарпи противостоял инквизитору незаметно, но решительно. Получив приказ сжечь все перечисленные в Индексе книги в венецианском соборе, он организовал небольшой костер в скромной приходской церкви. Аналогичным образом Сарпи поступил и с папской буллой (эдиктом), грозившей книготорговцам и покупателям отлучением от Церкви, разместив ее лишь в мало посещаемых церквях города, а не в соборе Святого Марка.

Когда обосновавшийся в Венеции греческий ученый Максим Маргуний был вызван в Рим, чтобы дать объяснения в связи с предполагаемым пособничеством в издании еретических книг, Сарпи составил красноречивую отповедь на подобное вмешательство в дела Венеции. Неудивительно, что ответ папы Климента VIII, в котором понтифик уверял, что инквизиторы не причинят Маргунию вреда, а лишь допросят, не поменял взглядов Сарпи. Далее папа приказал ордену братьев, проводивших самое большое количество исповедей, отчитываться о каждом факте чтения ненадлежащей литературы, вскрывшемся на исповеди.

По совету Сарпи дож в ответ на требование попросту выслал из города весь орден.

Современники отмечали «удивительную чуткость Сарпи в вопро сах книготорговли»: даже когда папа потребовал, чтобы по воскресеньям в витринах всех книжных лавок была выставлена Библия, тот отказал, заявив, что в день отдохновения христиан магазины в Венеции не работают, что, разумеется, было изощренным лукавством. В 1606 году новый папа Павел V наложил на Венецию интердикт (1606–1607), запрещавший проведение всех христианских обрядов и даже христианскую заупокойную службу, и в 1607 г. отлучил Сарпи от Церкви. Затем папа заплатил 8000 крон наемным убийцам, чтобы те покончили с 59-летним братом. Сарпи был серьезно ранен, однако выжил, а убийцы попали под стражу. Второе покушение на Сарпи, также заказанное папой, стоило ему пятнадцати ударов кинжалом. Пока Сарпи лежал в больнице, он шутил, что это был пример типичной грубой работы папы.

У этой истории счастливый конец: Сарпи прожил в монастыре до 73 лет, до последнего защищая венецианские свободы и мечтая переехать в Лондон, где, как он слышал, можно купить любую книгу. Сарпи на год пережил папу Павла V и застал тот момент, когда просвещенный реформатор папа Григорий XV возглавил Ватикан. Сарпи одержал победу в битве за свободу книгопечатания. Сегодня прекрасный памятник в его честь стоит на месте второго покушения. В руках у Сарпи — книга.