Продолжение. Начало см. здесь
Аналогия между геральдикой, с одной стороны, – и языком, речью, с другой. То, что геральдика – это тоже нечто живое, правила модифицируются, модифицируется "геральдическое словоупотребление"…
Да, да, на самом деле, геральдика – это, конечно, искусство контекста. Любой знак способен радикально менять значение в зависимости от контекста.
Возьмем драконов в российской геральдике. Один дракон – это тот, которого поражает Святой Георгий. Совсем другой дракон - в гербе Казани. Многие до сих пор считают, что казанский дракон – это московская карикатура на татар, и это тот же самый дракон, которого поражает Св. Георгий. (Который, как мы помним, в момент своего зарождения в качестве российского символа вовсе не был Св. Георгием – да и сейчас в гербе Российской Федерации он не Св. Георгий, а просто всадник.) Два разных дракона, хотя тот и другой – черный дракон. Разные истории позади того и другого.
Дракон как символ побежденного древними булгарами врага, демонического мира змий на месте будущей Казани – легендарный прототип дракона в казанском гербе. Через некоторое время он естественным образом, как любой ядовитый персонаж, принятый в качестве талисмана, превращается в альтер эго пользователей, и теперь казанский дракон воспринимается как симпатичный персонаж – символ города. Точно также свирепый, полудемонический медведь, зарубленный Ярославом Мудрым, превратился в альтер эго Ярославля, ярославской земли.
Сначала он оказался изображен, подобно мученику, с орудием собственных страстей в лапах, а потом действительно как бы службу принял с этой секирой – теперь он уже не враг, он превратился в позитивного медведя (или медведицу – это отдельная тема). Или герб Висконти (знакомый любознательным читателям по фирменному бэйджику на автомобилях Альфа-Ромео – Л.У.) – классический пример того, как сначала в нем появляется медный змий – исходно парадоксальный символ Христа, затем появляется изображение падшего демона как символа недуга, зла, побежденного вмешательством Христа. Потом все это переживает многоуровневое переосмысление, и на некоторых уровнях осмысления змей оказывается скверным персонажем, а маленькая фигурка, которой змей противостоит, оказывается невинным страдальцем, а за этим встает еще один план объяснений, почему в конечном счете смысл изображения позитивен, хотя маленькая хорошенькая фигурка вроде бы погибает в пасти страшного змея.
Есть еще всяческие побочные аллюзии, например, попытка истолковать композицию как изображение Ионы, изрыгаемого из пасти кита. Возможно, вся эта игра смыслов возникает и потому, что основная функция герба состоит в указании на хозяина, а не на некие абстрактные вещи. Поэтому на самом деле, чтó именно обозначает двуглавие российского орла – абсолютно неважно. Двуглавый российский орел обозначает Россию – вот и все. Дальше мы можем вычитывать любые смыслы, близкие нашему пониманию контекста.
У меня было на эту тему забавное приключение на Северном (Турецком) Кипре. Я разговорился в кафе с одним старым местным человеком – кстати, греком, что не характерно для того места, – он всю жизнь прослужил там в полиции. И вот я, желая его развлечь, показал ему свой паспорт. Он повертел его в руках, а потом сказал: хм, как интересно – паспорт русский, а герб австрийский!
Это при том, что в гербе Австрии уже более полувека нет двуглавого орла! И у вашего собеседника не вызвало это ассоциации с широко распространенной практикой греческой церкви использовать двуглавого орла как собственный символ. Любопытно.
Теперь я хочу попросить вас охарактеризовать в нескольких фразах текущее состояние геральдической культуры в стране. Вы уже сказали кое-что на эту тему в начале нашего разговора, однако, если можно – поподробнее.
Геральдика сейчас в России, я думаю, в своем развитии опирается в большей степени на просвещенческие тенденции, нежели организационные. Поэтому мой взгляд сравнительно оптимистичен.
Меня-то как раз в большей степени интересовали организационные аспекты… Насколько далеко мы ушли, говоря условно, от советского герба – прямо противоположного геральдике как таковой?
Я понимаю. Видите ли, в советское время имела место двойная игра. С одной стороны, при создании какой-то официальной символики – будь то государственная символика или, уже с брежневских времен, так называемые гербы городов (я подчеркиваю – так называемые, поскольку они не маркировали реальной власти) - надо было, с одной стороны, сделать похоже на то, чем герб является традиционно, а с другой стороны – ни в коем случае не приблизиться к этому слишком.
Почему?
Потому что это проклятая феодальная геральдика, от этого пахнет тем, что проклято! В результате было такое странное желание воспользоваться геральдическими принципами, но при этом обязательно их исказить. Или же продекларировать лояльность, наподобие произнесения заклинаний, путем внесения нескольких знаковых типических элементов: кусок шестерни, сноп, какой-то символ прогресса – колбу, например. Вот, точно так же как старушка говорит: "чур! чур!" - советский дизайнер вставлял в герб некие идеологические обереги.
Но, собственно говоря, геральдика же не запрещает подобной предметности – каких только артефактов в гербах нету?!
Разумеется, сноп, перевязанный красной лентой с серпом, – это композиция одного из дореволюционных городских гербов, причем все это там на красном фоне, а вокруг -золотые колоски, обвязанные красной лентой. На уровне вербального описания – вполне советская картинка. Конечно, дело не в том, что эти эмблематические элементы невозможны – коли на то пошло, советский идеологический истеблишмент их ведь не с потолка взял, а из того же дореволюционного арсенала.
Просто употребление этих элементов принимало форму какого-то ритуала, представляло собой некий стереотип, к геральдике отношения не имеющий. Совершенно другая ситуация сложилась в постперестроечный период, когда в 1992-1993 годах был сделан совершенно принципиальный, я считаю, исторический шаг: молодое российское геральдическое ведомство встало на позиции признания дореволюционной геральдической системы как таковой. То есть те гербы, которые принадлежали отмененным субъектам права – Российской империи, губерниям, уездам, – хорошо, они пусть останутся отмененными советской властью – у них теперь чисто историческое значение. Но города остались городами! Именно для того, чтобы спасти страну от громадного количества этих позднесоветских уродцев – псевдогербов, был провозглашен принцип преемства. Это в тот момент было чрезвычайно нестандартным шагом. Потому что тогда еще в полной мере действовал старый недобрый юридический миф, говорящий, что не может быть никакого преемства между Российской империей и новым российским государством. На него ссылались как на аксиому. Так что было довольно смело – заявить, что городские гербы сохраняются с тех времен.
А как же, к примеру, недавнее принятие нового герба Пскова?
Здесь мы имеем дело как раз с тем, что эти гербы сохраняются в том же смысле, в котором они сохранялись и до 1917 года. Никто не собирается их менять, так сказать, с точки зрения геральдического мяса – в случае с гербом Пскова был бережно сохранен дореволюционный герб, вплоть до такой гротескной детали, как кисточка на хвосте у барса – каковая биологическому барсу, разумеется, не положена. Но это была важная часть того геральдического канона Пскова, и это сохранено. Но герб дополнен новыми внешними элементами, что абсолютно соответствует геральдической традиции. То есть это не новый герб Пскова, а новое оформление герба Пскова. Вернее – новый герб, внутри которого старый существует как ядро. «Семья стала больше, глава семьи здравствует». Однако этот первый шаг – признание преемства, – повлек за собой с неизбежностью некоторые следующие шаги.
Например?
Например, провести до конца геральдическую реформу Александра II, которая в отношении местной геральдики была провозглашена в пятидесятые годы ХIХ века, однако, за исключением малой части страны, так до конца и не была проведена в жизнь. То есть de facto российская геральдика на 1917 год была одна, а de jure совсем другая. И если мы настаиваем на преемстве, то должны признать и те, так и не реализованные решения.
А в чем была реформа Александра Освободителя?
До того обычный герб уездного города – щит, сверху не собственный герб города, а герб охватывающей территории: на момент введения данного порядка при Екатерине Второй – наместничества, как правило. А внизу щита – уже собственный герб города. То есть собственно герб города оказывался на вторых ролях. Александром дело было поправлено – герб города указано было распространить на весь щит, а губернский герб отражался в так называемой вольной части – в четырехугольнике небольшом в углу щита. Кроме того, были предусмотрены разнообразные дополнения, указывающие на статус. Эти все элементы автоматически отменились с упразднением прежнего административного деления.
А почему эта реформа не была реализована за шестьдесят лет?
Она была реализована лишь в нескольких городах Московской губернии. Чиновники на местах не могли представить, что им поручено самим приводить местные гербы в порядок. Они ждали, когда им столичный начальник даст отмашку. А у столичных начальников были другие проблемы – им было не до этого. Инициировавший эту реформу барон Борис Васильевич Кёне хотел не просто провести упомянутые изменения, он имел в виду под предлогом реформы провести индивидуальную редактуру всех гербов. Подобное имело определенный смысл в силу некоторой хаотичности управления геральдическими вопросами в ХVIII – начале ХIХ века. Этот процесс, однако, застопорился в силу разных причин. В частности, министерство юстиции сочло это необоснованной масштабной ревизией.
В общем, мы – современное геральдическое ведомство – оказались перед необходимостью проводить в жизнь указ Александра II. В какой мере его формулировки были применимы к сегодняшней ситуации, в какой - нет – это было отдельной проблемой. Разумеется, многие сторонние наблюдатели почувствовали себя свидетелями революции, хотя на деле речь как раз шла о самом что ни на есть брутальном традиционализме. Далее. Провозглашение преемства в отношении гербов городов означало, что оно касается и всего остального – всего геральдического строя, геральдических принципов. А значит, все новые гербы должны быть приведены им в соответствие. То есть даже советские гербы тех городов, которых не было до 1917 года, – отметались и заменялись новыми, созданными в соответствии с русской геральдической традицией. Это было непросто. Скажем, воркутинский герб – когда-то он получил громкое одобрение специалистов Московского музея истории, куда отправлен был соответствующий запрос. Но это было в рамках советской эмблематической системы, и для традиционной геральдики он уже категорически не годится. Ну, и еще одним следствием провозглашения преемства с дореволюционным периодом стало преемство в области личной геральдики. Потому что никто не утверждал обратное.
А сколько у нас специалистов в области геральдики?
Профессиональных геральдистов высокого уровня и во всем мире немного. Наверное, не помешало бы, чтобы их стало раз в сто больше – но сколько есть, столько есть. Как бы то ни было, везде принята практика, что решать вопрос о том, что есть хорошая геральдика и что вообще не есть геральдика, поручается совету экспертов. Там, где таких компетентных людей удается собрать в государственный орган, – это облегчает дело. Там, где таких органов нет, – существуют авторитетные ученые сообщества, частные авторитеты, к которым можно обратиться за советом.
В Австрии, например, до сих пор действует совершенно безумный, неграмотный революционный закон, отменивший все личные гербы. Тем не менее, гербы у них благополучно используются – в виде своего рода гражданского сопротивления. Процветает геральдическое общество, с естественным для Австрии названием «Орел», считающееся безусловным авторитетом. Во многих странах с авторитетами сложнее... Но везде, конечно, есть люди, по невежеству или по гордыне предпочитающие игнорировать все авторитеты – что государственные, что частные. Задача в том, чтобы не попасть в число этих любителей глупой вольности.
