Издательство «Альпина Паблишер» представляет книгу Марко Феррари «Диктатор, который умер дважды. Невероятная история Антониу Салазара» (перевод Анатолия Канева).
Он знал о Франции всё, а о Португалии ничего; он понимал, что происходит в далекой Москве, но не в родном Лиссабоне. Он не осознавал, что сам уже не управляет собственной страной, — его сместили почти два года назад, но он этого так и не понял. Антониу Салазар более 40 лет управлял огромной колониальной империей, но пал жертвой своего же любимого детища — цензуры.
Итальянский журналист Марко Феррари разбирается в истории самой длительной диктатуры Европы — с ее зарождения в 1930-е, во времена Гитлера, Франко и Муссолини, и до упадка в 1970-е, эпоху «Битлз» и «Роллинг Стоунз». Он рассказывает о противоречивой фигуре Антониу Салазара, бывшего семинариста и провинциального учителя, который сумел удержать Португалию в стороне от мировой войны, но в то же время создал изощренную репрессивную машину и кровью пытался сохранить империю от распада. Это трагичная и невероятная история о том, как умирают диктаторы и диктатуры.
Предлагаем прочитать начало одной из глав книги.
Повседневная жизнь диктатора
Он был методичным человеком, человеком привычек. Ложился спать в полночь, засыпал легко, без снотворного, вставал в 8 утра, завтракал, читал газеты, сидел у себя в кабинете с 10 утра до 2 часов дня, делал короткий перерыв на обед и 15-минутный отдых, с 5 часов вечера принимал посетителей, перед ужином прогуливался в саду, читал книги, слушал радио, ужинал скромно, ел свежую рыбу — морского леща или сардину. Он не курил, выпивал полстакана вина, произведенного в его небольшом поместье. Он любил кофе, который считал лучшим напитком (после воды, конечно), но не пил его, а только нюхал, потому что кофе повышает давление. Он никогда не был в Португальском Тиморе, но знал, что в Эрмере произрастает один из лучших сортов арабики, завезенный португальскими поселенцами в начале XIX века. Каждые три недели он встречался с подологом Аугушту Илариу и парикмахером Мануэлом, который также брил ему бороду (в остальное время это делала по утрам дона Мария при помощи обычной бритвы).
Он любил исторические книги, особенно книги об истории Америки и биографии великих исторических деятелей, — не только свежеизданные, но и старые. Он часто листал тома по искусству (например, каталоги каких-нибудь выставок в Лондоне или Париже), которые для него привозили из-за границы. Он любил классическую музыку, особенно оперу, а о современной музыке говорил, что она не обладает гармонией. Что касается международной политики, он считал американцев инфантильными, советских деятелей — хитрыми и полагал, что в течение нескольких десятилетий Китай станет мировой державой. На будущее Европы он смотрел без оптимизма, потому что политические деятели высокого класса — де Голль, Аденауэр, Черчилль — постепенно уходили. Он видел вокруг одну лишь посредственность. «Через 30–40 лет, — пророчествовал он, — произойдет экономический катаклизм, и даже Португалия утонет».
Его заветным желанием было уйти на покой в Санта-Комба-Дан, чтобы писать книги, но он так и не сделал этого. Никто не верил в его ложную скромность, а мысли о власти доставляли ему особое удовольствие в часы тишины («часы, в которые мне лучше всего работается», — утверждал он). Мария де Жезуш заговорщически улыбалась всякий раз, когда он начинал говорить об отставке. Португалия была его, она должна была быть такой, как он решил, — и его жизнь была Португалией. Не заокеанская Португалия, а внутренняя, сельская, с влажным ландшафтом, реками и ежевикой, церквушками и тропинками. Он был предан этой стране, и его преданность породила загадку диктатора, который не умел повелевать просторами, потому что не посещал их и не знал. Из этой сельской среды он почерпнул свое недоверие к другим, она же одарила его и наследственными недугами — подагрой и болью в ногах, — а также строгостью и подавленностью, религиозностью и одержимостью верой. Он принимал свою горькую судьбу, Богом уготованную крестьянам («Я должен быть благодарным Провидению за милость быть бедным»). И действительно: когда он умер, от него остались небольшие деньги (274 000 эскудо) на счету и скромная собственность в Вимиейру. Нога, которая болела с детства и заставляла его носить специальную кожаную обувь, стала признаком его телесной уязвимости. Он никогда не делал больше 20 шагов и никогда не говорил больше 20 слов за раз. Его пронзительный, сиплый и высокий голос был для его врагов подобен лезвию. Особенно когда он прибегал к язвительной, двусмысленной иронии, под которой скрывалось непонятное ни для кого решение. Все это компенсировалось налетом сдержанной британской элегантности, темным костюмом, галстуком в тонкую полоску и бело-голубой полосатой рубашкой (даже не последний писк моды, а почти ее предвосхищение).
Отвращение к путешествиям
Корабли и самолеты Португалии курсировали между континентами, но сам диктатор никогда не путешествовал. Он ненавидел путешествия — так же, как ненавидел международные встречи с непримечательными политиками, которые не соответствовали уровню его образованности. О чем ему было говорить со школьным учителем, официантом или генералом? Уж лучше выращивать виноград в Вимиейру и разбираться с многочисленными противниками, которые нарушали тихую, размеренную жизнь Португалии. И потом, кто из них так же прекрасно говорил по-французски, как он, любитель языка Виктора Гюго, Александра Дюма, Марселя Пруста и Вольтера?
Те поездки, что он совершил за свою долгую карьеру диктатора, оказались неприятными и неинтересными. Он трижды побывал в Испании — для переговоров с Франсиско Франко. Они виделись в Ла-Корунье, Сьюдад-Родриго и Севилье. И еще один раз ему пришлось побеседовать со своим соратником за границей, но он тут же вернулся обратно в Вимиейру.
Для него, человека, ненавидевшего официальные обеды, все это стоило невероятных усилий. Он любил ходить в тапочках и рано ложиться спать. Он предпочитал переписку: его послания написаны официальным и чванливым тоном, полным надменного спокойствия. После победы Франко он стал писать ему с определенной регулярностью, не затрагивая ни политические, ни экзистенциальные темы (такие, например, как их общая любовь к одиночеству).
Лишь однажды он поднялся на борт самолета TAP для перелета из Лиссабона в Порту, хотя португальская компания, открытая в 1946 году, отправляла рейсы во многие другие страны Европы, Африки, Америки, Азии. Перелет 27 марта 1966 года (рейсом 104), который длился чуть более часа, стоил ему больших усилий. Его сопровождала толпа журналистов, и на него обрушился шквал вопросов. Во время полета Салазар не произнес ни слова, а в конце не мог скрыть отвращения. В Вимиейру или Гимарайнш он ездил на бронированном автомобиле, опасаясь нападения на дороге. В 1933 году дворец Пасу-душ-Дукиш, построенный в XV веке по распоряжению Афонсу I Португальского, внебрачного сына короля Жуана I и основателя дома Браганса, подвергся масштабным реставрационным работам, поскольку предназначался под официальную резиденцию президиума Совета, — но Салазар предпочитал спать в своем доме. Еще во время работы преподавателем он побывал в Голландии и на два дня остановился в Париже, где его очаровало метро. Однажды он отправился на пароме на остров Мадейра, но чувствовал себя неважно из-за морской болезни — как на пути туда, так и обратно. Между тем он с удовольствием бродил по парку Сан-Бенту среди кур и голубей, потому что ощущал себя в родной стихии.
Экзотика мечты
Он приобщился к иной реальности, организовав в 1940 году Выставку португальского мира, для которой попросил архитекторов собрать воедино великие португальские мифы: географические открытия, заокеанские поселения и сельские традиции. Весь мир воевал или готовился к войне, а Португалия прославляла лузотропикализм и устанавливала впечатляющий памятник первооткрывателям в честь двойной годовщины — основания государства (1140 год) и его восстановления (1640 год). Во всем этом присутствовал не только геополитический, но и человеческий момент. Для детей португальской глубинки, увязших в традициях, путешествие представляло другую сторону существования: уноситься вдаль, вновь обретать себя, насаждать культуру на Дороге специй, жить saudade — хронической португальской тоской, ностальгией по несбывшемуся и несбыточному, чувством, которое с успехом переняли бразильцы. Чтобы удовлетворить свое любопытство, Салазар облюбовал самые прекрасные места в стране, такие как Синтра или Кашкайш.
Самым большим удовольствием, помогающим к тому же снять напряжение, для него были прогулки по Зоологическому саду, в волшебной атмосфере, которая переносила его в неизведанную часть империи — а значит, и в неизведанную часть собственной души. Зоологический сад, построенный при короле Фернанду II в Сете-Риуш, был вдохновлен Садом наслаждений: в нем гармонично сочетались растительное, животное, человеческое и минеральное царства. Растительное царство было представлено обширной флорой со всех континентов, минеральное — водой и гранитом, животное — видами со всех четырех континентов, а человеческое — посетителями, которые тем или иным образом отдавали дань уважения всему остальному. Для Салазара это было ключом к неведомому, словно он был начинающим мореплавателем. Он бродил по аллеям и мостам , среди прудов, фонтанов — и наконец входил в розовый сад в восточном стиле и как будто попадал на оборотную сторону планеты . Это было подобно раю ... Здесь он заново открыл для себя поэзию Венсеслау Жозе де Соуз ы де Морайша — офицера, дипломата, писателя, который из Макао переехал в Японию, стал отшельником, жил, погруженный в память об умерших, и посылал в Лиссабон листы рисовой бумаги васи, которые стали книгами — «Письма из Японии» (Cartas do Japão, 1904) и «Бон-Одори в Токусиме» (O ‘Bon-Odori’ em Tokushima, 1916).
Что побуждало человека, столь привязанного к своей родине, странствовать по территориям небытия? Прогуливаясь среди растений и животных Зоологического сада, Салазар не находил ответа на тайны существования.
Тайные романы
Он был женат на своей родине: это было оправданием для безбрачия. Антониу де Оливейра Салазар был не столько женоненавистником, сколько человеконенавистником вообще, но у него все же были реальные — или предполагаемые — отношения со многими женщинами. Власть для него была жизненной необходимостью, почти одержимостью, из-за чего он публично приносил в жертву свои чувства. О его любовны х похождени ях рассказывается в фильме Мануэла Карвальейру «Женщины Салазара» (1981) и в книге Фелисии Кабриты с таким же названием, вышедшей в 2006 году . Он понимал женщин и испытывал к ним некоторое любопытство, но это все не привел о ни к чему конкретному, за исключением некоторых случаев, по поводу которых так и нет ясности.
Его первой юношеской любовью была Фелисмина де Оливейра, очень религиозная девушка, классическая красавица с рыжеватыми волосами. Она тоже родилась в бедной семье и была пятой из восьми детей. Фелисмина получила среднее образование, и отец отдал ее в Школу для учителей начальных классов (оплатить обучение помог их родственник, эмигрировавший в Бразилию). Девушку познакомила с Салазаром в году его сестра Марта, которая приехала учиться и жила у него в доме. В своем дневнике Фелисмина описывает Антониу как очень бледного, худого и высокого парня. Когда она впервые увидела его на вокзале в Визеу, он был одет как семинарист, и это стало началом любви — «как того хотел Бог», писала она. Любви абсолютной и платонической, вечной и религиозной. Она посвятила Салазару восторженное стихотворение и записала его в дневнике, которому поверяла свои целомудренные чувства. Впервые явившись в дом Салазара по приглашению Марты, она была в темном траурном платье по случаю смерти дяди. Ей сравнялось всего 17, и ее приняли почти как члена семьи. На 19-летие она получила в подарок от Антониу книгу стихов Суариша де Пасуша. Он читал ей эту книгу в Вимиейру, на глазах у своей матери, Марии ду Резгати. Не обращая внимания на настороженный материнский взгляд, он обхватил Фелисмину за талию и прислонил голову к ее голове. Каждое лето они встречались в родном селе Салазара — после многих месяцев переписки. Их прогулки и выезды вызывали подозрения у ее родственников: как-никак Салазар все еще был семинаристом, которого называли отцом Антониу! Когда будущий диктатор поступил в университет Коимбры, а затем занялся преподаванием и политической карьерой, он не забыл Фелисмину. В возрасте 42 лет он все еще писал ей — с намеками на любовь, но не так, как охотник преследует добычу, — с удовольствием вспоминая их дружбу, благословленную Господом. Фелисмина, тоже сделавшая неплохую политическую карьеру в Визеу, стала для бывшего семинариста ценным источником информации о его родном крае. Она указывала ему на тех, кто критиковал правительство. Они продолжали встречаться на каждом церковном празднике. Она была домом, женой, которой ему не хватало, призраком вечной любви.
В один прекрасный день — 5 сентября 1928 года — в газете O Povo появилась небольшая заметка, где упоминалось о бракосочетании в Санта-Комба-Да не доктора Салазара с Жулией Алвиш Морейрой, дочерью Гильерме Морейры, одного из преподавателей Коимбрского университета. Загадка загадок жизни Салазар а, так как до сих пор нет никаких окончательных доказательств, подтверждающих или опровергающих этот брак.
Мимолетной страстью были отмечены и отношения между Салазаром и Жулией (Жулиньей) Перештрелу, дочерью бывшего работодателя его отца. Жулинья посещала школу-интернат урсулинок, никогда не пропускала утреннюю мессу и была скорее миловидной, чем красивой, но Салазар не прилагал никаких усилий, чтобы сохранить их любовь. Оружием соблазнителя он пользовался и в Коимбре, одном из самых строгих университетов мира. Ходили слухи, что Салазар проводил вечера в доме Глории Кастаньейры, пианистки, которая считала его просто избалованным мальчишкой и совсем не ценила его попытки поиграть в кошки-мышки. Но их переписка все равно продолжалась с 1918 по 1956 год.
Страсть к Марии Лауре Кампуш была более греховной, и местом их встреч стала темная квартира, арендованная на короткий срок Салазаром, тогдашним министром финансов на первом этаже дома на проспекте Дюк-де-Луле (уже потом он переехал на Руа-ду-Фуншал, где в ноябре 1932 года дал знаменитое интервью Антониу Ферру). Эта женщина из Порту была высокой, полнотелой, эксцентричной в выборе одежды и очень расточительной, когда речь шла о парфюмерии. У нее были плохие отношения с супругом, торговцем Эдуарду Родригишем де Оливейрой (они были женаты семь лет): тот обвинял ее в измене, причем сразу с несколькими любовниками. Мария Лаура довольно долго прожила в Севилье, в доме дяди своего мужа, и в возрасте 29 лет вернулась в Португалию, где попыталась покончить жизнь самоубийством, приняв большую дозу опасного лекарства. Ее поместили в больницу в Бенфике, откуда он вышла через два месяца, начала бракоразводный процесс против мужа и выиграла его. Для отношений между Марией Лаурой и Антониу больше не было препятствий. Судя по ее дневнику конца 1932 — начала 1933 года, их свидания стали регулярными. Салазар не отказался от Марии Лауры ни после ее повторного брака с другим мужчиной, который был намного старше ее, ни после ее отъезда в Мадрид.
Отношения Салазара еще с одной женщиной можно назвать скорее разговором со звездами, чем любовью. Пристрастившись к гороскопам, в 1930-х годах премьер-министр познакомился с Марией Эмилией Виейрой, танцовщицей и астрологом. Для пуританина из Вимиейру она была настоящей распутницей, способной заменить ему Марию Лауру. В 1934 году, в возрасте 37 лет, Мария Эмилия Виейра, дочь сапожника, который некогда перебрался из Порту в Шиаду, предстала перед диктатором женщиной современной и яркой: она одевалась броско, напоказ, у нее была вызывающая улыбка. Экстравагантная, разноликая, в чем-то даже сюрреалистичная, Мария Эмилия Виейра брала уроки танцев и бокса вместе с двумя сестрами. Благодаря положению ее семьи она умела играть на фортепиано, свободно говорила по-французски, жила в Кампу-Гранди и проводила каникулы в Эшториле. Она сопровождала выступления джазового оркестра как танцовщица, танцевала с лучшими клиентами отеля Avenida Palace и участвовала в шоу на борту океанских лайнеров. У нее был агент, синьор Силва, который пытался сделать из нее по-настоящему модного персонажа. Совершенно не случайно она покинула Лиссабон и отправилась в Париж времен belle époque, где вела богемную жизнь и общалась с португальской диаспорой «города света». Проведя пять лет в Париже, она вернулась на берега Тежу с картами таро в сумке. Она попыталась устроиться в театр, но, не добившись особого успеха, открыла свое собственное заведение «Макавенкуш» на широкой Авенида да Либердаде, ведущей к площади Росиу. Среди документов Фонда Салазара, хранящихся в Торре-ду-Томбу, есть и его гороскопы, как личные, так и политические: угрозы от людей, знакомых премьер-министру, проблемы с кишечником, финансовые проблемы, траур, год, в котором будет слишком много смертей... Несмотря на то что у Виейры были отношения с журналистом Адольфу Норберту Лопишем, главным редактором газеты Diário de Lisboa, диктатор включил ее в число своих тайных советников и дал ей прозвище Сладкоежка, потому что она каждый день пила гоголь-моголь из восьми яиц — своего рода эликсир жизни, согласно ее собственной теории… Словом, гороскопы Марии Эмилии определяли решения португальских властей в течение по меньшей мере 30 лет.
Когда в мае 1945 года Салазар пригласил дону Амелию Орлеан-Брагансу на чай в Сан-Бенту, позволив ей вернуться на родину из версальской золотой клетки, он созвал множество дам, отягощенных ностальгией по императорскому двору, который был уничтожен Республикой. Среди цветов, специально привезенных с Азорских островов и Мадейры, чайников, от которых пахло Гоа, и экзотических заморских фруктов старые придворные дамы соревновались за право побеседовать со своей любимой госпожой. Среди гостей особенно выделялась Каролина Ассека, племянница графини Сабугозы: темноволосая, среднего роста, с пытливым взглядом. В то время ей было около 45. Она сопровождала Мануэла II в его печальной британской ссылке и переняла лондонские привычки: модно одевалась, говорила на безупречном английском, читала классиков британской литературы. По возвращении в Синтру Каролина принялась приглашать представителей древн их знат ных родов и больших людей нового режима в свой сад, устраивала каретные прогулки во дворце Пена, пешие прогулки до Монсерратского дворца среди высоких древовидных папоротников или вдоль великолепной улицы Волта-ду-Душе — в лесной прохладе, с видом на зачарованную гору, любимую Эсой де Кейрошем*. В 19 лет Каролину выдали замуж за наследника графа Анадии: четыре года спустя ее супруг погиб в конном состязании.
Со своей классической галантностью Салазар перенаправлял цветы, которые каждое утро привозили в Сан-Бенту, в роскошную Синтру. Туда же, втайне от Марии де Жезуш, премьер-министр отправлялся на обед в субботу или воскресенье, а затем посылал к Каролине водителя с запиской, содержащей просьбу принять его. Они долго переписывались — диктатор и графиня. Своим изящным почерком благородная дама утешала государственного деятеля, а тот жаловался ей на трудности, с которыми он сталкивался, и на свою «бесконечную», как он выражался, тоску — пресловутую португальскую saudade. Стиль Каролины почти сразу же превратил ее в первую леди салазаровского двора: на нее, конечно, неприязненно косилась дона Мария, но зато благосклонно смотрели представители различных аристократических домов, которые уже планировали реставрацию монархии в Португалии. Враждебность экономки, высказывания крестницы диктатора Микаш и неодобрительное отношение сына Каролины, Мануэла Жозе Паиша ду Амарала, привели к постепенному охлаждению отношений. Водитель перестал приносить свежие цветы и записки в маленький дворец в Синтре, Салазар дистанцировался от намерений аристократов, разместившихся на золотом побережье, а дорога любви становилась все более крутой. По дороге в Лондон (диктатор использовал графиню для поддержания хороших отношений с королевой) Каролина писала, что ее единственное утешение в том, что для Салазара все это было, по ее выражению, «прихотью».
