Издательство «Азбука» представляет книгу Алексея Лепорка «Соблазненная архитектура. Рубеж тысячелетия от утопии к WOW».
К семидесятым годам XX века от монотонности и прямых углов современности скучно стало всем (включая Л. И. Брежнева). Архитекторам, как оказалось, тоже. И тогда случилось чудо — архитектура проснулась. Одни играли с конструкцией, другие — с формой, третьи — с материалами, четвертые — со всем вместе. В результате мир стал по-новому завлекателен — от Сиднея до Осло. Все ринулись смотреть на новые здания, а города — соревноваться друг с другом. Именно тогда архитектура стала самым модным из искусств, а вскоре началась погоня за WOW. Архитектура еле поспевала в гонке за успехом, сильно поддавшись соблазну признания. Зато ее актуальность на рубеже тысячелетий была неоспорима, многообразие — неохватно. Проводником по искристому, хитро организованному миру современной архитектуры выступит искусствовед и архитектурный критик, научный сотрудник Государственного Эрмитажа Алексей Лепорк. Его увлекательные эссе ставят нужные вопросы и оставляют заинтересованному читателю пространство для поиска ответов. А простых и однозначных решений в этом мире как будто и нет.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
Николас Гримшоу.
Инженерные изыски
В славной троице английского хай-тека нет полного равноправия. Двое — Норман Фостер и Ричард Роджерс — равновеликие без сомнения. В одном больше неутомимого практика, в другом — дерзновенного мечтателя. А третий — Николас Гримшоу — в роли постоянного догоняющего. Вполне показательно, что первые стали лордами, а Гримшоу пришлось довольствоваться сэром Николасом. Курьез, но шанс на первую в жизни мегастройку выпал ему как раз у нас, именно он соорудил новый аэропорт Пулково. Аэропорт оказался схож с большинством его проходных работ, а их немало, гораздо больше, чем может показаться на первый взгляд: масса офисов в Англии, Австралии, США, а также транспортных узлов и компонентов разных сложности и размера.
Гримшоу чуть моложе своих великих британских собратьев, он родился в 1939 году. Полученное им архитектурное образование практически аналогично случаям Фостера и Роджерса: сначала дома, затем в Америке; впрочем, перед Новым Светом была еще и Швеция, да и в Америке он был недолго. Но лучший час Гримшоу пришел много позднее, чем у других отцов-основателей хай-тека. Первые пятнадцать лет своей профессиональной жизни он проработал с Терри Фарреллом — крайне успешным лондонским середняком. Фаррелл — это примерно как наш Евгений Герасимов: ровная архитектура, совершенно приглаженная, без откровений, ее главная цель — счастье заказчика, всё увесисто и стабильно . Но в 1980-м Гримшоу отделился и пошел по другому пути — оттачивания конструкции.
Его настоящая слава началась с нового отсека (официально терминала, а на деле перрона) вокзала Ватерлоо для поездов, отправляющихся через туннель под Ла-Маншем (открыт в 1993 году). Это и вправду элегантное сооружение, хотя оценить всю красоту замысла — увидеть змеящуюся линию пути, укутанного в легкий металл, — можно только на фотографиях или с воздуха. Пассажиры довольствуются идеально тонко проведенным полукругом навеса над платформой и отменно кружевными металлическими оборочками в несколько рядов над этим полуциркулем . Они нарисованы так изящно, что кажутся абсолютным вышиванием из металлических нитей, но притом всё это рабочие и работающие конструкции. Это такой гиперманьеризм, tour de force игры c линией и в каком-то смысле соревнование в филигранности с роджерсовским Channel IV примерно того же времени.
Эти ажурные плетения стали фирменным знаком Гримшоу. В другой знаменитой работе — так называемых садах Эдема в Корнуолле (начиная с 2001 года) из них сотканы купола, это словно бы застывшие соты. В самих сотах пластиковые подушки, обеспечивающие специально созданный там микроклимат. В каждом из куполов он разный, это оранжерея новой генерации, продвинутый ботанический сад начала третьего тысячелетия, создается не просто климатическая среда, но определенный биом. За этим последовал и схожий экологический проект Ecorium в Сеуле. Аналогичное сооружение, но теперь уже для воды и ее поселенцев — растений и прочей живности, долго планировалось в графстве Бедфордшир. Там Гримшоу должен был устроить водные глади и аквариумы для Национального института исследований водной среды на площади в 40 га, в четыре раза больше райских садов, но после 15 лет обсуждений проект испарился. Показательно, что после переноса европоездов с Ватерлоо отсек Гримшоу оказался невостребованным, и долго обсуждалось предложение превратить его в ботанический сад, но в итоге всё присоединили к вокзалу. В этой ботанике, со всей наглядностью, и есть слияние с прадедушками, ведь и Хрустальный дворец Джозефа Пакстона 1851 года, символическая отправная точка современности, возник из превосходных английских инженерных конструкций оранжерей, их и по сей день в Англии сохранилось немало. Индустриальная революция сделала металлические каркасы сравнительно легкодоступными, а потому их быстро пустили на доброе, хоть и малополезное (овощей там не выращивали, импульсом для Пакстона был теплый домик для виктории-регии) дело. Так ведь и полукруглое перекрытие в самой сердцевине Ллойдса Роджерса мысленно сразу же отсылает именно к этим оранжереям и Пакстону. Остается только пожалеть, что из наших архитекторов никто в детстве ботаникой не увлекался.
Кроме конструкций, во многих постройках Гримшоу примечательны и материалы, он любит с кожей и оболочкой зданий экспериментировать, но без перебора и без откровений (как то случается у Херцога и де Мёрона). В этом его «материальная» английская выделка: поразить не может, но добротно, стильно и качественно — еще как. Практически как старые английские ткани — сносу нет.
Уже из этих главных работ видно, что Гримшоу — настоящий наследник лучших традиций британской индустриальной революции. Конструировать и заниматься естествоиспытаниями — врожденная страсть британских мальчишек середины XIX столетия. В нашем городе ему должен был понравиться железнодорожный музей на Садовой: всё можно повертеть руками и убедиться, как оно устроено и работает. Но со всей очевидностью именно эта техническая пытливость и сделала Британию великой и самой передовой страной позапрошлого века. На эту изобретательность все надежды и теперь, после Брексита.
Характерно, что Гримшоу любит, когда его сравнивают с крупнейшими английскими инженерами XIX века. Он был очень горд, что смог добавить лестницу в музей величайшего из них — Изамбарда Брунела. А на одного архитектурного критика, не добавившего в свою оду Гримшоу сравнение с Брунелом, так даже и обиделся. Это очень понятно. Ведь Брунел и при постройке Хрустального дворца был консультантом.
Правда, в отличие от великого прообраза, Гримшоу, видимо, не способен на кардинальную, дух захватывающую архитектурную идею (Фостер таки сравнялся с Брунелом в виадуке в Мийо). Но зато в задачах средней величины, в изощрении на конструктивные темы он мастер. Сделанный им британский павильон на Экспо в Севилье в 1992 году прославился отсветами и переливами струящихся потоков воды по главному фасаду здания из стекла и металла. Он умелец таких хитростей и примечательностей.
Но при этом Гримшоу не ювелир только и прежде всего, он умеет крепко строить. Так, в 1988-м на первом взлете самостоятельной карьеры он спаял мощный и толковый блок печатни газеты Financial Times на дальней окраине Лондона, напротив Гринвича. Точно так же и его свершения в аэропортном деле отличаются именно здравостью и удобством. Кроме работ над вторым и третьим терминалами Хитроу в Лондоне, он сделал новое крыло аэрогавани в Цюрихе (2004). Когда называют эту работу, сознание сначала ничего не подбрасывает, а потом вдруг вспоминается: да, такой довольно холодный, но абсолютно удобный терминал, всё более чем функционально.
В Пулково лучшей идеей была ребристая гигантская (климатоустойчивая!) крыша над всем терминалом. Но сильно эффектней это ему удалось в одной из самых последних построек — в навесе над трибуной ипподрома Керраг (The Curragh racecourse) в Ирландии: там это буквально сияющая медная пластина, зависшая над полем скачек.
В целом и хорошо, что в проекте Пулково не было никаких особенно головокружительных идей. Вот у Перро в Мариинке главной была золотая шаль, а сколько с ней возникло проблем. Может, если никаких сверхзадач не ставить, то вдруг качественно и добротно что-то и могут сделать? Как оказалось, в аэропорту — да. Нельзя сказать, что очень убедительно, бетон опор залит, прямо скажем, средне, да и сетки под потолком восторга не вызывают. Но по сравнению с тем, что у нас было, новый аэропорт вполне нормальный. Правда, на этом британская экспансия в основном закончилась. Начал Фостер, но почти ничего не смог, зато удалось Гримшоу. В Москве вдобавок шанс выпал еще и Аджайе (Бизнес-школа в Сколково), ну, а Фостер перестал соревноваться в России, до поры последним было его участие в работе жюри конкурса на башню Газпрома. Тогда он попытался убедить заказчиков в том, что нельзя на Охте строить 400 метров, вроде бы даже тайно предложил свой проект горизонтального офиса. Его, естественно, не послушали, а другой член жюри предал всё огласке. Так что полудоброе дело Фостера не прошло безнаказанно. Зато Роджерс вообще ни в каких конкурсах в России не стал участвовать. Вот и говори потом, кто самый здравый.
