Издательства «КоЛибри» и «Азбука-Аттикус» представляют книгу Бернарда Корнуэлла «Ватерлоо. История битвы, определившей судьбу Европы» (перевод Игоря Летберга).
Беспрецедентное исследование последнего крупного сражения Наполеона начиная с предшествующих событий, когда французский император в феврале 1815 года предпринял шаги по возвращению власти, утраченной в результате военных поражений, отречения и ссылки, и в июне перешел в наступление. 15 июня французы пересекли реку Самбра в Шарлеруа, оказавшись между британскими войсками герцога Веллингтона на западе и прусскими войсками генерал-фельдмаршала Гебхарда Блюхера на востоке. Автор подробно описывает ход сражений у Картр-Бра и Линьи 16 июня, проводившуюся 17 июня подготовку к решающему столкновению и, наконец, — практически почасово — произошедшую на следующий день битву при Ватерлоо. Детально рассматривая действия армий, Корнуэлл анализирует результаты и политические последствия битвы, подсчитывает потери и дает ответы на множество непростых вопросов.
Предлагаем прочитать фрагмент книги.
«Каков обстрел, господа, — сказал герцог Веллингтон, когда французские пушки продолжили бомбардировку его позиций. — Посмотрим, кто будет стрелять дольше».
Стратегия герцога была довольно простой. Он решил драться на гребне и надеялся удержать Наполеона на расстоянии, пока не подойдет Блюхер. И вот Блюхер уже на поле боя, однако прусская армия продвигается ужасно медленно. Веллингтон сохраняет внешнее спокойствие, однако часто сверяется с часами. Позже герцог вспоминал: ему казалось, его часы отстают, их стрелки еле движутся. Прусская атака на Плансенуа отвлекла часть французских войск от поля между двумя гребнями, но для Веллингтона и его солдат это было неочевидно. Массовая бомбардировка продолжалась, а на французском гребне собиралась пехота для нового штурма позиций герцога.
«Прекрасные дочери» Наполеона обстреливали гребень Веллингтона, но артиллерия в одиночку не могла сдвинуть британо-голландцев. Требовался новый приступ. Тем не менее французы невольно помогли Веллингтону. Сперва задержали начало сражения, ожидая, пока подсохнет земля, а в день, когда на счету каждая минута, это стало подлинным благословением небес. Затем д’Эрлон атаковал плотным строем, из которого почти невозможно перестроиться в каре, и был разбит подошедшей конницей. Далее Ней в припадке оптимистического высокомерия бросил императорскую кавалерию под британский мушкетный огонь. Однако теперь, когда канонада загремела вокруг Плансенуа, французы все поняли правильно.
Ла-Э-Сент (название, что интересно, означает «остролист») был центральным бастионом позиций герцога, укреплением, стоявшим над гребнем, у главной дороги Брюссель-Шарлеруа. То была основательная ферма, далеко не такая большая, как Угумон, зато полностью сложенная из камня. Со стороны французов находился сад, дальше — подворье, а со стороны британского гребня и всего в паре сотен ярдов от перекрестка находился огород. С трех сторон двор окружали здания, а четвертую, протянувшуюся вдоль дороги, защищала высокая каменная стена, в которой имелись двое ворот. Большие двери амбара открывались на поле, откуда нападала французская кавалерия, но, в отчаянном поиске дров холодной дождливой ночью, гарнизон разломал и сжег обе двери. Западную сторону подворья занимали стойла и коновязь, а с северной стороны стояло главное здание с узким проходом сквозь него, ведущим в огород.
Ферма находилась в осаде на протяжении всего сражения, но, в отличие от Угумона, не была как следует подготовлена к обороне. Прочные двери амбара пошли на топливо, предоставив французам удобный вход, а в стенах не было бойниц. Все саперы, проводившие инженерные работы на поле боя, были направлены для подготовки Угумона к осаде, а Ла-Э-Сент упустили из виду. Британский штаб-офицер этим был весьма раздосадован:
Гарнизон незначительный, рабочих забрали, позицию посчитали достаточно укрепленной для того, что от нее требуется, и за всю ночь больше ничего не было сделано для обороны. И это вместо того, чтобы всю ночь делать помосты, бойницы, построить ворота и двери, разобрать часть крыши, вынести сено и обеспечить боеприпасами.
Тем не менее германские защитники выдержали все атаки французов. Французы заняли сад и огород, но их остановил каменный прямоугольник зданий и стрелки Королевского германского легиона. Когда корпус д’Эрлона был разбит и отступил, гарнизон вернул территорию огорода, но в саду оставались французские стрелки. Они пытались поджечь крышу амбара, но в небольшом прудике во дворе хватило воды, чтобы потушить пламя. Руководил защитниками майор Георг Баринг, опытный и талантливый офицер. В начале сражения в его подчинении находились 400 человек, но днем к ферме подошло подкрепление, и теперь у него было 800 человек.
Само их существование было занозой в пятке французов.
Любая атака на гребень Веллингтона сопровождалась фланговым огнем стрелков КГЛ и британских застрельщиков из песочной ямы, через дорогу от фермы. Ла-Э-Сент мешал французам прямо атаковать гребень Веллингтона, заставляя делить усилия между фермой и Угумоном и между фермой и зданиями на левой стороне британо-голландской линии.
Хотя Ла-Э-Сент недооценили вначале, он оказался главной помехой на пути французских атак, и весь день французы пытались его захватить. Баринг писал, что враг «сражался с такой отвагой, какой я прежде не замечал у французов». Широкий дверной проем амбара забаррикадировали, а теперь он был отчасти завален трупами врагов, во внешних стенах наскоро прорубили бойницы, а некоторые из них пробили вражеские ядра с обеих сторон. И вот в конце дня, после неудачной попытки сломить сопротивление оставшихся британцев, маршал Ней отдал приказ убрать эту помеху. Он отрядил батальоны из корпуса д’Эрлона и повел их на север по главной дороге, на сей раз взяв с собой кавалерию и передвижную артиллерию.
Исход — хоть Ней и не знал этого — был предрешен, потому что у защитников подошли к концу боеприпасы. Баринг слал курьера за курьером, отчаянно умоляя прислать патронов, но подкрепления не было. Боеприпасы находились за гребнем, готовые к отправке, но по каким-то причинам ни одна из депеш Баринга не дошла до нужных людей, и запасы гарнизона таяли. «Представьте себе мои чувства, — сокрушался Баринг, — когда при подсчете патронов я обнаружил, что их осталось не более трех на человека!»
Итак, французы атаковали снова — под палящим солнцем, под расходящимися облаками, под густыми клубами сернистого дыма. Они окружили ферму, а дальше произошла сцена, лучше всего переданная одним из выживших, стрелком Фредериком Линдау. Он отмечен Барингом за героизм, потому что ранее, днем, был дважды ранен в голову. Его приказали отнести за гребень, чтобы оказать медицинскую помощь, но он отказался, не пожелав оставлять товарищей. Он сражался в наспех сделанной повязке, пропитанной ромом, а кровь продолжала заливать его лицо. Когда начался приступ, он находился в амбаре:
Поскольку бойницы позади нас были устроены плохо, через них нас яростно обстреливали французы. Меня и несколько моих товарищей разместили возле этих бойниц, после чего вражеский огонь немного ослаб. Я как раз выстрелил, когда француз схватился за мой ствол и принялся тянуть на себя. Я сказал соседу: «Глянь, этот пес тянет мой штуцер!» — «Погоди, — ответил он. — У меня есть заряд». И француз упал. Тут второй схватился за мое ружье, но сосед справа ткнул его в лицо. На этот раз я уже почти вытащил штуцер, чтобы перезарядиться, но тут целая туча пуль пролетела возле меня…
Одна из них оторвала шерстяной наплечник, другая разбила у штуцера курок. Чтобы добыть оружие, я поспешил к пруду, где умирал сержант Резе. Он уже не мог говорить, но, когда я взял его штуцер (а он у него был хорош), сержант скорчил такую гримасу, что я положил ружье на место. Там хватало ружей, я взял другое и вернулся к бойнице, но скоро все мои патроны закончились, и, чтобы продолжать стрельбу, надо было собрать патроны у моих убитых товарищей, а большинство из них тоже отстрелялись… Вскоре я услышал, как крик идет по всей ферме: «Защищайтесь! Защищайтесь! Они лезут отовсюду!» Несколько французов показались на стене. Один спрыгнул… Тут же я воткнул штык ему в грудь. Он повалился на меня, я отбросил его в сторону, но штык погнулся, и пришлось его выбросить. Я видел, как мой капитан врукопашную схватился с французами в дверях. Один из них хотел застрелить прапорщика Франка, но капитан Грэме проткнул его клинком, а другого ударил в лицо. Я хотел броситься к нему на подмогу, но внезапно меня окружили французы. Пришло время хорошо поработать прикладом. Я молотил, пока от штуцера не остался один ствол, зато мне удалось освободиться.
Позади слышались проклятия… Я заметил, как двое французов загоняют капитана Хольтцермана в амбар. Я ринулся на помощь, и вдруг француз схватил меня за грудки… Еще один ткнул в меня штыком. Я дернул француза в сторону, так что штыком проткнули только его. Он отпустил меня, закричал: Mon Dieu, mon Dieu!1 — и упал. А я поспешил к амбару, где надеялся укрыться, но, увидев, что вход перекрыт толпой французов, прыгнул через загородку туда, где оставались капитан Хольтцерман и несколько моих товарищей. Скоро на нас двинулась огромная толпа французов…
Линдау взяли в плен. Ему повезло. Его обыскали, отобрав большую часть того, что он, в свою очередь, награбил, но не убили, в отличие от многих из гарнизона, которых в пылу боя перерезали, когда те пытались сдаться в плен. Из 400 человек первоначального гарнизона только 42 ушли через узкий проход под главным зданием. Один из них — лейтенант Георг Грэме, что следует из рассказа майора Баринга.
Нам всем нужно было пройти через этот узкий проход. Мы хотели укрыться в нем и совершить вылазку, но это оказалось невозможно, проход простреливался насквозь. Один француз, стоя в пяти шагах от меня, направил на меня свое оружие, но тут офицер моей роты ткнул его в рот, так что штык вышел позади, через шею. Он сразу же упал. Однако теперь они ворвались в проход.
Не все, кто пытался уйти через проход, смогли выйти в огород, потому что тесный коридор был завален мертвыми и умирающими:
Среди пострадавших был прапорщик Франк, уже раненный до этого. Первого напавшего на него он полоснул саблей, но в этот момент руку ему сломала пуля, пущенная другим. Тем не менее он дошел до спальни и сумел спрятаться за кроватью. Еще двое пытались спрятаться там же, но французы наступали им на пятки, крича: «Нет вам пощады, зеленые ублюдки!» — и застрелили их у него на глазах.
Прапорщик Франк продолжал прятаться, его так и не нашли. Лейтенант Грэме также ухитрился избежать пленения, он ускользнул через кухонное окно и добрался до гребня. Однако, пока продолжалось это сражение, принц Оранский, Тощий Билли, приказал батальону Королевского германского легиона отправиться на ферму и постараться спасти гарнизон. Командир батальона, полковник Омптеда, возразил, ответив, что французскую пехоту поддерживает кавалерия и что батальон не справится с пехотой и кавалерией разом. Правда, безусому принцу Оранскому было виднее, он настоял, чтобы Омптеда, старый опытный воин, подчинился приказу. Омптеда подчинился и погиб, его батальон был почти весь уничтожен кирасирами, захватившими еще одно знамя. Тощего Билли побили в очередной раз.
Ла-Э-Сент был потерян, потому что у гарнизона кончились боеприпасы, так что солдатам пришлось бить врага штыками, клинками и прикладами. Ответственность за эту потерю Веллингтон взял на себя. Через много лет 5-й граф Стэнхоуп вспоминал о разговоре с герцогом:
Герцог сетовал, что Ла-Э-Сент потеряли по вине командующего, «которым был как раз принц Оранский». «Нет, — поправился он. — Фактически это моя вина, я должен был проверить всё сам».
Во время штурма французы потеряли много людей, но захват фермы позволил перенести туда артиллерию. Они заняли здания, а по склону расставили застрельщиков, угрожая британо-голландской линии обороны. Теперь пушки наносили людям Веллингтона страшный урон, потому что с такого расстояния могли стрелять картечью. 16-летний прапорщик достопочтенный Георг Кеппель служил в 14-м полку, который двигался для подкрепления центра ослабевшей линии обороны Веллингтона. Из-за близости вражеской конницы батальону пришлось построиться в каре, и горнист 51-го полка, бывший на вылазке со стрелками, а теперь вернувшийся, перепутал 14-е каре со своим, но его приняли и здесь. Кеппель вспоминал, как тот сказал: «Наконец я снова в безопасности».
Едва он это произнес, как ему оторвало голову ядром, и весь батальон забрызгало мозгами. Пришлось срочно менять ответственных за флаги и знамена. Одного из этих людей, Чарльза Фрейзера, человека с благородными манерами и речью, подняли на смех за то, что он процедил: «В высшей степени отвратительно!»
14-й был молодым полком, не сражавшимся на Пиренейском полуострове. Около половины солдат и офицеров были 20-летними. Теперь они жестоко страдали от французских пушек, у которых они были, по словам Кеппеля, как на ладони. Полку приказали залечь, а Кеппель вместо этого уселся на барабан и гладил морду полковничьей лошади.
Вдруг мой барабан опрокинулся, а я полетел навзничь, чувствуя, будто меня ударили по правой щеке. Я ощупал голову, думая, что половины лица уже нету, однако мне даже не оцарапало кожу. Осколок бомбы ударил лошадь в нос, как раз между моей рукой и моей головой, и сразу ее убил. Удар, который я получил, пришел от лопнувшего суголовного ремня.
По 14-му били бомбы, ядра и картечь. «Если бы мы долго находились в столь открытой позиции, вряд ли я дожил бы до того, чтобы поведать вам эту историю», — писал Кеппель, однако его полку все же приказали отойти с гребня, ставшего слишком опасным.
Ней видел это отступление, видел он и то, что центр линии Веллингтона критически обезлюдел. Войска в центре очень сильно пострадали от артиллерийского огня, а принц Оранский умудрился погубить целый батальон Королевского германского легиона. Однако и французы ослабели. Отряд, захвативший Ла-Э-Сент, понес огромные потери, его сил не хватало для новой атаки на гребень, и Ней отправил Наполеону срочную депешу с просьбой о подкреплении. Подкрепление могло пройти прямо по главной дороге, при поддержке пушек из Ла-Э-Сент, и французская конница, уже захватившая одно знамя Королевского германского легиона, тогда проложила бы себе дорогу через центр британо-голландской позиции. Отличный шанс, и Ней его распознал. Всего лишь нужны были еще войска.
Наполеон отказался дать их. «Интересно, откуда я возьму ему еще войск? — спросил он с сарказмом. — Или он полагает, что я их произвожу?»
А войска у него были — императорский резерв, Императорская гвардия, нетронутая и невредимая, но существенную ее часть Наполеон отправил в тыл. Некоторое количество гвардейцев направилось к Плансенуа, где напирали пруссаки, так напирали, что ядра прусских пушек теперь долетали до дороги Брюссель — Шарлеруа, за императорским штабом. Однако большая часть гвардии — «Бессмертные» — оставалась в резерве и могла прийти на выручку Нею. Однако император ждал.
1 Боже мой, боже мой! (фр.)
