14 марта в проекте «Публичные лекции Полит.ру» выступил член-корреспондент РАН, профессор Европейского университета в Санкт-Петербурге Николай Вахтин. Тема его лекции “Исчезают ли исчезающие языки? Социолингвистика «языкового сдвига»”.
Исчезновение некоторых языков лингвисты отмечали довольно давно, но долгое время эта проблема не находилась в центре их внимания. В 1948 году Моррис Сводеш опубликовал статью «Социологические заметки о языках, выходящих из употребления», где проанализировал восемь случаев исчезновения языков, тасманийского, корнского и шести языков индейцев США: йахи, могикан, читимака, начиз, катавба и машпи. Но эта работа Сводеша не вызвала особого интереса. Хотя ряд лингвистов описывал языки малочисленных и бесписьменных народов как до Второй мировой войны, так и после, но, осознавая высокую вероятность исчезновения их традиционных культур, исследователь, как правило, не предполагали риска скорого исчезновения их языков. В 1970-е годы о том, что небольшие этнические группы утрачивают свои языки и переходят на боле распространенные в их регионе, стали говорить чаще. В 1973 году вышла работа Нэнси Дориан «Грамматические изменения в умирающем диалекте», а в 1977 году была опубликована книга «Смерть языка» (Language Death).
Но коренным образом ситуация изменилась только в начале 1990-х годов. Факт постепенного исчезновения многих языков был широко признан, и документирование исчезающих стало считаться одной из главных задач лингвистов. В связи с происходящими по всему миру процессами исчезновения языков раздавались тревожные предупреждения. Один из ведущих специалистов по этой проблеме Майкл Краусс писал в 1992 году: «Следует серьезно пересмотреть наши приоритеты, иначе лингвистика войдет в историю как единственная наука, проморгавшая исчезновение 90 % того объекта, который она призвана изучать».
По прогнозам Краусса, сделанным в начале 1990-х, из более шести тысяч языков мира через сто лет должно сохраниться лишь около шестисот. Нынешние оценки более оптимистичны, но все равно примерно 30 – 35 % языков считаются находящимися под угрозой.
Процесс смены основного языка коллективом говорящих называют языковым сдвигом. Для него характерно изменение функций первоначального языка и нового языка с изменением поколений. Если отцы в качестве основного используют старый язык и лишь немного осваивают новый, то их дети на старом языке говорят уже хуже и чаще используют новый язык, а для внуков новый язык уже оказывается основным, они выучивают его с рождения, свободно владеют, а старый язык почти или вовсе не знают.
Хорошо известны факторы, которые могут вызвать языковой сдвиг. Это колониальный или военный захват территории, при котором языком власти оказывается язык другого этноса. Или же, напротив, переселение небольшого языкового коллектива в регион, где говорят на другом языке. Также этому способствуют индустриализация, урбанизация, любые экономические изменения, затрагивающие традиционную культуру, введение школьного образование, распространение телевидения и так далее. Главными условиями языкового сдвига всегда оказываются наличия контакта языков (то есть людей, которые в той или иной степени владеют обоими языками) и неравенство престижа этих двух языков.
Исчезающий язык часто самими его носителями воспринимается как ненужный, непрестижный, а новый, доминирующий язык связывается с более высоким социальным статусом, с возможность получить хорошую работу, с высоким уровнем цивилизации и культуры. Поэтому родители могут считать ненужным учить детей этническому языку и говорят с ними только на доминирующем языке (английском, испанском, русском и т. д.). Добровольный выбор перехода на новый язык часто сочетается с большими или меньшими элементами принуждения со стороны государства.
Принуждение может осуществляться через школу, где детей за разговоры на своем этническом языке дразнят одноклассники или наказывают учителя. Кенийский писатель, носитель языка гикуйю, вспоминал о своем детстве: «Нарушитель [запрета говорить на других языках, кроме английского] подвергался телесному наказанию – от трех до пяти ударов палкой по голым ягодицам – или его заставляли носить на шее металлическую бляху с надписью “Я дурак”».
В конце 1950-х – 1960-х годах удивительным образом в разных частях мира государства вели схожую политику в отношении языковых меньшинств. У этих народов в принудительном порядке изымали из семей детей и отправляли их учиться в интернаты, где обучение шло на доминирующем языке. В результате подросшие дети не только не владели языком своего народа, но и утрачивали связь с его культурой и часто уже не могли вернуться к традиционному образу жизни. Так происходило в СССР на Крайнем Севере, где с помощью военных вертолетов отслеживали детей, которых родители пытались спрятать на дальних стойбищах. В Австралии до 1970-х годов по распоряжению правительства тысячи детей из семей коренных народов насильственно отбирались у родителей и воспитывались в интернатах или приемных семьях белых австралийцев. Они вошли в австралийскую историю как «Украденные поколения» (Stolen generations), кратко об этом мы рассказывали в особом очерке. Подобные события были и на Аляске, и в Бразилии.
Однако следует учесть, что предсказать языковой сдвиг оказывается невозможно. Иногда все факторы, ему способствующие, в наличии, но исчезновения языка не происходит. Люди продолжают говорить дома на своем этническом языке, а в других сферах применять доминирующий язык, и так делает поколение за поколением. Причем есть языки, которые удивительным образом в течение столетий опровергают прогнозы о своем скором исчезновении.
Николай Вахтин привел впечатляющие примеры из истории языков Сибири. Уже первые исследователи, отправлявшиеся туда в XIX веке, считали, что будут изучать языки «вымирающих инородцев». Академик Шангрен в 1845 году инструктировал Матиаса Кастрена перед поездкой в Западную Сибирь, что тот должен «все народы… на пространстве между Енисеем… и Обью… точно исследовать в этнографическом и лингвистическом отношении», потому что «не должно упускать время, чтобы ныне спасти об них сколько можно сведений».
В 1860-е годы Г. Майдель писал о юкагирах, живших в бассейне рек Большой и Малый Анюй: «…Теперь там живет всего несколько семей, которые, впрочем, уже совершенно забыли свою речь и приняли как язык, так и образ жизни русских». Спустя сорок лет этнограф Владимир Иохельсон писал о юкагирах тех же мест: «Через несколько десятков лет юкагирский язык может исчезнуть, а само племя прекратит существование» (1900). В конце 1980-х исследовавшая юкагиров Е. Маслова пишет о том, что юкагиры старшей возрастной группы владеют юкагирским, а также русским и иногда якутским, а для более молодых русский или якутский языки выходят на первое место. То есть прошло 120 лет после записи Майделя, а ситуация остается примерно одинаковой: на юкагирском языке говорит старшее поколение, молодые знают его плохо, исследователи ожидают скорого исчезновения языка. Но исчезновения не происходит. Подобные наблюдения делались исследователями языков коренных народов и в других местах: Австралии, Африки, Северной и Южной Америке.
Чем же объясняется неожиданное сохранение языков? Во многих случаях пессимистическая оценка языкового будущего оказывается основанной не на реальной ситуации, а на ожиданиях исследователя. Этому способствуют некоторые особенности функционирования языка в традиционном обществе при двуязычии. Старшее поколение обычно выступает как носитель традиционной культуры, в том числе и хранитель этнического языка. Представители среднего поколения могут даже говорить, что они вовсе «забыли свой язык», но проходит несколько лет, они сами достигают определенного возраста и начинают выполнять функцию носителя традиции. И тут оказывается, что они вполне сносно владеют своим этническим языком.
Более того, часто в культуре ожидается, что люди молодого и среднего возраста не будут говорить на этническом языке. Им как бы «положено его не знать». Сами они могут воздерживаться от общения на нем, поскольку владеют языком хуже, чем их родители, и стесняются этого, особенно в присутствии старшего поколения. Но когда старшее поколение уходит, они оказывают лучшими знатоками своего языка.
Поэтому у многих народов исследователи видят одну и ту же картину. Старики говорят на этническом языке (и передают его детям, когда общаются с ними). Молодое поколение на нем не говорит, и принято считать, что знает его плохо или вовсе не знает. А через тридцать лет ситуация все та же, но в роли стариков выступает уже бывшее молодое поколение.
При такой жизни “исчезающего” языка в нем неизбежно возникают изменения под влиянием доминирующего языка. Могут утратиться какие-то фонемы, свойственные только этому языку и “сложные” с точки зрения доминирующего языка. Говорящие начинают выбирать в своем этническом языке преимущественно те конструкции, какие есть и в доминирующем. Например, если в языке один и тот же смысл можно передать тремя выражениями: «У меня есть много детей», «Я имею много детей» и «Я многодетный», а в доминирующем языке для этого используется только конструкция с глаголом «иметь», то и на первом языке люди начнут говорить только «Я имею много детей», а два остальных способа могут забыться.
В результате языки меняются иногда довольно значительно. В 1972 году Роберт Диксон опубликовал описание австралийского языка дьирбал, а в 1980-х его аспирантка Аннет Шмидт исследовала тот же народ и обнаружила, что молодое поколение говорит на языке, которые по многим признака отличается от традиционного языка дьирбал. Она дала ему название Young people’s Dyirbal. В другом австралийском языке – тиви – выделяют целых три подобных варианта, использовавшихся разными поколениями. Но следует помнить, что разными языками дьирбал и «дьирбал молодежи» будут для лингвиста, а для самих носителей традиции это один и тот же язык, «язык наших предков».
