«Полит.ру» публикует стенограмму постановки ProScience Театра, которая прошла 14 марта в Центральном Доме журналиста. С темой «Заблуждения и мифы о Вселенной» выступил Владимир Сурдин — российский астроном, популяризатор науки, старший научный сотрудник Государственного астрономического института имени П. К. Штернберга, доцент физического факультета МГУ. Вечер вел журналист Никита Белоголовцев.
Никита Белоголовцев:
– Добрый вечер, дамы и господа. Меня зовут Никита Белоголовцев, приветствую вас на сегодняшнем представлении в нашем ProScience Театре, организованном сайтом Polit.ru. Я сегодня крайне рад. Мне впервые за долго время не приходится произносить пригласительную фразу, просить пересаживаться ближе к сцене, потому что мест ближе к сцене у нас сегодня категорически мало. Это прекрасно. Мы рады, что вас так много. И, собственно, почему вас так много – потому что главный герой сегодняшнего вечера – это Владимир Сурдин. Давайте пригласим его на сцену максимально бурными для нашей сдержанной наукообразной аудитории аплодисментами. Владимир Георгиевич, здравствуйте! Прошу вас, занимайте свое место, потому что сейчас нам предстоит длительная процедура выслушивания перечня многочисленных ваших регалий... Я, конечно, не думаю, что информация будет настолько шокирующая, что заставит вас присесть, но тем не менее, на всякий случай. Прошу вас.
Наталья Харламова:
– Владимир Георгиевич Сурдин – российский астроном, популяризатор науки, старший научный сотрудник Государственного астрономического института имени П.К. Штернберга, доцент физического факультета МГУ.
Родился в 1953 году в Миассе. В 1976 году окончил физический факультет МГУ, а затем аспирантуру. В 1979 году Владимир Сурдин защитил кандидатскую диссертацию на тему «Эволюция системы шаровых звездных скоплений», сейчас он кандидат физико-математических наук.
Научная деятельность Владимира Сурдина сконцентрирована на динамике звездных скоплений, процессах звездообразования, физике межзвездной среды и динамике объектов Солнечной системы. Он изучал, как распределяются шаровые скопления галактики по массам как результат их динамической эволюции, исследовал роль приливных эффектов и воздействие массивных горячих звезд на газ в молодых скоплениях.
Преподавать Владимир Георгиевич начал довольно рано: с 1972 он в течение многих лет руководил кружком «Астрофизика» в Московском городском дворце пионеров. На счету ученого большое количество прочитанных лекционных курсов, и сейчас он читает курсы по общей астрономии и спецкурс по звездообразованию на физическом факультете МГУ. Сурдин написал несколько учебных пособий для школьников, опубликовал более 100 научных статей и множество научно-популярных статей и книг.
Он является членом Международного астрономического союза, Астрономического общества, Комиссии РАН по борьбе с лженаукой, а также бюро Научного совета РАН по астрономии.
Никита Белоголовцев:
– Все верно, Владимир Георгиевич?
Владимир Сурдин:
– Спасибо, да.
Никита Белоголовцев:
– Давайте я чуть-чуть, возможно, забегу вперед. Возможно, даже украду у вас кусочек хлеба, буквально пару крошечек, и расскажу, что одно из ваших ключевых научных званий – это член комиссии РАН по борьбе с лженаукой. Потому что у нас сегодня будет много о заблуждениях. Я сразу выскажу две мысли, которые, возможно, опять-таки сразу окажутся заблуждениями, но вы заодно сможете сразу их прокомментировать.
Так сложилось, что вы занимаетесь астрономией чуть больше, чем я чем бы то ни было, даже гораздо более простыми человеческими вещами, и в моем понимании, возможно, сугубо дилетантском, в астрономии происходят два совершенно разнонаправленных процесса. С одной стороны, количество информации, которая у нас появилась за последние лет тридцать, – абсолютно фантастическое, с другой стороны есть ощущение, что такой массовый интерес к космосу все-таки чуть-чуть идет на спад. Нет той романтики, нет того призыва. И с одной стороны, всего о космосе становится больше, а с другой стороны, интересен он, возможно, чуть-чуть меньше. Так ли это?
Владимир Сурдин:
– Я думаю, что не так. Во-первых, я все-таки хочу поздороваться с аудиторией и признаться, что я первый раз в жизни в такой форме выступаю. Театр – странное слово для меня, профессионального астронома; с этой стороны сцены я, пожалуй, впервые. По поводу спада интереса: вы только что сказали про редкий случай, когда нет свободных мест в первых рядах, – вот вам и ответ.
Никита Белоголовцев:
– Вы переживали, Владимир Георгиевич, что свободные места есть в задних рядах, но пока мы начинали, их стало чуть меньше.
Владимир Сурдин:
– Спадает интерес к космонавтике. То, что раньше называли интересом к космосу, Вселенной, мое поколение воспринимало как интерес к полетам человека, собачки, космических аппаратов к планетам. Этот интерес, романтическое такое наслоение, спадает. Я рад этому, потому что прошло более пятидесяти лет с тех пор, как космонавтика стала на ноги, и пора бы ему спасть. И пора бы к ней относиться просто как к рядовой технической отрасли, считать деньги – сколько мы вкладываем, сколько получаем – и ожидать от этого не каких-то романтических моментов, а просто пользы для науки, для общества, для быта, в конце концов. И хорошо, что так произошло. Много интересного кроме изучения космоса есть. Но я надеюсь, что сегодня мы все-таки о космосе поговорим.
И не удивляйтесь, что мы выбрали такую основную тему – я решил рассказать о мифах и заблуждениях в астрономии, вовсе не думая, что в зале будут сидеть те, кто страшно заблуждается и имеет неправильные представления, – как раз наоборот.
Никита Белоголовцев:
– Мы с вами не до конца видим лица и, возможно, выражение какого-то крайнего изумления.
Владимир Сурдин:
– И замечательно. Дело в том, что каждый из нас в зале – специалист в какой-то области, и у каждого есть мифы в соседних областях. Мы все любознательные, мы все стараемся расширить свой кругозор, и, конечно, основные факты у нас в голове далеки от профессионального уровня. Например, у меня, астронома, сплошные мифы в области биологии, да? У биолога, который наверняка есть в зале, найдутся какие-то мифы в области астрономии. Это хороший момент, чтобы зацепиться за миф и немножечко рассказать, что же на самом деле. Вот поэтому такая странная тема не должна никого настораживать, тем более что начнем мы с таких простых вещей, казалось бы, «обидных»: ну уж это-то мы знаем! А я вот вам расскажу, что не совсем.
Никита Белоголовцев:
– Вот перед тем как начнем о том, что мы знаем, я сразу начну со своего первого, точнее, теперь уже со второго мифа-заблуждения. Я вам скажу честно, когда я готовился к разговору с вами, у меня возник первый вопрос: чем в принципе занимается современный астроном? Потому что мы все лет с четырех представляем себе астронома сказочного. Сначала представляем себе колпак со звездами. Потом какого-нибудь астронома из мультфильма «Незнайка» с гигантским телескопом. Я скажу честно: Кеплер, Бруно, Коперник – чем вот эти люди занимались, мы более-менее представляем. А есть ощущение, что астроном 2016-го года, по крайней мере, для некоторых пришедших сюда – это некоторая загадка: как проходит его рабочий день, неделя, месяц.
Владимир Сурдин:
– Когда вы сказали о колпаке со звездами, я сразу подумал, что не это профессиональный головной убор астронома. Обычно это шапка-ушанка или плотная вязаная шапочка, потому что работаем мы – те, кто наблюдает у телескопа, – по ночам, в холоде, и главное – потеплее одеться. Колпак тут не поможет. Я напомню, что профессиональных астрономов в мире около 15 000 человек, и почти все мы объединены Международным астрономическим союзом. Насколько я помню, это первое международное научное общество. Оно в начале XX века родилось, и понятно почему. Объект исследования один, небо у всех над головой одно, и естественно было объединить усилия, чтобы как-то разделить работу, координировать ее и вести совместные наблюдения. Вот, пятнадцать тысяч… ну, трудно грань точно провести, кто астроном, кто не астроном. Физики часто астрономией занимаются, многие биологи – астробиологией, но примерно 15 000 человек во всем мире можно назвать астрономами. Из них треть из США, американцы очень любят астрономию, это такой фронтир, как сейчас говорят, вперед ведущая наука. В СССР, насколько я помню, было около 900 профессиональных астрономов. Сегодня в России осталось около шестисот человек. Может, кто-то меня поправит, но мне кажется, что это самая редкая специальность. Ну, кого может быть меньше?
Никита Белоголовцев:
– Футболисты с Вами поспорят, профессиональные, в России.
Владимир Сурдин:
– Их, наверное, больше шестисот человек во всей стране. Вот. Специальность редкая, но хорошо известная. Вы видите, она регулярно обсуждается в детских книжках, во взрослых книжках, в телевизионных передачах.
Кому мы нужны? Раньше мы были нужны для очень конкретных целей – служба времени и служба географических координат опирались на астрономические наблюдения. Сегодня время делают не астрономы. Мы убедились, что Земля – плохой часовой механизм, она неравномерно крутится. Сейчас нам делают время физики с помощью атомных часов, астрономам это уже не по силам. Координаты – это пока еще наша привилегия, и хотя вы думаете, что по миру вас и ваш автомобиль ведет GPS-навигатор, ваш наладонник, планшет, но чтобы спутники GPS правильно летали, работает очень мощная астрономическая служба. Сам спутник не знает, где он находится, без нас он заблудится. Так что по-прежнему координатная служба на Земле – это работа астрономов. Ну и кроме этого – фундаментальная наука. Мы движемся все дальше и дальше, телескопы все больше и больше. И смотрим, и находим то, о чем не подозревали еще вчера.
И есть второе направление – обеспечение космических полетов. Сегодня не грех об этом сказать. Так рад, что вот именно сегодня случайно собрались, потому что десятилетиями мы ждали того момента, когда Россия вернется к межпланетным исследованиям. Стыдно сказать, лет тридцать никуда не летали.
Никита Белоголовцев:
– Ну, хорошо. Мы как раз повесили отличное марсианское ружье над сценой, к нему обратимся, а сейчас перейдем к первому лекционному фрагменту. О том, кто такие астрономы и зачем они нужны, мы уже частично начали говорить, теперь нам и красивая планета в помощь.
Владимир Сурдин:
– Немножко про заблуждения. Я начну с простых вещей, но уверяю вас, они не всем понятны. Буквально вчера вечером я читал лекцию в Воронеже. Там есть хороший книжный клуб, меня пригласили прочитать лекцию, и она была довольно серьезная. Мы решили о Луне поговорить. Я много рассказывал интересного и малоизвестного о Луне, аудитория слушала, и в конце один, слава богу, встал, не постеснялся и спросил: «Все понял о Луне, единственное не понимаю: фазы Луны, которые в календаре, – новолуние, первая четверть, – откуда они берутся?». Вот хорошо все-таки, что у меня большой опыт в этом смысле, я тут же вынул презентацию, приготовленную к сегодняшнему вечеру, и показал ему. Давайте посмотрим на самые элементарные заблуждения.
Вообще говоря, самое элементарное сегодня – это что вокруг чего обращается, Земля вокруг Солнца или Солнце вокруг Земли. Я уверен, что здесь нет ни одного представителя тех 30% россиян, которые думают все еще, что Земля на месте, а Солнце движется. Кстати, Россия в этом смысле ничем не отличается от других развитых стран, во многом от них отличаемся, но в этом почему-то нет – каждый третий думает, что Земля на месте. Ну, понятно, что это не так. А вот, скажем, более сложный вопрос. Смена сезонов года: зима, лето, промежуточные сезоны. Я по опыту знаю, что примерно каждый второй человек, многие даже с высшим образованием, неверно представляет себе, почему лето сменяет зиму.
Мы знаем, что Земля не совсем по круговой орбите движется, это так. Мы иногда чуть ближе к Солнцу, иногда чуть дальше от Солнца. И кажется, что это и есть причина, почему нам то теплее, то холоднее. Вот так себе представляют люди смену сезонов: Земля поближе к Солнцу – это у нас лето, подальше – это у нас зима. Забывают, что в Австралии как раз все наоборот бывает, там противоположная фаза: у нас зима, а у них лето; как-то пропускают это мимо себя. На самом деле можно забыть об эллиптичности земной орбиты, а вот наклон оси вращения Земли по отношению к плоскости орбиты приводит к тому, что полгода теплее в Южном полушарии, полгода – в Северном. То есть Земля не меняет наклон своей оси, она просто движется вокруг Солнца и подставляет Солнцу то южную часть своего шарика, то северную. Вот это как раз и есть причина смены сезонов года.
Мне не стыдно об этом говорить, потому что был момент, когда я спокойно задавал биологам вопрос: «А в чем разница между бактерией и вирусом?». У биологов, конечно, волосы дыбом вставали от этого – как тебе не стыдно не знать такое! Были и такие моменты в жизни астронома.
Я уверен, что в жизни любого не астронома был момент, когда он вдруг понимал, – ах, вот почему зима и лето бывают, – и хорошо, что понимал это, а не пропускал мимо себя.
И о Луне, немножко о Луне. Луна – самое красивое, по-моему, светило на ночном небе. Не перестаю удивляться, глядя на нее и в бинокль, и в телескоп, какая это красота. Обычно мы на фотографиях и на картах видим полную Луну. Но в действительности, конечно, редко когда она бывает полной, а обычно мы видим какую-то ее часть, освещенную Солнцем. Называем это фазами Луны.
Фаза – это часть лунного диска, которую Солнце в данный момент осветило, остальная часть – в темноте. А убеждения по этому поводу бывают разные. На отрывных календариках мы видим фазы: ноль – это новолуние, то есть темный лунный диск, еле заметный, иногда и просто незаметный. Единица – это полная фаза, полнолуние. В промежутках бывает первая четверть, последняя четверть, мы к этому привыкли. Так вот, есть такой миф, такое заблуждение, что это Земля бросает свою тень на Луну и закрывает часть ее диска от солнечных лучей. Не раз я встречал это убеждение у взрослых людей. Это, конечно, не так. Мы видим освещенную часть Луны, потому что она движется вокруг Земли, и мы с разных направлений на нее смотрим. А Солнце освещает ее практически с одной стороны. В течение месяца, т.е. за время оборота Луны вокруг Земли, положение Солнце относительно Земли и Луны мало меняется, можно считать, что Солнце всегда светит с одной стороны, а мы, наблюдатели, смотрим то на темную, то на светлую сторону лунного шарика и поэтому видим либо темную часть, либо полностью освещенную.
Еще одно связанное с Луной заблуждение – что она чрезвычайно яркая, что она сияет на ночном небосводе, что она чуть ли как не отполированный металлический шар блестит. Так вот надо вам сказать, что Луна – одно из самых темных тел, которые вообще мы встречаем в быту или где-то там, в космическом пространстве. То, что она выглядит светлой – это просто контраст по сравнению с еще более темным небом. Вот посмотрите на эти фотографии. Издалека были одновременно сфотографированы Земля и проходящая на ее фоне Луна. Сравните яркость нашей Земли, которую мы наблюдаем из космоса, и яркость полностью освещенной Солнцем части лунного шарика. Да он темный, как свеженакатанный асфальт. И это не гипербола. Действительно, асфальт, такой чистенький, светлый, помытый отражает примерно 7% солнечных лучей. И столько же отражает Луна. Вот еще одна фотография. Это японский спутник летал вокруг Луны несколько лет назад и одновременно показал нам и ее поверхность, и Землю. Разницу вы чувствуете, да? Земля – тоже не ахти что, она отражает примерно 35% солнечных лучей, в основном за счет облаков. Но на Луне нет атмосферы, нет океанов, нет облаков над ней, поэтому очень мрачная, темная у нее поверхность. Вот такая наша Луна на самом деле.
Но не такая уж она некрасивая. Посмотрите на этот снимок. Это честный снимок, но немножко усилен контраст цвета. Это можно сделать и в «Фотошопе», подкрутить настройку, но это сделано немножко более научно; да она цветная, наша Луна! А почему мы этого цвета не видим? А дело в том, что наше зрение при наблюдении слабо светящихся объектов чувствительно только к серым оттенкам. Помните, колбочки, палочки на сетчатке глаза. Мы не видим цвета на Луне, потому что она действительно темная. А стоит немножко повысить яркость и усилить контраст – смотрите, какая красивая.
Никита Белоголовцев:
– Можно я сразу на правах неофита? Вот скажите, пожалуйста, эффект такого рассеивающегося звездного света, как лучи звезды, – это оптическая иллюзия?
Владимир Сурдин:
– Нет-нет, любой любитель астрономии знает, что это знаменитый кратер Тихо, он сравнительно молодой. Сюда врезался метеорит, взрыв был, и вещество полетело в разные стороны, даже на обратную сторону Луны. Это просто светленькое, более молодое вещество. Потом под действием космической радиации оно тоже потемнеет, но пока оно еще светлее, чем подстилающая поверхность.
Никита Белоголовцев:
– Но оно разлетелось прямо так, неравномерно…
Владимир Сурдин:
– Да, не равномерно, а струями. Видели, как граната взрывается, нет, не видели? Слава богу.
Никита Белоголовцев:
– К счастью, нет.
Владимир Сурдин:
– Ну, вот и хорошо. Вот как осколки гранаты разлетаются, так и взрыв выбросил струи этого вещества. А есть еще кратер Коперник, там тоже полетели осколочки… но он хорошо заметен, да?
Еще одно предубеждение относительно Луны. Человек, искушенный в астрономии, знает, что мы видим всегда только одно полушарие Луны. Только половинку ее шарика, потому что он всегда, синхронно обращаясь вокруг Земли, подставляет нам одну сторону. Это так, но не совсем. Сейчас я вам покажу два снимка Луны, сделанных в течение одной ночи. Чувствуете, как она поворачивается немножко, то один бок, то другой демонстрирует? Это не она так поворачивается, это мы на Земле в течение ночи переезжаем примерно на 12 000 километров, вечером мы на одной стороне Земли, а к концу ночи – на другой. Это мы с разных направлений на нее смотрим и немножко видим лишнего то справа, то слева.
Никита Белоголовцев:
– Это максимально возможный поворот или только с третьего на четвертое марта 2007 года?
Владимир Сурдин:
– Нет, это обычный поворот, хорошая погода была, вот сфотографировали. Вот так в течение ночи она немножечко заигрывает с нами, демонстрирует себя с разных сторон. Красивая. Вообще, с Луной нам очень повезло. И кстати, мы еще будем говорить о Марсе, но я напомню, что сейчас начинается новый этап изучения Луны российскими космическими аппаратами. Слава богу, и до этого мы дожили, потому что когда-то мы были лидерами в этом направлении, и я надеюсь, что мы восстановим некоторые свои достижения в ближайшие годы. Ну, ладно, остальные вещи, наверное, чуть-чуть позже.
Никита Белоголовцев:
– Да, давайте оставим нам возможность имитировать наличие бурного выстроенного сценария. Как раз вы хотели полного погружения в театр, Владимир Георгиевич. Собственно, для тех, кто периодически бывает у нас на представлениях ProScience Театра, следующая вещь – это не новинка. Те, кто у нас впервые, знакомьтесь и привыкайте. Вместе с героем вечера у нас есть еще одно действующее лицо, это так называемый Скептик. Человек, который в отличие от меня не сидит с вами на одной сцене, которому можно чуть больше. Сегодня у нас, конечно, скептик такой немножечко специфический, Наталья Демина, ваша старая знакомая, поэтому у вас есть шанс сыграть договорной матч, но я тут буду тогда в роли арбитра следить. Прошу вас, вопрос от Скептика. Постарайтесь все-таки максимально скептично, а то мне придется вместо вас играть злого полицейского.
Скептик:
– Я хотела спросить, зачем вообще исследовать Луну или Марс, зачем посылать дорогостоящие корабли туда, если на Земле куча проблем, в частности в России куча проблем с дорогами, проблема с образованием, со здравоохранением. Что бы вы сказали человеку, обычному обывателю, маме ребенка, которая постоянно видит все эти проблемы и в школе, и в больнице, и в поликлинике, – зачем тратить такие огромные деньги на все это? Почему вы так радуетесь тому, что деньги будут потрачены на Луну и на Марс?
Владимир Сурдин:
– Вот если бы я был экономистом, я бы рассуждал так. Мы не посылали ничего к Марсу в течение тридцати лет, а проблем становилось все больше и больше. Может быть, как раз это – выход из проблем? Потому что сорок лет назад экономических проблем в стране было меньше – и мы регулярно летали к Марсу. Так что корреляция как раз обратная. Нужно ли напоминать тем, кто сегодня в зале, что мы не ждем от этих первых полетов никакой прибыли, наоборот, только тратим на них свои усилия? Но всегда фундаментальная наука оборачивается прогрессом сначала в науке, потом в технике, потом на кухне у нас – появляется микроволновка, электронные часы, навигаторы и прочее.
Ну, вот пример. Я не люблю такие примеры, но он все-таки как-то пришел в голову. Сегодня у каждого из нас в кармане, в сумочке дамской есть микропроцессор. Он в сотовом телефоне, в часах, в карточке банковской. А когда появился первый из них и за какой надобностью? Для осуществления полета человека на Луну. Первый микрокомпьютер был создан, потому что компьютер нужен был на борту космического аппарата, а вес у нормальных компьютеров тогда был тонны и тонны. И чтобы как-то совместить эти два свойства – умный, но маленький, – и были созданы компьютеры в одном кристалле. Сегодня они везде. Ну, в общем, без них уже жизни нет. А толкнула вперед ту область именно космонавтика. Ну, отчасти военные затраты, а отчасти космические подтолкнули развитие этой области. Зачем мы летим на Марс? Во-первых, спортивный интерес: если мы чего-то можем достичь, то мы всегда пытаемся это сделать: на Джомолунгму залезть и в Марианскую впадину спуститься, посмотреть, что там есть… и к Марсу люди стремятся, по-моему, исключительно спортивно, чтобы доказать, что они лично крутые, что их страна – передовая в технической сфере. А для ученых это просто фантастическая возможность, запасная Земля, кстати. Убедил, что надо? Нет, не убедил? Ну ладно.
Никита Белоголовцев:
– Допустим. Давайте я все-таки заострю внимание на вопросе Натальи, а то слишком, конечно, такой пас в открытые ворота произошел. Смотрите: Марс – ОК, запасная Земля, может, что там полезное найдем. Ну и действительно, глупо не слетать, если он по меркам Вселенной на заднем дворе. У меня другой вопрос. Я хорошо могу понять, как полет на Марс может двинуть науку вперед, как полет на Марс может прийти на мою кухню. Как изучение галактик, находящихся за миллиарды световых лет, отразится на моей конкретной кухне? Я понимаю, как – изучение Солнечной системы, я понимаю, как – космонавтика, я понимаю, как GPS-спутники на меня влияют. А от того, что вы находите звезды где-то там, где я даже представить не могу, мне чего?
Владимир Сурдин:
– Все, понятно. Да, это более сложный вопрос, и тут сразу ответ найти трудно, но, пожалуй, я его нашел сразу. Не готовился, ей-богу, но сразу пришло в голову. Я вспомнил историю открытия электромагнитного поля. Сегодня мы без радиоволн просто не живем. Может быть, не все знают, что сотовый телефон – это вообще-то радиостанция, и для нас это сегодня – быт. А этот быт начался не так давно. Грубо говоря, моя бабушка еще могла быть современником Фарадея. А он же абсолютно оторванную от жизни, от кухни вещь изучал, электромагнитное поле, индукция, сделал открытие и так далее; тогда он не подозревал, что это станет необходимым элементом нашей жизни. Он открыл новую физическую силу. А за прошедшие 20 лет те, кто изучал самые-самые далекие галактики, вот прямо на краю Вселенной, тоже открыли новую физическую сущность. О ней, наверное, все слышали. Условное ее название – темная энергия. Условное, потому что мы не знаем, что это такое, так же как Фарадей не знал, что такое электричество. Мы открыли пятое взаимодействие, пятый сорт физических сил. Пока это просто условно темная энергия, но у нее удивительное свойство – антигравитация. Ничего себе, иметь возможность пользоваться такой силой, как антигравитация. Мы еще не знаем, как ею пользоваться. Фарадей тоже не мог ни сотовый телефон сделать, ничего, но прошло 100–150 лет, и все это заполнило нашу жизнь. Я уверен, что и пятой силе найдут применение.
Никита Белоголовцев:
– ОК, тут поставили галку, засчитано, спасибо. Про Марс давайте. Почему мы сегодня в исторический день собрались?
Владимир Сурдин:
– По случайности. По счастливой случайности. Я напомню, то, что сегодня в обед полетело к Марсу, называется «ЭкзоМарс», довольно объемный проект. Начался он сегодня, а затянется работа года до 30-го, наверное. Сейчас надежные аппараты. А случайность заключается в том, что задумали этот проект европейские и американские инженеры и астрономы. И четыре года назад американское космическое ведомство NASA сказало, что кризис, денег нет, и они из этого проекта выходят. Европейцы были вынуждены обратиться к нам, и счастье, что у нас тогда с деньгами было более-менее нормально, и мы к этому проекту присоединились. Это во всех отношениях замечательно.
Во-первых, наконец-то мы, российское научное сообщество, летим к планетам, впервые в истории новой России.
Во-вторых, политики ругаются и наживают врагов стране, а инженеры и ученые продолжают кооперацию и наживают друзей.
Никита Белоголовцев:
– А вот важнейшее уточнение, мы только деньгами туда летим?
Владимир Сурдин:
– Нет, ну что вы. Деньги как раз в основном из Европы. У нас очень хорошая ракета. Называется «Протон». Дело в том, что к Марсу маленький аппарат не запустишь. То, что сейчас вокруг Земли летает, иногда размером с кружку и вполне работает, можно запускать. А на Марс нужен очень мощный ракетоноситель, чтобы толкнуть большой груз, чтобы он туда долетел и там работал. У европейцев нет такой ракеты, американцы им не дают, а мы даем, и она сравнительно дешевая, надежная, и, в общем, это их, конечно, подкупило.
Но не только – мы не извозчики. К Марсу через полгода подлетят две космические станции – одна выйдет на орбиту и будет долго-долго по ней летать, атмосферу исследовать; а другая испытает посадочную систему; это испытательный полет, одна из целей которого – научиться садиться на Марс. Так вот на орбитальном аппарате половина научной аппаратуры тоже наша, и это очень интересная аппаратура. Мы, кажется, нащупали на Марсе жизнь, ее некоторые проявления. Те, кто следят за этой темой, знают – в атмосфере Марса обнаружен метан. Метан – такой газ, что он долго не держится в атмосфере, солнечный ультрафиолет его разрушает. Раз он там есть, он откуда-то берется, есть его источники. На Земле главный источник метана – микробы, гниение. Либо болотный газ, гниение в болоте, либо у коров в желудке, ну такие ферментативные всякие процессы. Вряд ли коровы есть на Марсе, а вулканов там точно нет, остаются микробы в грунте. Это очень здравая гипотеза, которую сейчас будут проверять.
Никита Белоголовцев:
– Идеальный сценарий: прилетели два наших друга. Один по орбите летает. Что должно произойти со вторым при идеальном сценарии, если все пойдет как надо?
Владимир Сурдин:
– Второй, в основном, технический эксперимент – научиться садиться на Марс. Это очень непростое дело. Я напомню из чувства… нет, не из чувства патриотизма, я не ура-патриот, а из чувства профессиональной гордости, что первая мягкая посадка на Марс была наша, и был это 1971-й год. Никто еще вообще не пытался посадить ничего на другую планету, мы тогда посадили на Марс первый свой аппарат, «Марс-3».
Никита Белоголовцев:
– Буквально через год Вы стали руководить кружком «Астрофизика». Связь неслучайна.
Владимир Сурдин:
– Да, меня это вдохновило. Но после этого каждая вторая попытка была неудачной. Например, европейцы так ни разу и не сели на Марс.
Никита Белоголовцев:
– А в чем сложность, расскажите. Просто для меня, такого темного, вообще разницы нет.
Владимир Сурдин:
– Разные бывают причины, например, самые тривиальные. Одно время американцы запускали очень дорогие аппараты. Большая группа людей на большие деньги долго готовила полет. Полеты были безукоризненные, но потом решили – о, мы крутые, мы умеем летать на другие планеты, давайте удешевим это дело. И у них началась программа «Дешево и быстро». Можно было понять, что дешево и быстро не бывает хорошо. И вот распределили работы по подготовке марсианского зонда между Англией и США. Англичане писали программное обеспечение, американцы начальные данные в него вводили – полетел аппарат. Англичане написали в километрах, а американцы ввели опорные данные в милях. В общем, аппарат промахнулся, нырнул в атмосферу и сгорел. Там очень точно надо входить в атмосферу, чтобы и не сгореть, и не вылететь обратно в космос, там коридор узенький. Вот, не получилось. Был европейский очень хороший аппарат, «Бигль-2» (наверное, вы помните – на «Бигле» плавал Дарвин, изучал биологию). Изумительно красивая машина разбилась вдребезги. И больше Европа не пыталась.
Сейчас у Европы вторая попытка посадить что-то на Марс. Так что будем просто учиться это делать. Атмосфера разреженная, парашюты не очень-то там тормозят. Последняя посадка на Марс была вообще на ракетных двигателях. Красиво, американцы туда тяжелый марсоход привезли. У них большой опыт, американцы туда много чего посадили. У нас такого опыта нет, у европейцев нет, и мы учимся.
Никита Белоголовцев:
– Для тех, кто не следил, последние уточняющие вопросы. Когда следующий «чек-пойнт», когда в следующий раз ждать важных новостей по этой теме?
Владимир Сурдин:
– Важная новость будет, во-первых, когда он долетит до Марса через полгода и мы посмотрим, не промазал ли он, вышел ли на орбиту, работает ли там все. Потом в 18-м году будет очень интересное продолжение этого эксперимента – тогда уже точно будет посадка. Большая российская посадочная платформа привезет на Марс европейский марсоход. Он будет не особенно большой, ну, вот с этот столик размером, килограмм триста будет весить (на Земле). Но на нем будут два очень важных агрегата. Дело вот в чем.
Первый раз стали искать жизнь на Марсе в 1976 году. Тога американцы посадили на Марс два аппарата, «Викинг-1» и «Викинг-2», и активно искали в грунте какие-нибудь марсианские микробы. Не нашли ничего. Теперь мы понимаем почему. Там такая радиация, что на поверхности долго не выживешь. Значит, надо искать в глубине. Откуда-то метан берется – скорее всего, микробы там. А в глубину не так просто попасть. До сих пор все марсоходы – «Спирит», «Оппортьюнити»…
Никита Белоголовцев:
– Как сейчас помним…
Владимир Сурдин:
– Ну, все-таки сюда пришли не случайные люди, тот, кто интересуется астрономией. Ну вот, все эти марсоходы – геологи. Там нет биологического оборудования, они бы и не могли ничего найти. И вот, наконец-то, «ЭкзоМарс», этот маленький, но умный марсоход будет снабжен бурильной установкой, он сможет оттуда снизу что-то доставать, а приборы сразу сделают сотни биохимических анализов и посмотрят, есть ли живые микробы, есть ли какие-то хотя бы остатки биосферы, отдельные обрывки ДНК, белков, чего-нибудь такого.
В общем, это второй в истории Марса биологический поиск живого – теперь уже в том месте, где есть вероятность его найти – под землей.
Никита Белоголовцев:
– Имеет ли смысл задавать вопрос, что будет, если мы найдем там жизнь, что нам с ней делать, брать ли на ней шефство, выращивать ли ее, стимулировать?..
Владимир Сурдин:
– Все закричат: «Вау, мы не одни, микробы есть и на Марсе». Для биологов это будет просто шок, потому что они наконец-то узнают, жизнь оригинальна или она перелетает с планеты на планету и там то же самое, что и здесь. В зале есть биологи? Есть! Объясните остальным, что это будет такое. Понятно же, что это будет фантастика, взрыв! А для населения Земли это будет шанс на то, что рядом с нами есть вторая планета, где возможна жизнь.
Никита Белоголовцев:
– …Где можно выкопать себе уютную норку. Давайте возвращаться к вашей волшебной презентации. Мы затянули с Марсом, но Марс того стоит, конечно.
Владимир Сурдин:
– Есть еще одно заблуждение: новые гигантские телескопы увидят все во Вселенной. Действительно, астрономы любят большие телескопы и строят их, несмотря на то, что денег мало, все равно стараются построить. Сейчас идет строительство совершенно фантастического телескопа, общеевропейского, вот он тут на картинке.
Европейские страны объединили свои ресурсы и в Чили, – а там замечательное качество неба, сухие горы, высокие вершины, – строят телескоп с диаметром зеркала почти сорок метров. Это будет гигант, Левиафан, и может показаться, что он все увидит. Нет. Он далеко не все увидит. И вообще, большие телескопы мало что видят.
Дело вот в чем. Большой телескоп нацелен на то, чтобы видеть далеко, но у него поле зрения очень маленькое. Он выхватывает на небе крошечный участок. Вот это один из крупнейших телескопов двадцатого века, и если навести его на Луну, он даже всю Луну не увидит, а только большую площадку на Луне. А когда идут поисковые работы, для нас это очень важно. Ну, например, мы не хотим, чтобы в нас какой-нибудь астероид неожиданно врезался или пролетел, как над Челябинском. Мы хотим контролировать все космическое пространство, а его много со всех сторон. И нам нужны широкоугольные телескопы, с широкоугольными объективами, фотографы с этим знакомы. Пока такие телескопы были только очень маленького размера. Видели широко, но недалеко.
И вот мечта астрономов – чтобы и далеко, и широко окинуть взглядом всю Вселенную до глубины и со всех сторон. Это пока не осуществилось, но это будет в ближайшее время. Вот эта штука мало похожа на классический телескоп, какая-то такая железяка круглая, но это первый в истории астрономии мощный широкоугольный телескоп, таких будет сделано несколько, и они в течение трех-четырех ночей смогут дотянуться до края Вселенной во всех направлениях одновременно. Эта мечта пока не осуществилась, но все впереди. Ладно, край Вселенной далеко, но хочется контролировать все, что подлетает к Земле, чтобы вот такие случайности больше не происходили – помните, да, эту челябинскую историю, которая не очень хорошее впечатление оставила у жителей большого города?
Даже шутка такая была: «Жители метеорита с ужасом наблюдали приближение Челябинска». А жители Челябинска с любопытством наблюдали приближение метеорита, не подозревая, что через несколько минут после того, как он пролетел там, в стратосфере над ними, на город обрушится ударная волн, выбьет стекла в тысячах домов и более полутора тысяч людей получат ранения стеклом. А это были самые любознательные, те, что стояли у окон.
Никита Белоголовцев:
– Давайте, Владимир Георгиевич, еще раз. Во-первых, история была давно, во-вторых, могли в новостном потоке упустить два важнейших вопроса. Недосмотрели или не могли досмотреть? И может ли это повториться в обозримом будущем?
Владимир Сурдин:
– Вот причина – на этом слайде. Смотрите, откуда он летел. Фотохудожник челябинский вышел на берег этой речушки утром просто пейзаж поснимать. И ему повезло – он поснимал именно вот этот след метеорита. А то – восходящее Солнце. Метеорит летел со стороны Солнца, с востока, а астрономы терпеть не могут поворачивать свои телескопы в сторону Солнца. Оно слишком яркое, оно может тут же повредить тонкую чувствительную аппаратуру.
Никита Белоголовцев:
– Ладно бы глаза!
Владимир Сурдин:
– Глаза не жалко, а прибор жалко – он дорого стоит. Поэтому нужен какой-то другой способ, и мы его нашли. Сегодня летают спутники-обсерватории, вот один из них, спутник SOHO; это одна из фотографий, которые он делает каждые несколько минут и сбрасывает на Землю. Он закрывает экраном Солнце, чтобы оно его не ослепляло, и видит все, что рядом с Солнцем, в том числе и летящее в сторону Земли. Видите, маленькая комета прошмыгнула рядом с Солнцем? Раньше бы мы ее не заметили. Мы бы туда никогда в жизни телескоп наземный не повернули. А такой космический может на это дело смотреть и предупреждать нас о такой неприятной перспективе.
Никита Белоголовцев:
– А, собственно, вероятность повторения в любом другом городе…
Владимир Сурдин:
– Есть. Да. Ну, Челябинску повезло. Редко над большими городами пролетают метеориты, но городов-то все больше и больше становится, так что неровен час… вот летит, да, SOHO снимает, вот так все контролирует. Но это одна и довольно старая станция, а нам нужны несколько и чтобы они со всех сторон на Солнце и околосолнечное пространство смотрели, тогда будет хорошо. Но это уже другая история.
Никита Белоголовцев:
– Хорошо, давайте тогда, раз другая история, вернемся. Мы говорили про 71-й год, про 72-й, и я хотел бы вам задать вопрос, чуть отвлекаясь от космоса. У вас же профессия, в которой невозможно не быть романтиком, по крайней мере, в массовом сознании, может быть, в массовом заблуждении… Я хотел у вас спросить, во-первых, был ли какой-то для красивой биографии, для красивой автобиографии поворотный момент, где в фильме закадровый голос говорит: «…и после этого маленький Владимир понял, что его жизнь навечно связана с ночным небом». Собственно, было ли такое, возможно, таких эпизодов было несколько? Вещи, которые вас сделали вами?
Владимир Сурдин:
– Это уже домашняя заготовка, мы это обсуждали заранее – рассказать, какие повороты судьбы толкнули в науку вообще и в астрономию в частности. Традиционные, как выяснилось. Я-то думал, что я оригинален, а выяснилось – что нет, большинство моих коллег примерно так же пришло в науку. Я не любил читать, любил бегать с мячом по улице как нормальный школьник третьего класса, только учебники брал в руки. И случайно бабушка, она большой книгочей была, взяла меня в районную библиотеку с собой, просто не хотела дома оставлять. Бабушка что-то там с библиотекарем обсуждала, в таком подвальчике была районная библиотека в маленьком уральском городе Миассе. А я бродил между полок от нечего делать, и вот…
Наверное, издатели тоже есть в этом зале – обратите внимание; книги меня не могли заинтересовать, они все были похожи друг на друга, корешки все примерно одинаковые, потрепанные. И вдруг в ряду книг на полках я заметил одну необычную по внешнему виду – маленькая, толстенькая такая – кирпичик маленький. Я ее вынул просто потому, что она выделялась среди прочих, и оказалось, что она еще выделяется своей обложкой. Может, люди постарше помнят – был период в истории советского книгоиздательства, когда часто выходили книжки в тисненых обложках с таким рельефным рисунком. Сегодня редко бывают такие. Вот, меня заинтересовал этот рельефный рисунок, тем более что это была подводная лодка в зарослях каких-то водных растений. Мальчишку не могло это не заинтересовать. Я открыл книжку, а там еще и гравированные страницы, рисунки тоже с подводными пейзажами. Попросил бабушку взять, чтобы картинки посмотреть, ну и прочитал эту книжку впервые по собственной инициативе. Выяснилось, что это был Жюль Верн, «Двадцать тысяч лье под водой». После этого за год или полтора я прочитал всего Жюля Верна, весь двенадцатитомник, и пошло-поехало – это был толчок в сторону любознательности, пока еще не определенной науки. Сначала и биология интересовала, и путешествия, и модели самолетов. Одно время хотел идти инженером по созданию аэростатов, даже не аэростатов, а дирижаблей. Очень меня увлекли дирижабли, но быстро понял, что это тупиковая ветвь техники, и отказался от этой мысли.
А сузился диапазон интересов после одного важного случая, который уже точно направил меня в астрономию. Может быть, для педагогов это будет интересно. В период, когда я заканчивал школу, мы жили в Волгограде, а там лучший в стране планетарий. Сейчас москвичи скажут – нет, у нас тут на Садово-Кудринской самый крутой планетарий. Самый дорогой – да, он здесь, в Москве. Если кто будет в Волгограде, обязательно посмотрите на планетарий, он во многих отношениях уникальный, его строили немцы после войны из материалов, привезенных из Германии, и снабдили лучшим телескопом той эпохи, конца 50-х годов, цейсовским огромным рефрактором, дико дорогим. Он уникальный до сих пор в нашей стране. Я заинтересовался, пошел в кружок астрономический. Там нам, малолеткам – мне, моему другу, еще одному мальчику – доверили ключи от этой обсерватории, доверили работать с этим телескопом и днем, и ночью, мы Солнце изучали, и с Марсом разбирались, и с Сатурном… я не представляю, как сейчас бы вот такой дорогой на балансе инструмент доверили испортить каким-то школьникам. Нам это разрешили, и это так изменило внутреннее состояние, это так перевернуло наше отношение! Потому что наше дело – серьезное, потому что мы занимаемся чем-то таким, что взрослые могут нам доверить этот дорогой инструмент, уникальный, и это решило, пожалуй, судьбу. После этого вариантов уже не было, я пошел в астрономию.
Никита Белоголовцев:
– У меня несколько вопросов важных. Первый – про Жюля Верна. Я не могу его не задать, я тут предвзят. Мой личный опыт общения с Жюлем Верном абсолютно полярен вашему. Ну не сложилось у меня с Жюлем Верном. И у меня есть по этому поводу гипотеза. Жюль Верн же тесно завязан на том, что ты в принципе знаешь о мире. Знаешь ты, что люди умирают, если выстрелить из пушки к Луне, или не знаешь. И как вам кажется, есть ли возраст, после которого ну ни в коем случае нельзя читать Жюля Верна? Или, точнее, до какого возраста это нужно делать?
Владимир Сурдин:
– Это каждый знает, что каждая книга своему возрасту соответствует.
Никита Белоголовцев:
– Да, это знаменитая история, как в прекрасном фильме «Назад в будущее», не самом наукообразном, Жюля Верна читает в третьей части взрослая учительница и обсуждает это с Эмметом Брауном, который читал Жюля Верна в детстве. И вот тогда как раз они были в этой связке.
Владимир Сурдин:
– Можно даже в любом возрасте. Сегодня Жюль Верн покажется скучным и неактуальным – все-таки я читал это более 50 лет назад, но сегодня есть аналогичные книги. Вот перевели на русский язык четырехтомник Хокинга. Это физик английский, вы знаете, он парализован полностью. Ему помогали писать эти книги его дочь и коллеги. По-моему, очень увлекательная книга, и то, что для взрослого абсолютно тривиально, неинтересно, для подростка – вот подтвердят те, кто своим детям давал, – очень стимулирующее чтение. Так что на Жюле Верне свет клином не сошелся, но такие книги, когда попадают в определенный возраст, просто взрывают мозг, и это нужно. Надо угадать.
Никита Белоголовцев:
– Перед тем, как вернемся к экрану… хотя, видите, у нас и так красиво. Я еще не могу не задать вопрос. Мы как-то так плотно увлеклись художественным творчеством, и я не могу не спросить про фильмы. Потому что в кинематографе абсолютный бум картин, я уж не знаю, договаривались производители или нет, о космонавтике, космосе. Практически подряд выходят три хитовые истории – «Гравитация», «Интерстеллар», «Марсианин». Во-первых, что вы думаете об этом совпадении, во-вторых, что там правда, что нет?
Владимир Сурдин:
– Я тоже не знаю причину, по которой эти фильмы, совершенно разные, выстрелили почти одновременно. Я вообще в кино очень редко хожу, но как раз эти три фильма видел, в основном по просьбе моих коллег из планетария, чтобы посмотреть, оценить и потом как-то обсуждать с ними, а они с публикой бы обсуждали в планетарии. И студенты интересуются, да и самому было интересно, нашлось время. Мне кажется, все три более-менее хороши. «Гравитация» – самый ненаукообразный, то есть там ошибок колоссальное количество, но симпатичные актеры, динамика в фильме. И вообще – мы же не требуем от кино или от литературного произведения абсолютной достоверности. Он неплохо сделан. И более того, вот что я вам скажу. Любой преподаватель подтвердит мое мнение: ошибки очень полезны. Когда я сам был маленький и уже астрономией увлекался, стоило мне найти в газетном тексте или в книжке научно-популярной какую-то ошибку автора – я понимал, что я прав, а автор ошибся, – это так поднимало самооценку! Это очень важно, это стимулирует. «Гравитация» в этом смысле – самый полезный фильм, потому что там ошибка на ошибке. А «Интерстеллар» – наоборот, тех, кто делал этот фильм, консультировал Кип Торн, американский физик-теоретик. Очень надеюсь, что он в ближайшие годы станет Нобелевским лауреатом, потому что, слава богу, полгода назад открыли гравитационные волны – то, чему он посвятил почти всю свою профессиональную жизнь. Сам Кип Торн задумал этот фильм, и там практически нет ошибок. Там есть натяжки, чтобы сюжет был как-то более динамичным, но там нет ошибок, поскольку он следил за этим жестко. А когда не следишь, получается какая-то лапша на уши, но из нее можно тоже извлечь пользу.
С «Марсианином» сложнее. Книжку сравнительно неплохо перевели на русский язык. Я был как раз научным консультантом этой книжки. Она мне очень понравилась – там много технических деталей. Человек, который ее писал, был всего лишь программистом, но он не очень много ошибок сделал в биологии и в технике, то есть, как смог закрутил сюжет. Фильм менее интересен. Там просто отбросили все технические детали, оставили фабулу, оставили всю эту романтическую историю, но книжка – полезная. Биологи ее страшно критиковали, что на марсианской почве картошка не вырастет – она пропитана солями хлорной кислоты и прочим неприятными вещами. Кроме того, человек три года на поверхности Марса не проживет из-за радиации. Но многое там сделано по-честному. И все это дает повод рассказать о Марсе, поправить автора, а фильм поднял эту тему, зацепил людей. Я прихожу рассказывать о Марсе, и сразу из публики спрашивают: «Вы "Марсианина" видели?». Хорошо, давайте обсудим, что там так, что не так. Все три фильма полезные, но каждый по-своему. И, пожалуй, безошибочный фильм полезен ученым, а фильм с ошибками полезен школьникам, которые входят в это дело.
Никита Белоголовцев:
– Я вам, Владимир Георгиевич, без всякой лести скажу, что вы – самый добрый ученый по отношению к кинофильмам. Потому что даже генетики о фильме «Гаттака» с такой любовью не говорят, как вы даже о посадке картошки в марсианский грунт.
Владимир Сурдин:
– Главное – найти, за что зацепиться. Вот мы тут за ошибки цепляемся, и я вам рассказываю интересные вещи. Например, есть такой миф, очень популярный все еще, о том, что полеты американцев на Луну в начале 70-х – все это фейк, это, в общем, Голливуд и так далее.
Никита Белоголовцев:
– Флаг…
Владимир Сурдин:
– Флаг, да, трепещется. А, кстати у меня тут есть слайд, я покажу вам, как он трепещется. Замечательный повод поговорить о том, как исследовали Луну, что там было… а вот и Луна, кстати. Вот смотрите, хотелось бы далеко не летать, а просто сидеть на Земле и смотреть в оптический прибор.
Так мы видим Луну в бинокль. У кого есть дома бинокль хороший, посмотрите – на Луне много чего видно. Главное – чтобы руки не тряслись. Правда-правда! Надо упереть как следует руки, локти, все прижать, зафиксировать бинокль, тогда гораздо лучше изображение будет. Но увеличение маловато. Берем телескоп, и через телескоп Луна уже чрезвычайно интересная. По ней всю ночь можно ползать, кусочек за кусочком изучать, но хочется детали рассмотреть.
Делаем увеличение побольше. Вот это увеличение уже примерно в 350 раз, детали расползлись, заняли весь экран. Но мы не останавливаемся, делаем еще больше увеличение, ставим другой окуляр – однако новых деталей не появляется.
Изображение просто растягивается. И выясняется, что как бы мы ни смотрели – вот реальное изображение, которое вы будете видеть в телескоп при большом увеличении – будет мешать атмосфера, турбулентные потоки воздуха. И как бы мы ни пытались, объект размером менее километра на Луне в телескоп не заметить. Редко-редко – полкилометра, но это совсем хорошие условия, а так километр – это типичный пиксель на изображении Луны.
Никита Белоголовцев:
– А сейчас какую площадь мы таким образом видим?
Владимир Сурдин:
– Примерно 85 километров – размер этого кратера. Вот на нем отдельные детали километровые – они то есть, то нет, да? Мы не уверены в их наличии.
Они то пропадают, то появляются. Все, более мелких мы не увидим. Значит, надо лететь к Луне. Полетели. В 69-м году впервые полетели, сели на Луну двое из этих троих, видите?
У кого самое печальное лицо? У того, кто долетел до Луны, но ему не разрешили сесть на нее. Армстронг и Олдрин опустились и гуляли по Луне, а Коллинз сторожил корабль, который должен был их забрать с Луны и вернуть на Землю.
Ему не повезло в этом смысле. Работали они там много, и никаких сомнений, что они там были, нет, потому что они прилетели назад, а приборы остались, и мы получали с этих приборов информацию. Сейсмографы работали по несколько месяцев, даже больше года. А вот эти отражатели лазерного света, такие алюминиевые панели, в которых вставлены маленькие стеклянные призмочки, работают до сих пор, уже сорок лет.
У них удивительные свойства. Откуда бы луч лазера ни попал на этот отражатель, вернется он в том же направлении, откуда пришел. Такой ретрорефлектор. И мы сегодня их используем, чтобы из телескопа послать на Луну лазерный луч. Он за полторы секунды туда долетает, отражается от этого рефлектора, и через три секунды он у нас. По длительности пролета лазерного луча мы меряем расстояние до Луны. Сегодня – с точностью до сантиметра, даже чуть лучше. Уже через несколько лет начнем измерять до миллиметра, что сразу открывает массу возможностей: можно узнать, как движется Луна, как движется Земля, как движутся материки на Земле. Земля и Луна вместе могут играть роль большого прибора, например, регистрировать гравитационные волны. В общем, это очень здорово. И на наших луноходах, кстати, тоже есть такие отражатели, и они тоже работают. Луноход давно умер, а приборчик по-прежнему нам помогает работать.
А вот прыжки на Луне. Значит, скафандр весит около двухсот килограмм, да и человек килограмм под сто. Попробуйте в такой амуниции на Земле в павильоне Голливуда попрыгать! А это Джон Янг, он прыгает, примерно сантиметров на 60 отрывается от грунта.
А флаг трепещется.., а на Луне нет атмосферы – наверное, это все-таки Голливуд? Наверное, забыли закрыть дверь и сквозняком его там… Ну, вот давайте посмотрим. Вот два последовательных снимка: воткнули флаг, и космонавт отдает салют флагу.
Космонавт движется, то есть между кадрами пара секунд проходит, а флаг как висел мятый, так и висит. Просто его достали из пенала, сила тяжести очень маленькая, он растянут на металлическом штыречке, а вот утюг не взяли с собой, и так он мятый до конца, и сейчас он такой же мятый там висит сорок лет, никто его не погладил. Вот вся история с развевающимся флагом. Или вот говорят – да что это такое, забыли в Голливуде звезды нарисовать на потолке? Все же знают, что нет атмосферы, небо темное, на нем должны быть звезды. Вот кто сейчас из вас в двух словах может объяснить, где звезды на лунном небосводе? Пожалуйста… Верно! Экспозиции не хватает. Поверхность Луны очень ярко освещена Солнцем. И поэтому фотоаппарат имел экспозицию где-то в одну двухтысячную долю секунды, иногда в одну тысячную. А слабо светящиеся звезды надо с экспозицией две секунды, пять секунд снимать, просто их тут не заметно. А некоторые кадры есть, когда фотокамера поднимается, уходит от ярко освещенной поверхности, и звезды появляются. Так что все в порядке. В общем, со всеми аргументами вот этих сторонников теории заговора или большого лунного обмана удается разобраться. И это полезно, оказывается. Этот разбор обогащает человека в смысле астрономии, физики, оптики и так далее.
Никита Белоголовцев:
– Я хотел пошутить, что ваше подтверждение американского полета на Луну хорошо сочетается с вашим признанием, что вы не патриот.
Владимир Сурдин:
– Окончательный непатриот! Нет, я не в том смысле патриот, что у нас все хорошо. Я патриот обратный – что есть, над чем работать.
Никита Белоголовцев:
– А вот эта штука – она же на электричестве ездит по Луне?
Владимир Сурдин:
– Да, эта – на электричестве. Хорошая машина. Кстати, это мечта любого москвича, потому что она складная, колеса складываются, сиденье складывается, и она превращается примерно вот в такого размера чемодан, вот как этот столик, довольно легкая. Представляете, приехал домой, сложил свою машину, на балкон ее занес – фантастика! А у них именно такая и была.
Никита Белоголовцев:
– Сейчас об этом говорится меньше. А в 70–80-е, по крайней мере, по ощущениям, вопрос постройки чего-то долговечного на Луне обсуждался чуть больше. Насколько это актуально, насколько это – задача, насколько это реализуемо, насколько это нужно?
Владимир Сурдин:
– Да, даже есть вопрос: «Почему перестали летать на Луну?» Раз уж добрались, так давайте регулярные рейсы туда осуществлять? Строить, расширять ареал. Так и хочется подобрать аналогию. Давайте вспомним историю географических прорывов. Вот смотрите. В 1960-м человек впервые нырнул в Марианскую впадину.
Это было замечательное достижение. Создали дорогой аппарат, батискаф. А когда второй раз люди оказались в Марианской впадине, кто скажет? И были ли они? Некоторые знают, что был известный товарищ, Кэмерон, которому для фильма понадобилось это дело. Но это было почти полвека спустя. Первый прорыв осуществился, а потом техническая работа началась полвека спустя.
Или, скажем, такой прорыв. В 1912 году люди впервые пришли на лыжах на Южный полюс – Скотт и Амундсен почти одновременно. А второе посещение человеком Южного полюса когда состоялось? Конец 57-го, 58-й, тоже почти полвека прошло. Вторая волна идет, уже понимая, что надо затраты окупать, надо какой-то результат приносить. Это уже не спорт, это уже работа.
То же самое с Луной. Спорт закончился в середине 70-х: слетали, деньги потратили, так сказать, доказали всем, что американская техника впереди. А теперь начнется уже работа по освоению. Кстати, между Пикаром и Кэмероном в Марианскую впадину ныряли роботы, исследовали ее. Это дешево, это безопасно для людей. То же самое с Луной. На Луне пока второй волны людей нет, но туда постоянно летают космические аппараты – американские, европейские, японские, индийские, ну а про китайские вообще что говорить. Сейчас на поверхности Луны уже третий год работает китайская обсерватория, ультрафиолетовый телескоп. Луноход их оказался не очень надежным, колесики у него испортились, но он работает. Он стоит на месте, но у него там радиолокатор. Китай меня уже не поражает. Но даже Индия впереди нас по межпланетным исследованиям! Индийский аппарат у Марса работает, это вообще фантастика, с моей точки зрения. Где эта Индия, где их техника, что мы о ней знали? Зубная паста там и прочие «достижения» их техники; но всё – это уже космическая держава.
Никита Белоголовцев:
– По поводу полезности Луны гипотетической, кроме вот этих вечных мантр «вторая Земля», «запасной дом», «туда улетели нацисты».
Владимир Сурдин:
– Не, нацисты, слава богу, нет, а насчет второй Земли – это очень важно. Нам бы обезопасить себя, нашу цивилизацию от каких-либо катаклизмов. Мы это уже начинаем на Земле делать. Вы знаете, наверное – на Шпицбергене несколько лет назад организовали хранилище зерна. Все образцы злаков туда прячут на всякий случай – мало ли что. Но это все-таки Земля. Мы – на Земле и Шпицберген тоже. Нам бы что-то очень важное – информацию, в том числе генетическую, ну, в виде зерна, ДНК засушенной какой-то – подальше от Земли хранить. Первая ступенька рядом – это Луна.
Никита Белоголовцев:
– Мне, кстати, кажется это очень логичным. Ну вот случится у нас на Земле катаклизм, и на с отбросит в каменный век, а мы как раз на Луну сгоняли и из каменного века вернулись.
Владимир Сурдин:
– Логика в этом есть. Тем не менее, еще одно замечание хочу сделать. Мы обычно чествуем космонавтов, да? Хотя сейчас уже не очень-то чествуем. Кто помнит, какие космонавты на МКС сейчас работают? Можете фамилии их вспомнить? Гагарина, Титова мы еще помним. А сейчас это стало рядовой работой. А вот об инженерах, которые это достижение сделали возможным, забываем.
Смотрите, я график построил интересный, для техников особенно. Это максимальная скорость, которой достигал человек в разные годы, где-то с середины 19-го века до конца 20-го. Бег человека трусцой, лошадь, паровоз, автомобиль в масштабе этого графика – ноль. Самолет – уже быстро. Сверхзвуковой самолет – это очень быстро, но тоже, в общем, ерунда. И вот буквально за несколько лет появилась ракета. Люди научились передвигаться со скоростью 8 километров в секунду. Это сделали инженеры фантастической эпохи, конец 50-х. Второй рывок был – люди полетели к Луне, это уже 11 километров в секунду. И теперь этот график много-много лет будет оставаться горизонтальным, потому что таких рывков в истории техники не было и, наверное, в ближайшее столетие не будет. Я, например, счастлив, что в эту эпоху жил и наблюдал это все. Вот, кого надо по-настоящему чествовать – это инженеров, способных это сделать.
Никита Белоголовцев:
– Владимир Георгиевич, у нас остаются из обязательной программы еще два момента. Мы, собственно, один показательный затронули, а вот на втором хотелось бы остановиться на некоторое время. Это то, что мы условно называем будущим науки или будущим области знаний, которой вы занимаетесь. У многих ваших коллег, о которых вы говорите, ну, например, у биологов, горизонт планирования вполне очевиден – мы вот сейчас доразбираемся с генами, евгеника, проектирование, геномоделирование и так далее. Они видят свое будущее прекрасно, они даже называют примерно, когда что у них произойдет. Как с астрономией? Можно ли сейчас понять, как будет развиваться эта наука в ближайшие хотя бы 50 лет?
Владимир Сурдин:
– Ну, на 50 лет, наверное, можно спрогнозировать. Нам хочется заглянуть туда, куда мы пока не смогли. Было две области, закрытых для астрономов. Одна – недалеко от нас – это внутренности звезд. Заглянуть в недра Солнца и понять, как оно генерирует энергию, без которой нет жизни, было мечтой астрономов. У нас были теоретические представления, но мы никак не могли сделать прибор, который бы мог заглянуть в недра Солнца. И его сделали около двадцати лет назад. Это нейтринный детектор. Из недр Солнца вылетают маленькие элементарные частицы нейтрино, которые несут информацию о том, что сейчас там происходит. Вот, восемь минут назад эта частица родилась в недрах Солнца, а сейчас она здесь. Солнце для нее прозрачно. Она пронизывает толщу этого гигантского шара как нечего делать. По этой же причине все наши приборы для нее прозрачны, и поймать нейтрино очень трудно. Научились это делать, и теперь мы не просто фантазируем, не просто на бумаге вычисляем, а знаем, как устроены звезды внутри. Это для нас очень важно. Можно, в конце концов, воспроизводить это на Земле в термоядерных реакторах.
Никита Белоголовцев:
– Владимир Георгиевич, вы когда говорите «для нас это очень важно», мы теряемся, кто такие «мы». Это вот те 15 000 астрономов или еще кто-то?
Владимир Сурдин:
– Для астрономов важно, для всех 15 000 человек, и для сотен тысяч физиков. Через несколько лет уже появится термоядерный реактор во Франции, международный, который будет воспроизводить то, что делается внутри Солнца. И он уже должен дать полезный выход электричества, то есть мы меньше туда закладываем, чем оттуда получаем. Впервые в истории. Если это станет на ноги, то у нас будет практически неисчерпаемый источник энергии, и тут опять пригодится Луна. Самое лучшее топливо для термоядерных станций – это легкий изотоп гелия, гелий-3, и из «близлежащих далей» он есть только на Луне. На Земле его практически нет, а на Луне в тонком верхнем слое грунта он есть. Вот тут мы и начнем его добывать.
Никита Белоголовцев:
– Тут бы добыть его про запас и хранить его…
Владимир Сурдин:
– Нет, будут его добывать, только если сделают термоядерные электростанции. Он нужен только в качестве топлива для них.
Никита Белоголовцев:
– Нет, я говорю о необходимости быть предусмотрительными. Быстрее, чем во Франции, построить термоядерную станцию мы не успеем.
Владимир Сурдин:
– Нет, не получится.
Никита Белоголовцев:
– А запастись гелием можем.
Владимир Сурдин:
– Международные договоры запрещают присваивать космические объекты и их части. Мы не можем объявить Луну своей территорией, как Западную Сибирь с нефтью и так далее. Нет, это будет международный проект, международная станция.
Никита Белоголовцев:
– Хотелось пошутить про объявление своей территорией, но от греха подальше не буду. Надо ли нам возвращаться к презентации или мы рванемся в пучину Нобелевской премии?
Владимир Сурдин:
– Я не знаю. Мы уже утомили, наверное, слушателей. Там еще много у меня заблуждений разных.
Никита Белоголовцев:
– OK, тогда давайте финальное заблуждение оттуда. Я-то в отличие от вас забыл часы и не ориентируюсь. Ориентируюсь по нескучающим лицам в первом ряду.
Владимир Сурдин:
– Еще одно заблуждение. Мы говорим «космонавты, космонавты» – значит ли это, что они в космосе летают? Это не совсем так. Последние десятилетия летают только на борту космического дома МКС. А где он? А он летает в верхних слоях атмосферы.
Именно так можно сохранить жизнь космонавтам, потому что если он поднимется выше, уровень радиации настолько увеличится, что там ни полгода, ни год, в общем, больше месяца там не просидишь, иначе будут серьезные последствия. Он летает в атмосфере. Над ним происходит полярное сияние, атмосфера светится, под ним светится, и выглядит это, конечно, красиво.
Нам говорят, что космонавтика полезна для земного хозяйства, потому что многое из созданного для космонавтов потом входит в наш быт. Кто-нибудь припомнит, что именно? О, тефлон! Спасибо! Тефлон был создан задолго до начала космической эры, и наши сковородки прекрасно покрыли бы тефлоном. Он используется, конечно, в космонавтике, полезная вещь…
Никита Белоголовцев:
– Микропроцессоры, Владимир Георгиевич.
Владимир Сурдин:
– Ну, я думаю, что для нужд военных их все равно бы сделали, но космонавтика подтолкнула процесс. В общем, это уникальное оборудование, и оно практически только там и используется. Когда я смотрю на фотографию МКС, у меня первое впечатление, что это такой чайный клипер, летящий по волнам эфира.
Панели солнечных батарей – это как паруса, он так движется непринужденно. На самом деле, паруса – это двигатель парусника, он черпает энергию из окружающего пространства, и корабль движется. А вот это – не паруса. На самом деле надо было бы немножко по-другому нарисовать это дело… на самом деле, солнечные панели – это тормоза. Поэтому я нарисовал парусник с парусами в воде. У МКС это тормоза, они о воздух тормозят полет космической станции, и она непрерывно падает на Землю, и если бы тут не висели наши «Прогрессы» или «Союзы», вот они там еще с другой стороны, и они бы постоянно не подталкивали, не поддерживали эту станцию, она бы очень быстро рухнула на Землю. И нам приходится возить туда топливо, а доставка каждого килограмма чего угодно на МКС – вода, топливо, гитара там, иконы, которые сейчас есть в нашем сегменте – стоит примерно 20 000 долларов.
Это очень дорого и непонятно, зачем нужны эти расходы. Вокруг Земли масса космических аппаратов, вот их сколько.
Вот это все – спутники прямого телевизионного вещания, это спутники разведки, это спутники GPS, а космонавты вот тут. Они практически в атмосфере, они – самые близкие к Земле, чтобы лишнего облучения не получать. Спутники делают все, что нам нужно в космосе. Космонавты не делают ничего.
Я патриот космонавтики, это моя судьба, но мне кажется, что пора с этим делом завязывать и переходить на беспилотные полеты или, по крайне мере, сузить финансирование пилотируемой космонавтики, потому что пользы от нее давно уже никакой, а расходы большие. И посмотрите, сколько роботы для нас делают и как мало люди. Каких-то результатов от работы людей в космосе давно уже не имеем, да и никогда не имели. Ну ладно, это так.
Никита Белоголовцев:
– Хорошо, давайте тогда задам перед зрительскими вопросами наш традиционный вопрос. У нас в ProScience Театре не было ни одного специалиста вашего профиля. Мы вручали Нобелевские премии по самым разным дисциплинам, в том числе виртуальные – по несуществующим. Кому бы Нобелевскую премию вручили вы?
Владимир Сурдин:
– А я уже сказал об этом. Я надеюсь, что в ближайшие годы, а может быть и в этом году, ее получат физики, и в частности Кип Торн за открытие гравитационных волн. Это великое достижение, потому что оно во многих отношениях поставило современную физику на надежную основу. Теория относительности, общая теория относительности, теория гравитации теперь полностью доказана, все ее предположения, все ее выводы оказались абсолютно надежными. Мы, физики ждали сто лет, чтобы зарегистрировать гравитационные волны, наконец-то это сделали. И вот это второе, что очень важно для астрономов. Про нейтрино я сказал, оно из недр Солнца приходит, а гравитационные волны приходят отовсюду, и для них вообще нет препятствий. Мы теперь с их помощью, через гравитационно-волновые телескопы, сможем заглянуть в первые мгновения рождения нашей Вселенной. До сих пор это было невозможно – чтобы пробиться вот туда к самому началу, у нас просто не было инструмента. Электромагнитные волны не могут туда пройти. Гравитационные волны проходят сквозь все, поэтому их очень трудно было здесь поймать.
Никита Белоголовцев:
– Владимир Георгиевич, вам на самом деле сейчас предстоит невероятно сложная и очень ответственная вещь, потому что, безусловно, есть некоторое количество людей, которые хорошо понимают, что сделал Кип Торн, но я предполагаю, что помимо меня есть как минимум пара людей, для которых это открытие проходило по принципу: «Ну ты же знаешь, что доказали последние недостающие…» – «Конечно, знаю. Что ты!»
Владимир Сурдин:
– Вы хотите, чтобы я рассказал, что такое гравитационные волны?
Никита Белоголовцев:
– Да. И друг на друга люди с умным видом смотрят, и из-за чувства неловкости начинают говорить о чем-то другом. Для того чтобы люди не начинали говорить о чем-то другом – что произошло, если мы переведем на язык такой же, на каком говорили о космосе?
Владимир Сурдин:
– Если объясняешь что-то непонятное, надо сводить к понятному. Есть электрический заряд. Он начинает колебаться, и другой электрический заряд где-то очень далеко это чувствует, потому что они друг к другу притягиваются или отталкиваются в зависимости от знака заряда. Примерно то же самое с массами. Если одна масса где-то там на краю Вселенной начнет туда-сюда гулять, то другая масса на другом краю Вселенной это почувствует. Но как? Она начнет деформироваться. Дело в том, что массы, в отличие от электрических зарядов, не умеют притягивать и отталкивать друг друга. Они только притягивают. Притяжение, Ньютон, яблоко… оно не взлетело над головой Ньютона, оно только упало на него. И та, которая будет чувствовать притяжение, начнет немножечко «дышать» – то сокращаться, то сжиматься. Очень слабо, но почувствует, что там что-то происходит. Это значит, что к ней пришла гравитационная волна. Вот чтобы почувствовать это, последние двадцать лет примерно полторы тысячи физиков, включая и наших на физфаке МГУ, трудились над созданием уникальных гравитационно-волновых детекторов. Это огромная труба, многокилометровая, из которой выкачан воздух, и на разных ее краях висят два зеркала, необычных, конечно, хороших зеркала, а между ними мечется лазерный луч. И он измеряет расстояние между ними и ждет момента, когда эти зеркала начнут качаться друг относительно друга.
Никита Белоголовцев:
– О, это же такая же штука, как лазерный луч, который ходит туда-сюда от Луны.
Владимир Сурдин:
– Луна и Земля могут играть роль гравитационно-волнового детектора, если мы научимся очень точно измерять расстояние между ними. Вот физики на Земле научились очень точно измерять расстояние между зеркалами. Они колеблются на тысячную долю размера протона. Протон – это ядро атома водорода. Говорят «астрономическая точность» – да мы в подметки не годимся этим физикам, которые достигли такого результата. И, кстати, очень большой вклад наших физиков с физфака МГУ. Да и Кип Торн в каком-то смысле вырос у нас. Мало кому известно, но я хорошо помню, как он, молодой американский физик, просто просиживал тут у нас с академиком Зельдовичем на физфаке МГУ, вырос тут на наших гигантах-физиках. Он наш, он неплохо по-русски читает, говорит.
Никита Белоголовцев:
– А говорите, не патриот!
Владимир Сурдин:
– Я – патриот физики.
Никита Белоголовцев:
– Ну что ж, дорогие друзья, у меня все, потому что и так, действительно, все наши домашние заготовки закончились. Теперь у вас есть возможность задавать свои вопросы.
Вопрос:
– Здравствуйте! Спасибо огромное за лекцию. Очень интересно узнать, почему же Луна всегда повернута одной стороной к Земле, что на это влияет? Спасибо!
Владимир Сурдин:
– Спасибо. На это влияет синхронность ее двух движений. Одно движение – это она вокруг себя вращается, так же, как Земля. Другое движение – это она обходит вокруг Земли. Так вот эти движения совершаются с одинаковыми периодами, то есть один обход вокруг Земли длится столько же, – около месяца, – сколько один поворот вокруг оси. Это не случайность, это чистая физика, это сама наша Земля влияет на Луну своей гравитацией так, что она синхронизовала это движение, как бы закрепила его в движении Луны.
Слышали о приливах? Луна вызывает дыхание океана на Земле, Земля вызывает дыхание почвы на Луне, и вот это взаимодействие Луны с Землей привело к тому, что Луна как бы замерла в своем движении, – одно полушарие направила на Землю и теперь его уже не отворачивает.
Никита Белоголовцев:
– Какое полушарие интереснее? Мы смотрим на некрасивое полушарие?
Владимир Сурдин:
– Нет, наше интересней, наше разнообразней, на нем есть лунные моря. Невидимое с Земли полушарие более однородно, там сплошные кратеры, нет морей. Но я должен сказать, что на обратной стороне Луны не было еще ни одного космонавта, ни одной автоматической станции, и первые, кто собрался туда в ближайшие годы направить туда космический аппарат, как вы думаете, кто?
Никита Белоголовцев:
– Индусы.
Владимир Сурдин:
– Нет, китайцы. У меня последние годы все время студенты из Китая занимаются астрономией, причем с четкой целью: «Мы летим на Луну». Галактики, звезды – ладно, это интересно. Но нас надо научить с Луной работать. Я думал, почему именно Луна? А смотрю теперь – Китай на Луну очень серьезно собрался.
Вопрос:
– Здравствуйте. По поводу Большого взрыва. То есть это произошло в какой-то одной точке пространства или это все начало по всему пространству сразу происходить?
Владимир Сурдин:
– Это очень популярное заблуждение, что взрыв был похож на взрыв гранаты в пустоте. Нет, конечно, тот мир, который до сих пор мы окинули взглядом телескопа, однороден, везде одинаков, везде одинаковая плотность вещества, излучения. Это значит, что взрыв везде произошел одновременно. Трудно себе это представить, но это так. Плотность вещества была большая и со временем начала падать. Каждая точка стала удаляться от каждой, но пустоты вокруг этого взрыва не было. Точки взрыва в пространстве не было. Возьмите футбольный мяч. На его поверхности нет никакой выделенной точки. Вы можете его надувать, он будет расширяться, но он будет в каждой точке расширяться одинаково, и центр расширения вы нигде на поверхности не найдете. Конечно, внутри мяча вы его найдете, но считается, что вы – таракан, который бегает только по поверхности шарика и что там внутри, не видит. Вот такая история.
Вопрос:
– Добрый вечер. У меня к вам такой вопрос. Сейчас в астрономии происходит такой спор, а что лучше – многомиллионные дорогие наземные обсерватории, с большой апертурой, с очень дорогими системами адаптивной оптики, или все-таки космические обсерватории типа «Хаббла». На Ваш взгляд, что лучше, учитывая, что сам телескоп в космосе будет дешевле, но дорого его туда доставлять?
Владимир Сурдин:
– Я таких споров, вообще говоря, не слышал, потому что астрономам нужно все, и чем больше, тем лучше. На что хватает денег, то и делаем. В космосе работают те аппараты, которые не могут работать на Земле. К нам сюда приходит видимый свет сквозь атмосферу, но мы не получаем космического рентгеновского, ультрафиолетового, инфракрасного излучения, а в нем масса информации. И просто по необходимости приходится запускать в космос те аппараты, которые не могут принять это излучение здесь, на дне воздушного океана. Это, конечно, дорого, но не так дорого, как это было раньше. Телескоп «Хаббл» летает уже более 25 лет, он очень дорого стоил, на сегодняшний день более 10 млрд долларов в него вложили. Но то было давно. Сегодня космический телескоп – это аппарат весом 200–300 килограммов, не тонн, а килограммов, и запускают их часто даже не многоступенчатые ракеты, что всегда дорого, а с борта самолета, кто не знает. Сегодня самолет поднимается в стратосферу, под ним подвешена маленькая крылатая ракета «Пегас», она стартует на крылышках, потом крылышки сбрасывает, потом выходит в космос. И все это сравнительно дешево обходится. Не в миллиарды, а в миллионы и делают это сегодня отдельные университеты или даже небольшие научные коллективы. Так что это не дикие деньги, просто, когда нужно, тогда и делают.
В нашей стране таких споров тоже нет, потому что у нас денег нет ни на то, ни на другое. И я очень рад, что нашему МГУ удалось сейчас построить большой телескоп. Впервые за много десятилетий, за полвека впервые в России родился новый большой телескоп, на Кавказе, под Кисловодском – новая обсерватория МГУ-шная. Споров не было. На что хватило финансов, то и построили. Апертура – это диаметр нашего телескопа, размер его объектива – 2,5 метра, что по нынешним временам не так уж плохо, а для России и вообще хорошо. Он суперсовременный, и мы гордимся этим, ни с кем ни о чем не спорим. А на днях спутник полетит, МГУ сделанный, «Ломоносов» очередной. И на это иногда хватает денег. Так что – что можем, то делаем. Вот! У нашего впервые будет адаптивная оптика. Я объясню, что это такое, молодой человек знает, о чем спрашивает.
Вы видели, как выглядит изображение Луны, вот это вот колеблющееся, мерцающее, расплывающееся. Так вот, адаптивная оптика – это удивительная электронно-оптическая система, которая способна остановить эти колебания изображения и сделать само изображение таким же четким, как если бы вы не на дне воздушного океана его наблюдали сквозь атмосферу, а находились в космосе. Кажется, это фантастика. Вот представьте, вы подходите к ванной комнате. И там кто-то душ принимает в кабине, покрытой вот этим стеклом, где фигура никак не угадывается, – вроде там кто-то есть, а детали рассмотреть невозможно. Берете телескоп с адаптивной оптикой… (смех в зале)… вот это он способен сделать.
Вопрос:
– Добрый вечер. Спасибо огромное за лекцию, я тут на последнем ряду сижу, я уже на третьем мифе срезалась, но в общем, было очень интересно. У меня вопрос, думаю, почти все его задают себе так или иначе: есть ли жизнь во Вселенной? Потому что в интернете ходит много новостей, не знаю, что из них фейк, а что правда – какие-то там волны нашли, и вроде бы их кто-то запускает, соответственно, с космических объектов непонятных и неопознанных. Во-первых, какая официальная версия, во-вторых, ваше мнение?
Владимир Сурдин:
– Во-первых, никакой официальной версии нет. Есть два направления поиска жизни. Мы обнаружили уже более двух тысяч планет у других звезд. Ну, про Марс мы уже говорили, Марс – это ближайшая перспектива. У других звезд – более двух тысяч планет, среди них примерно три десятка очень похожих на Землю по многим параметрам, включая наличие атмосферы, и ищут там жизнь, в том числе неразумную. С разумной жизнью дело обстоит проще, она сама о себе должна заявить, да? Мы ждем сигналов, радио-, оптических. С 60-го года ждем, то есть пытаемся их заметить, и надо прямо сказать, что много необычных сигналов из космоса приходит. Они необычные в том смысле, что это не сигналы со спутников, которые вокруг Земли летают, а какие-то странные. Правда, иногда удается их объяснить. Мы думаем, что он необычный, что естественным образом он бы не мог родиться в космосе, потом понимаем, что это все-таки естественный объект, пульсары, радиопульсары, всякие мазеры космические. Но уже есть целый каталог радиосигналов пойманных, которые очень напоминают вот что: как бы мы сами выглядели издалека, вот наш земной шар, если бы кто-то смотрел на нас с расстояния 100 световых лет? Что бы он поймал, какие признаки разумной жизни на Земле? Он бы поймал наши радиолокационные сигналы. Вот радиоволны, идущие с телестанций, из Останкино – они мощные тут, на Земле, но их мощность быстро падает, потому что они во все стороны направлены, изотропное излучение. На Марсе еще можно было бы наши телепередачи смотреть. На Сатурне мы бы только сам сигнал поймали, но изображение бы было плохое, а где-нибудь у другой звезды, там, Альфа Центавра, вообще бы почти все это было недоступно. Но на Земле есть военные радиолокаторы, которые прощупывают околоземное космическое пространство, ждут, когда боеголовки полетят друг на друга, спутники ищут. Это очень узконаправленные и очень мощные «радиовыстрелы».
Они идут в космос, мизерная часть отражается на Землю, и мы ими пользуемся, а основная энергия уходит в случайном направлении. И вот примерно такие же мы получаем время от времени, но понять, что это – разумный сигнал, пока не удается. В нем ничего не записано, это не телеграмма, в нем нет никакой морзянки, ничего, разумного послания нет, просто короткие радиоимпульсы. Либо мы их объясним каким-то природным явлением, поймем, что это такое, либо они действительно от цивилизаций, которые прощупывают свое пространство, имеют свои военные радиолокаторы, и так далее. Пока это – открытая тема, но такие намеки есть. Пока это только намеки, но у меня даже есть некоторые работы – куда надо смотреть, чтобы увеличить вероятность принять эти сигналы. Это же дико интересно!
Вопрос:
– Добрый вечер! Следующий вопрос: ученые полагают, что Вселенная расширяется, пространство расширяется. При этом ученые полагают, что некоторые объекты во Вселенной, такие как галактики, сближаются. Поправьте меня, если я не права. Например, галактика Андромеда приближается к нашей галактике.
Владимир Сурдин:
– Со страшной скоростью.
Вопрос:
– …Так как же эти два противоположных явления уживаются в одной Вселенной?
Владимир Сурдин:
– Ну, это очень легко. Ваш сосед садится в автомобиль и уезжает от вас, но внутри автомобиля он от своего спутника не удаляется. Галактики – это те же автомобили. Внутри галактики звезды и принадлежащие им планеты и все прочее связаны мощными силами гравитации, и они не расширяются, и мы сейчас не расширяемся, и Земля не расширяется, и галактика в целом. Но на больших расстояниях галактики уже слабо друг с другом взаимодействуют, поэтому их взаимное притяжение очень невелико, а начальный толчок, который 14 миллиардов лет назад дал жизнь нашей Вселенной, запустил их в разные стороны, и они продолжают друг от друга удаляться. Кое-что мы узнали совсем недавно; нам-то казалось, что они удаляются, замедляя постепенно свое движение, ну, как яблоко, брошенное к потолку, сначала быстро полетит, потом замрет, остановится, потом начнет падать – притяжение работает. А оказалось, что галактики удаляются друг от друга с ускорением, но это касается только далеких друг от друга галактик, слабо чувствующих взаимное притяжение. А Андромеда – вот она, на заднем дворе. Она рядом с нами. Соседняя, такая же большая, как наша, галактика. Мы никогда не теряли связь с ней, мы всегда жили, ну, как Земля с Солнцем, друг вокруг друга обращались, и недавно поняли, она, в общем, довольно быстро сейчас к нам летит. Один раз пролетит, не задев нас, через 4 миллиарда лет с копеечками. А на следующем пролете, где-то через 6 миллиардов лет, она уже в нас «въедет». Ничего такого уж фатального не будет, просто две наших галактики слипнутся в общий конгломерат и будет одна большая. Ее, по-моему, назвали уже условно Милкомеда – Milky Way и Андромеда будут в одной куче.
Вопрос:
– Позвольте задать следующий вопрос: можете ли вы назвать порядок разницы сил без гравитационного притяжения и вот этой темной энергии – насколько эти силы различаются?
Владимир Сурдин:
– Нет, не могу, потому что эти силы по-разному зависят от расстояния. Притяжение между двумя материальными объектами ослабевает с увеличением расстояния между ними. Школьная формула: ослабевает обратно пропорционально квадрату расстояния. А взаимное отталкивание, – вот эта пятая сила, темная энергия, – нарастает с расстоянием. Она практически незаметна на малых расстояниях. Мы не отталкиваемся друг от друга, но с увеличением взаимного расстояния она становится все больше и больше, поэтому сравнивать их невозможно. Мы можем сравнить электрическое и гравитационное взаимодействие – они оба по одной схеме работают. Чем больше расстояние, тем они слабее, различаются примерно в десять в сороковой степени раз. А вот сравнить антигравитацию и гравитацию невозможно в принципе.
Вопрос:
– Владимир Георгиевич, как вы относитесь к теории временных искажений, которые могут возникать благодаря черным дырам, еще каким-то явлениям в космосе? Вот, в частности, в «Интерстеллар» коснулись этой темы, что вы по этому поводу думаете, возможно ли это?
Владимир Сурдин:
– Я не совсем понимаю, что это – временные искажения?
Вопрос:
– Замедления, ускорения времени.
Владимир Сурдин:
– А, вернемся к системе GPS, которая у каждого из нас. Искажения времени – это один из эффектов общей теории относительности, просто физика так устроена, что темп времени зависит от того, в каком гравитационном поле мы находимся, с какой скоростью движемся. Это вот искажение времени. Так вот, если бы мы не учитывали этого, то наш GPS-навигатор примерно на две полосы движения по автостраде давал бы ошибку, то есть где-то метров на 25–30 по сравнению с реальностью. Вы если на автомобиле едете, он вам точно говорит: «Перейдите на правую полосу, вам сейчас поворачивать направо». Он чувствует ваше положение с точностью до двух-трех метров. Это потому что мы в формулы, заложенные в навигатор, который перед вами в автомобиле, закладываем физику, учитывающую искажение времени. Спутник от Земли далеко, где-то 10 000–20 000 километров, а вы – на Земле. Значит, вы в разных гравитационных полях, у вас тут внизу оно более мощное, чем там у спутника. И искажение времени настолько велико, что приходящий сигнал надо пересчитывать с учетом этого искажения. Оно работает везде, в полях Земли, конечно, слабенько, а рядом с черной дырой – вовсю. И, в принципе, «Интерстеллар» – возможный сюжет. Ну, есть там натяжки, их бы сплющило так, что от них бы ничего не осталось, но в принципе, если бы это были тараканы, а не космонавты, то этот сюжет бы прошел вообще на ура.
Никита Белоголовцев:
– Спасибо большое, давайте, наверное, два последних вопроса.
Вопрос:
– Скажите, пожалуйста, я не астроном, потому вы уж, пожалуйста, не сердитесь на мой вопрос. Тяжелые звезды ведь живут меньше, чем желтые карлики?
Владимир Сурдин:
– Да, чем больше масса звезды, тем интенсивнее сжигает она свое топливо и оно быстрее заканчивается.
Вопрос:
– Тогда у меня следующий вопрос. Созвездие Орион, звезда Бетельгейзе. Это тяжелая звезда, насколько я понимаю, и срока жизни у нее не так много.
Владимир Сурдин:
– Ну, он уже заканчивается, вообще-то.
Вопрос:
– Заканчивается. И взрыв этой звезды приводит к некоторым не очень приятным последствиям, в том числе и для Солнечной системы.
Владимир Сурдин:
– Ну, с Бетельгейзе не особо надо заморачиваться, потому что все-таки она далеко. Я считал. Да, когда она взорвется, ночей у нас не будет. Она будет светить, как десяток полных лун. Придет ультрафиолетовый удар, и с озоносферой некоторые проблемы будут, но примерно такие же, как от мощной вспышки на Солнце. А у нас раз в два года такие вспышки от Солнца приходят, и ничего фатального.
Вопрос:
– И еще один вопрос по поводу Крабовидной туманности. Это 1054 год, да? А кем она была зафиксирована? Какая литература?
Владимир Сурдин:
– Кем? В основном, в японских и южнокорейских летописях, то есть записках ученых. Еще в наскальных рисунках американских индейцев обнаружили…
Вопрос:
– С координатами?
Владимир Сурдин:
– Нет, ну они не настолько были продвинутые… хоть и американские, но все-таки индейцы.
Вопрос:
– Но как определить, что речь идет о Крабовидной туманности?
Владимир Сурдин:
– Они рисовали Луну, рядом с ней звездочку, и пересчитав это дело, мы поняли, что Луна как раз была в той области неба…
Вопрос:
– По звездному небу, просто тысячу лет назад?
Владимир Сурдин:
– Да, да.
Никита Белоголовцев:
– А можно, раз уж вы заговорили о наскальных рисунках, воспользуюсь служебным положением: попытки датировки Рождества Христова или событий, называемых Рождеством Христовым, по астрономическим событиям – насколько вот это шарлатанство, или имеет смысл, или вообще…
Владимир Сурдин:
– Вы про Фоменко?
Никита Белоголовцев:
– Нет, я не про Фоменко, но в том числе и про тех, про кого Фоменко пишет.
Владимир Сурдин:
– Академик Фоменко – математик, вы знаете. Он углубился в исторические летописи и утверждает, что в том числе и астрономические вычисления доказывают меньшую протяженность исторических процессов, чем это нам в учебниках школьных преподносят. Он очень хороший математик, очень хороший художник, но все, что касается астрономических его методов, мы очень надежно раскритиковали, тут он просто все за уши притянул, а иногда даже некрасиво, так сказать, подтасовывал. А историки, археологи со своей стороны разбили бы его доводы… Увлекся человек.
Никита Белоголовцев:
– Историки, археологи – разумеется. То есть, условно говор, рассматривать эти события вообще нельзя с точки зрения астрономии?
Владимир Сурдин:
– Можно, что вы! Греческие астрономы оставили нам каталоги еще за триста лет до Рождества Христова, потом Птолемей через двести лет после Рождества Христова, именно на это мы и опираемся. Мы умеем работать с каталогами. Знаем, с какой точностью люди тогда наблюдали. У них не было телескопов, они глазом тогда наблюдали. Вот Фоменко немножко тут заблуждается. Да он во всем заблуждается, я бы сказал.
Никита Белоголовцев:
– Понятно, это греет душу. Есть ли еще вопросы, дорогие друзья? Ну, давайте тогда самый последний.
Вопрос:
– Добрый вечер! Я глупый, наверное, задам вопрос по меркам аудитории.
Владимир Сурдин:
– Бывают только глупые ответы, глупых вопросов не бывает!
Вопрос:
– Много разных передач смотрю, и всякий раз про одну и ту же вещь рассказывают с двух сторон. И все-таки по поводу Луны: вы про все там рассказали, про флаг, но интересно все-таки было узнать, как прилунялись и как обратно. Мне никто не ответил на этот вопрос.
Владимир Сурдин:
– На ракете. У Луны нет атмосферы. Туда можно летать, только используя реактивные двигатели, парашютов использовать невозможно. Поэтому прилунялись на ракете, просто двигателями вниз, и тормозили, тормозили свой полет, и сели. Причем, одновременно на двух ракетах. Вот это фотография на Марсе. Вот примерно такого же размера и такой же конфигурации была лунная ракета.
Космонавты вот здесь сидели. Нижняя часть была для прилунения, то есть реактивный двигатель помог им затормозить свой полет и мягко коснуться лунной поверхности. Потом они вышли, поработали, вернулись, сели в верхнюю часть, отсоединили ее от нижней. Нижняя уже пустая, топливо все израсходовано, зачем ее с собой таскать. А здесь еще был запас топлива и реактивный двигатель, и на верхней вот этой ступеньке взлетели наверх, а там их ждал третий член экипажа, который уже на большом космическом корабле барражировал вокруг Луны. Он не садился, он просто ожидал, когда эти двое опустятся, поработают, потом вернутся к нему. Они вернулись, перешли в основной корабль и к Земле полетели.
Вопрос:
– Ну, вот вопрос был, умеем ли мы не только с Земли, а и с других планет летать обратно. Я просто почему-то думала, что кислород важен.
Владимир Сурдин:
– Кислород? Там был, но в качестве окислителя топлива. Керосин и кислород там были.
Никита Белоголовцев:
– Как любят говорить астрономы: «На Луну со своим кислородом». Ну что же, Владимир Георгиевич, спасибо вам огромное за сегодняшнее представление. В качестве бонуса Вам, помимо этих аплодисментов… Поскольку у нас театр, который начинается с вешалки, то в качестве бонуса вам помимо этих аплодисментов – брендированная ProScience-вешалка.
Владимир Сурдин:
– Театр начинается с вешалки, а у вас заканчивается. Спасибо. Большое спасибо всем, кто пришел, до следующей встречи!
