Заместитель председателя думского Комитета по обороне Алексей Арбатов проккомментировал для "Полит.Ру" предположения министра обороны Сергея Иванова о том, что ратификация российско-американского договора по стратегическим наступательным вооружениям может столкнуться со значительным сопротивлением со стороны депутатов.
- Не старается ли Иванов свалить с больной головы на здоровую, обвиняя депутатов, вместо того, чтобы акцентировать внимание на недостатках договора?
- Он не может акцентировать внимание на недостатках, потому что его ведомство принимало участие в разработке этого договора. Что касается того, как будет проходить ратификация договора в Думе, то думаю, что Иванов искажает реальную картину.
Я не знаю, с чем связаны его опасения. Насколько я могу судить, левые и какая-то часть независимых депутатов могут выступить против. Но основной центристский проправительственный блок даже и читать не станет этого соглашения. Если им скажут ратифицировать - они его ратифицируют. Что касается правых, то какие бы ни были сомнения в этом соглашении с профессиональной точки зрения, конечно же, ни СПС, ни "Яблоко" не будут голосовать против просто в силу политико-идеологических соображений. Они не могут голосовать против соглашения между Россией и США в области ядерных вооружений, тем более, что против будут голосовать коммунисты. Так что я не вижу никаких проблем с ратификацией, для которой достаточно простого большинства. А о Совете Федерации вообще речи не идет, они это ратифицируют не глядя.
- Тогда для чего Иванов делает такие заявления?
- Возможно, намекая на трудности с ратификацией, он надеется оказать давление на Америку, потому что с Ираком все складывается не совсем так, как нам бы хотелось.
Хотя, если говорить по существу, по поводу этого договора есть целый ряд серьезных вопросов, в том числе и к тем руководителям исполнительной власти, которые стояли за его подготовкой. Например: почему этот договор по-разному называется в России и США? Такое происходит впервые в истории международного права. У нас он называется "Договор о сокращении наступательных потенциалов", а в США его просто называют "Московский договор".
Другая проблема - нет четкого определения предмета договора, нет договоренностей о том, что имеется в виду под теми самыми боезарядами, которых не должно быть больше 1700-2200 единиц. Сейчас каждая сторона может назвать любую цифру, и другая сторона не может ее критиковать, потому что нет согласованных правил подсчета этих боеголовок, неизвестно, например, сколько считать боеголовок на конкретной ракете, самолете и так далее.
И в-третьих, не согласованы процедуры демонтажа, ликвидации стратегических вооружений, которые должны сокращаться с нынешних уровней до тех, которые обозначены в договоре.
Что касается системы проверки и инспекции, то ее тоже нет, но для того, чтобы иметь обширную информацию о силах другой стороны, и знать, что она делает со своими стратегическими силами, вполне достаточно той системы, которая была создана в связи с договором СНВ-1, который был подписан в 1991 году. Однако использовать эту информацию можно только для того, чтобы сказать, соблюдает ли другая сторона положения СНВ-1. Что касается "Московского договора", то опираясь на эту информацию, можно только узнать, что другая сторона делает, но уличить ее в нарушении договора будет невозможно именно потому, что им не предусмотрена та системы проверки, которая непосредственно обеспечивала бы его положения.
Поэтому в общем-то договор этот очень странный. Это новое слово в дипломатии - примерно такое же, как использование в свое время Никитой Сергеевичем Хрущевым ботинка.
