Очередную, к тому же 13-ю годовщину путча россияне, судя по опросам, встречают в исторической прострации, которую, правда, иногда называют «консолидацией». По данным ВЦИОМа, порядка 75% россиян либо до сих пор не понимают, что тогда произошло, либо не симпатизируют ни одной из сторон, либо затрудняются ответить, к кому бы тогда присоединились.
Между тем мы имеем дело с важнейшим событием мировой истории конца ХХ века (имеется в виду не только путч, а совокупность частей одного и того же события: крушение Берлинской стены, распад СССР, окончание существования двуполярного мира, крах советского коммунистического проекта).
Это непонимание означает, что Россия, в отличие от сильнейших партнеров и конкурентов на мировой арене, все еще находится в полубессознательном состоянии. До 1999 года власть скорее утверждала 1991-й как победу России, а 1917-й - как ее поражение, не доходя, впрочем, до жесткости в этих вопросах. Идеология путинского времени еще больше построена по принципу «и нашим, и вашим», что было заметно уже по истории с принятием государственной символики.
Новейшее время более определенно в вопросе о реставрации (построении?) «великой страны». Но вопрос об устройстве свого дома вынесен за эти кавычки.
Не каждому поколению выпадает жить в ситуации исторического выбора. И это вообще-то довольно интересное, хотя в бытовом плане и не очень удобное время. Но проблема еще и в том, что сейчас Россия вынуждена участвовать в мировой политике, будучи внутренне очень мало к этому готовой. См. конфликтную ситуацию в Грузии, диковинную ситуацию в Белоруссии, и проблемную ситуацию на Украине.
Дискуссия в форуме "Полит.ру" по поводу интервью Михаила Леонтьева, опубликованного в рамках нашего спецпроекта, посвященного выборам на Украине, дала по крайней мере одну важнейшую, но ожидаемую интонацию: как это наше издание, далекое от тотального оправдания нынешнего российского политического режима, дает площадку позициям, по своей «реваншистской» жесткости далеко превосходящим риторику власти.
Здесь для нас указание на важнейшую точку идеологической дискуссии в России, и, кажется, наиболее определенные высказывания дают больше для начала политического обсуждения, чем официальная невнятица. Именно в крайней жесткости суждений могут быть нарисованы искренние позиции, а не только риторические завитушки.
Понятна позиция и определенная правда тех, кто реконструирует последние политические события в мире как серию спецопераций США. Ни для кого не секрет, что Запад (понимаемый как одна цивилизация, а не как набор стран) на протяжении нескольких последних веков вмешивается в дела остального мира, причем по большей части очень бесцеремонно. По праву лидера цивилизационной конкуренции. Отсюда, наверное, и любимый термин текущего российского политического сезона – «конкурентоспособность».
С другой стороны, такая картина мира недостаточна для неистеричного, разумного поведения по защите интересов собственной страны, так как не отвечает на вопрос о том, чем и как мы будем конкурировать. А с тем, что Россия собирается все-таки конкурировать, а не ждать, пока ее цивилизуют другие, вроде бы ясно.
Данный коренной идеологический вопрос, к счастью, уже присутствует даже в русской массовой литературе. Скажем, Леди Эстер в акунинском «Азазеле», конечно, руководила «спецоперацией по всему миру», но после победы над ней простые русские сироты оказались на улице, вместо того чтобы учиться наукам. Главному герою пришлось совершать очень непростой моральный выбор. И глупо его представлять как простой…
В некоторых маленьких украинских газетных редакциях на компьютерах написано: «Куплено дна деньги посольства США в Украине», а некоторые американские фонды не без успеха учат политической практике избранные политические партии в СНГ. Тут можно до упаду возмущаться «спецоперацией», а можно с ходу учиться методам работы с населением и элитами стран, партнерство с которыми жизненно важно для России. И Петру Великому пришлось перевооружаться на западный манер, прежде чем пробить окно в Европу.
Против роста конкурентоспособности России в мире прежде всего бьет российская внутренняя неустроенность, репрессивная стилистика власти, общая тенденция к закручиванию гаек (особенно пугающая для внешнего наблюдателя), свинское отношение к мигрантам из тех самых стран, с которыми мы хотим строить интеграционные проекты, да и вообще к гражданам, в том числе и своим, многолетняя война в Чечне.
Многое из этого списка связано с вопросом о преемственности с СССР (особенно по части номенклатурного хамства и бессмысленного государственного насилия), а символически – с отношением к путчу 1991 года и революции 1917 года.
Нельзя из истории протащить все хорошее и забыть все плохое – все равно ведь пролезет. Можно и нужно бороться за наследование ряда советских завоеваний, скажем, советской промышленности. Но тогда надо и каяться за смерти миллионов крестьян, заплативших жизнями за сталинскую модернизацию.
А это значит необходимость всерьез обсуждать судьбу страны, а не доверять исторический выбор узкой силовой номенклатуре только потому, что она кое-как научилась патриотической риторике.
