Как стало известно, питерскую больницу №31 не отдадут судьям, которых уже заочно записали в «продажные» и «коррумпированные». Конкуренция этих монстров коррупции и начальствоугодничества с больными детьми и правда выглядит нелепо. Впрочем, как оказалось, дело решилось быстрее, чем запланированные пикеты продефилировали перед окнами чиновников Смольного. Как заявил в Твиттере секретарь Полтавченко, больница не будет передана судьям, она уже исчезла из списков, которые вызывали возмущение у правозащитников и СМИ.
Впрочем, хотелось поговорить не об этом. В самой жаркой фазе обсуждения нечестивых планов питерских властей о переселении больницы и перепрофилировании здания под лечебный центр для судейского корпуса, общественность обратилась в газету WashingtonPost за защитой и заступлением. В таблоиде прикинули и с радостью решили продолжать «магнитский» тренд. Практически защитники прав детей добились публикации статьи об «очередном преступлении режима», чему многие искренно и наивно радовались в блогах.
Дело в том, что в такой политической и поведенческой тактике есть нечто очень смутительное. Именно то, что инстанция правды категорически выносится за пределы страны и ее институтов и помещается принципиально на Западе. Само по себе такое действие отражает глубокое разочарование интеллигенции и особенно ее авангарда, протестно настроенного и радикализированного противостоянием прошлого года в стране и народе. Оно отражает и общий кризис доверия нашим институтам, о котором социологи и общественные деятели неоднократно писали и говорили. Вернемся, впрочем, к разочарованию в стране и народе.
Сперва может показаться, что это разочарование – новое явление. Действительно - и президент и народ, который правильнее было бы назвать электоратом (ибо выборы у нас стали как бы постоянным фактором) взаимно разочарованы. Президент разочарован недостоинством народа, который плохо работает, не проявляет энтузиазма и не готов занимать назначенное ему место. Народ несколько недоволен воровством чиновников и аморфной социальной политикой, «мало партия дает», дескать. Иное дело - интеллигенция. Здесь возникло недовольство прежде всего герметичностью власти, непрозрачностью решений, закукливанием страты управленцев и начальников, их неэффективностью. Мы уже привыкли к тому, что на стадии протеста оно выливается чаще всего в требование «освободить место» или в требование расправы над виновными, желание «посадок».
Но в случае с публикацией в американском таблоиде, как кажется, проявляется другая нехорошая, точнее говоря, малоконструктивная черта нашего неустроенного общественного пространства. Обобщенно ее можно назвать «пораженчеством», а смысл – ее в тотальном пессимизме в отношении отечественных общественных структур, механизмов, культуры и вообще всего. Речь не только о том, что «власть плохая», нашим пораженчеством движет куда более разрушительный пафос – негативизм в отношении исторической России, русской истории и культуры. Причем даже если этот негативизм и выражается в локальном призыве к иностранцам «прийти и разрулить», он не перестает быть очень тревожным, ибо в его перспективе - смерть.
К сожалению, это пораженчество есть и в истории с сиротами, для которых у нас видят единственный хороший выход – отправить их подальше от «немытой России» и ее «голубых мундиров». Т. е. вместо разговора о том, как самим решать вопрос, прогрессивная наша общественность готова списать все на чужого дядю и устраниться от участия в решении. Конечно, можно спросить, кто ж ее пустит решать? Есть проблема закрытости страты, где принимаются решения, «выйти в начальники» у нас чаще всего приходится через практику «молчальничества» и молчалинства. Есть глупое желание начальства ответить «неадекватно» на разные западные уколы. Но это все же другая история, история неправильной организации, неправильной логистики, непродуманной политики.
А мы вернемся к нашему родному пораженчеству. Примерно такая же ситуация с другими институтами: не веря нашим судам, люди заваливают своими исками Европейский Суд по правам человека. Нередко на отечественные суды люди и вовсе смотрят как на проформу для того, чтобы перейти к «настоящему разбирательству» в ЕСПЧ. В прежние времена в этот же круг вовлекалась и церковь, аристократы и интеллигенты переходили в католицизм, а в 1990-е уходили в Зарубежную Церковь или в протестантские Церкви, ведь они «оттуда, где солнце правосудия и благоденствия сияет»!
Сейчас разочарование в возможностях религии перенесло массу этой идейной миграции в сторону суда и семьи (сироты – это ведь проявление кризиса института семьи). В случае с «антимагнитским» законом проявился тот самый глубоко укорененный «лермонтовский» пессимизм, заставивший людей создать целый флеш-моб на сайте Государственного департамента в США с требованием расширить «закон Магнитского» на всех депутатов-подписантов. Получается двойной клинч: пессимисты от интеллигенции в отчаянии просят Госдеп решить наши проблемы и наказать наших плохишей, а сами депутаты-плохиши, зависящие от Госдепа куда больше, чем протестная интеллигенция (все семьи свои они давно уже перевезли в те самые страны, которые им приходится клеймить с высокой трибуны), трясутся и подписывают. Ведь их дидвиденды напрямую зависят от этих подписей.
Получается тотальное бегство: одни получают деньги от правительства и потихоньку вывозят активы и семьи в «ненавистные страны Запада», государственные и церковные воротилы давно обжили Лондон, Швейцарские Альпы и Манхэттен. Другие, не имея материальных активов, вывозят на Запад свое упование, свои надежды и свои идеи. Бегство это имеет историческое основание в расходе, разрыве «двух Россий», а упование на Запад – вообще говоря, черта мировоззрения русской вестернизированной аристократии. Это тотальное бегство, кажется, не затронуло только огромную нищую массу населения, у которой нет ни активов, ни упований, ни идей. И эта масса, одиноко стоящая посреди потоков бегущих вон от «свинцовой мерзости», бесправных судов, неустроенного общественного пространства, видит единственное сове предназначение в том, чтобы сохранять статус кво, быть гарантом общественной стабильности и голосовать за то начальство, которое уже сидит в креслах.
Трагичность тут в том, что наше бегствующее общество бежит от самого себя, спрятав голову в свое пораженчество. Мы это уже проходили: Герцен с Огаревым уже сидели в Лондоне, тактику «чем хуже, тем лучше» опробовали на России демократическая интеллигенция 1860-90-х, а за ними Ленин и Троцкий, распространявшие пессимизм и призывавшие солдат на фронте сложить оружие. Известно, чем это все кончилось. Пораженчество, к сожалению, имеет только одну внятную перспективу, и эту перспективу наша страна уже переживала на предыдущем витке. Повторения не хотелось бы.
