Что се есть? До чего мы дожили, россияне? Что видим? Что делаем? ПетраВеликаго погребаем! Не мечтание ли се? Не сонное ли нам привидение? Ох, какистинная печаль! Ох, как известное наше злоключение! Виновник бесчисленныхблагополучий наших и радостей, воскресивший аки от мертвых Россию и воздвигшийв толикую силу и славу, или паче, рождший и воспитавший прямый сын Отечествиясвоего отец, которому по его достоинству добрии российскии сынове бессмертнубыть желали, по летам же и состава крепости многолетно еще жить имущаго всинадеялися, — противно и желанию и чаянию скончал жизнь и — о, лютой нам язвы! —тогда жизнь скончал, когда во трудах, беспокойствах, печалях, бедствиях помногим и многообразных смертех жить нечто начинал.
Слово на погребение всепресветлейшаго державнейшагоПетра Великаго,
императора и самодержца всероссийскаго,отца Отечества, проповеданое в царствующем Санктъпетербурге, в церкви СвятыхПервоверховных апостолов Петра и Павла, святейшаго Правительствующаго Синодавицепрезидентом, преосвященнейшим Феофаном, архиепископом Псковским и Нарвским,1725, марта 10 дне
28 января 1725 года в Петербурге,в построенном Леблоном третьем по счету Зимнем дворце скончался первыйроссийский император Петр Великий. Умирал он тяжело: сразившая его болезньначалась давно, лет около десяти до того, исподволь прогрессировала, благодаряразного рода неумеренностям царского образа жизни – в первую очередь, алкогольнымнеумеренностям (хотя в последние годы он, по всей видимости, пил много меньше,чем принято считать) – и невзирая на периодические поездки царя к источникамвсяческих минеральных вод.
Умер царь от постренальнойазотемии – отравления организма мочевиной и другими веществами, обычновыводимыми мочой, вследствие непроходимости мочевыводящих путей. Причиной этойнепроходимости, в свою очередь, была мочекаменная болезнь или какой-товоспалительный процесс – возможно, аденома простаты, что-нибудь еще или даже гонорея,хотя последнее не слишком вероятно: будь оно так, скорее всего отразилось бы напартнершах и, еще более заметным образом, через слепоту – на довольномногочисленном (хоть и не выжившем) потомстве царя.
Как бы то ни было, царь умирал вжесточайших мучениях – помимо общего отравления, страшную боль причинялразрываемый мочой пузырь. Последние недели, пока имелись силы, больнойпостоянно кричал – и лишь катетер и другие попытки хирургического вмешательствадавали ему недолгое облегчение. Сегодня таким больным разрешается прописыватьобезболивающее на базе опиатов – тогда же об обезболивании никто, разумеется, ипонятия не имел.
Довольно резкое против обычногоухудшение здоровья царя наступило к концу лета 1724 года, последние три месяцажизни он уже проводил преимущественно в постели, хотя и отлучался иногда впериоды временной ремиссии: так, в начале ноября стремительно, неделей междуарестом и отсечением головы, промелькнуло дело камергера императрицы, главного,по сути, распорядителя ее имущественных активов, Виллема Монса – 30-летнеголюбовника царской супруги, публично осужденного, разумеется, не за это, а закрупные взятки (что действительности соответствовало тоже). Известно, что вследза этим имело место серьезное охлаждение царя к жене, воспрепятствовавшее,по-видимому, написанию планировавшегося указа о назначении коронованной в мае 1724 г. Екатериныофициальной наследницей престола. Впрочем, Петр, похоже, умирать в ближайшеевремя и не предполагал – вплоть до момента полной потери дееспособности. В томже ноябре Петр эпизодически поучаствовал в торжествах бракосочетания дочериАнны и герцога Голштинского, в декабре посетил 16-летие дочери Елизаветы, а 20числа участвовал в заседании "Всешутейшего собора", избиравшегонового "князь-папу". В первых числах нового года Петр, испытавшийнекоторое облегчение, занимался составлением инструкций Первой Камчатскойэкспедиции Витуса Беринга, но вскоре после этого уже слег окончательно. Кстатиговоря, история об участии царя в спасательных работах где-то на Ладоге, гдеон, спасая кого-то, простудился, – однозначный миф. Как и легенда о словах"Отдайте все…" будто бы оборвавшихся на имени преемника. Так илииначе, император умер в атмосфере полной и многоплановой неопределенности –причем не только династической.
Неопределенным было в первуюочередь отношение к нему людей из пережившего царя окружения. Разумеется, быласреди них и доля тех, кто мысленно готов был проводить царя на тот светсловами, начертанными некогда монахом-летописцем на полях записи о смерти ВеликогоКнязя Московского Василия Темного в 1462 г.: "июда душегубец рок твойпришед", – но дело даже не в них, а в основной массе, олицетворявшей в тедни государственную верхушку России. Они были в целом лояльны Петру. И дажебольше, чем лояльны, – Петр в течение долгих лет формировал для них весьмаплотную и подробную повестку дня, и это настолько прижилось, что, оставшись "сиротами",эти люди естественным образом попытались первым делом жить дальше в рамках этойстарой, петровской повестки, привычно глядя на мир глазами Петра.
Но это оказалось делом крайнесложным. Во-первых, во всей полноте планов и замыслов Петра не знал никто. Незнаем их, тем более, и мы сегодня – а потому едва ли в состоянии ответить напредельно любопытный вопрос: как жила бы Россия, не умри тогда ее первыйимператор. Как будто ничто не намекало на какую-то серьезную коррекцию курса –даже наподобие тех, что имели место несколько раз за время жизни Петра. Былподписан указ об очередном, весьма мощном, едва ли не беспрецедентно-мощномпризыве разного рода иностранных специалистов, армия стояла в оккупированном персидскомЮжном Прикаспии, готовая к новым шагам по расширению имперской экспансииРоссии, закладывались и строились новые корабли (хотя и в несколько меньшемобъеме, чем в конце Северной Войны) – при том, что задач для этого флота ввидумира и дружбы со Швецией вроде бы и не было… И, тем удивительнее было Меншиковус коллегами, оказавшимися у руля страны по воцарении Екатерины Первой,убедиться в полной необеспеченности этого курса ресурсами. Петр, словнокакой-то волшебник, умел вытягивать необходимые ему ресурсы из своей земли – и,уйдя в мир иной, унес с собою этот мистический навык.
Как бы то ни было, оказалось, чтострана предельно разорена. Объем налоговой недоимки сравнялся с годовымипоступлениями от подушной подати – основной налоговой компоненты того времени.Население, пусть и не столько вымерло, сколько разбежалось – но благодаря этомутакже стало недоступно для налогообложения. Впрочем, значителен стал масштаббегства и вовсе за пределы российских рубежей – об этом поступалимногочисленные доклады с мест. В общем, правительство вынуждено было приниматьмеры: норма обложения была чуть снижена, некоторые затратные казенные программысвернули либо сократили. В частности, была постепенно ликвидированаисключительно прогрессивная не только по русским, но даже по европейским меркампетровская идея организации системы судов общей юрисдикции, независимых отадминистративной вертикали. Оказалось, что подобный прогресс России просто непо карману (вообще, петровские реформы именно и научили тому, что прогресс небывает бесплатным). Впрочем, частично эту систему начали демонтировать еще прижизни ее создателя.
Вообще, будучи рассмотрены подданным углом, режимы ближайших наследников Петра Великого – вплоть до воцаренияв 1741 г.Елизаветы, при которой "птенцы гнезда петрова", преуспевшие за 16 летво взаимоуничтожении, оказались сведены с политической сцены – производятдвойственное впечатление. С одной стороны – уже упомянутые нами примерыэкономии, а также тот, например, знаменательный факт, что Россия после смертиПетра не воевала целых восемь лет – колоссальный срок для ХVIII века (столько мирных лет ненаберется и за все 43 года петровского правления)! С другой же – тот самый"Низовский" корпус, стоявший в Персии едва ли не до серединытридцатых годов, пожиравший изрядную долю государственных доходов и не менееизрядное количество человеческих жизней, приносимых в жертву всевозможным южнымболезням…
Попытались, как видно, сэкономитьи на Санкт-Петербурге, с его предельной дороговизной во всем – двор иправительство вернулись в Москву в 1728 году и пребывали там до 1733. Впрочем,город продолжал как-то развиваться и на неадминистративных ресурсах: тарифные инетарифные привилегии, установленные Петром для петербургского порта, дабыоттянуть грузопоток от Архангельска, оставались в силе аж до 1762 г. Целый ряд другихпетровских начинаний, казалось бы, обреченных без его воли, сохранились и дажекак-то развивались понемногу: здесь и Академия Наук, и Камчатская экспедиция, идаже флот как таковой, съежившийся во всех отношениях, подобно грибной споре,попавшей в неблагоприятную среду, но все-таки не исчезнувший вовсе…
В общем, необратимыми оказалисьне только перемены как таковые, но, отчасти, и тот имперский кураж, которымПетр Великий сумел заразить свою нацию… Да, пожалуй, кураж – это и есть самоеглавное!
