Вопрос контроля за расходованием государственных средств сильно заботит и само государство, и активную часть общества. Подходы у них несколько иные, но если присмотреться, то заботит их одно и то же. Государству — в лице ответственного за ту или иную сферу начальства и в лице руководства страны — интересно то, почему на каждый вложенный в развитие чего-либо рубль ожидаемый эффект получается в разы меньше запланированного и даже ожидаемого? Граждане формулируют этот же вопрос несколько грубее. Их интересует то, почему в России столько воруют, и сколько это будет продолжаться.
Вопрос, которым задаются чиновники, немного корректнее, потому стоит наверно в такой формулировке рассматривать проблему траты государственных денег. Во-первых, «воровство» далеко не всегда является воровством. Тут и ошибки в проектах вследствие плохой проработки или изначально ложных установок, и внешние причины (скажем, резкое изменение конъюнктуры осенью 2008 года мало кто мог предвидеть), и элементарно низкий уровень управленческих кадров, и сам характер вертикальной ручной системы управления в целом (со всеми ее преимуществами и недостатками издержки в ней выше по определению).
Ну и плюс банальные распилы, которые, в общем, а) не совсем воровство, а скорее проходят по бюрократической статье «нецелевое использование средств», б) без которых значительная часть проектов вообще никогда не была бы реализована. Начальству это хорошо известно, потому солидаризуется с народом оно далеко не всегда. А уж слово «воруют» в его лексиконе вообще почти не употребляется. Вообще публичные дела о коррупции при реализации масштабных госпроектов — очевидное исключение из правила.
Однако начальство бдит. Как поведал в интервью «Коммерсанту» бывший уже глава Счетной палаты Сергей Степашин, «Ежегодно порядка 180 материалов уходило правоохранительным органам». «"Оборонсервис", "Сколково", "Роснано", леса Подмосковья, леса Ленобласти, дело тульского губернатора Вячеслава Дудки, в свое время амурского главы — это все материалы Счетной палаты. И уголовные дела по Банку Москвы и Росреестру тоже заведены по результатам проверок СП», - рассказал Степашин, что во главе главного проверяющего органа страны пробыл более десяти лет.
Знали аудиторы и о проблемах в ведомстве экс-министра обороны Анатолия Сердюкова, и о «недоработках» в «Сколково». «Когда прошла проверка, ко мне приехал Сердюков. Это еще 2010 год. Я ему все это дело нарисовал. Говорю: наводи порядок, иначе тебя посадят. Вот так вот Сердюков сидел напротив меня. И я сказал: «Анатолий, давай создавать управление внутреннего контроля у тебя. Тебя подставили». Он уехал. Потом, когда президентом стал Владимир Путин, я смотрю, что-то ситуация все еще подвешенная. Я с этой бумагой лично приехал к президенту», - так Степашин ответил на упрек, что, мол, знали, а «посадки-то где» (как это определи однажды Владимир Путин).
По «Сколково» ситуация была примерно той же с поправкой на то, что все обещали устранить. «По "Сколково" была плановая проверка, она длилась полгода, все делалось достаточно прозрачно, и дважды мы встречались с Сурковым, приезжал Вексельберг, мы вместе изучали все вопросы и направили им материалы открытым образом. Они даже подготовили целый план по устранению нарушений», - рассказал Степашин, подчеркнув, что и куратор «Сколково» в правительстве, бывший вице-премьер Владислав Сурков, и президент «Сколково», предприниматель Виктор Вексельберг выявленные нарушения признали на «90 процентов». «Влад был у меня, мы все вместе смотрели, я ничего от него не прятал и не собирался прятать. С нашими замечаниями и Вексельберг согласился», - то есть никто не был против и все обещали исправить..
Главное тут, что работа по сбережению государственных средств идет тихо и в кулуарной обстановке. В этом и достоинство Счетной палаты (как и, в еще большей степени, Росфинмониторинга) и ее недостаток. Несмотря на уверения Степашина о том, что всякая информация, кроме секретной, ведомством публикуется, многое из того, что Счетная палата (и не только она) зафиксировала, достоянием широкой общественности не становится. В том плане, что этого не покажут по телевизору, об этом не расскажут по радио и, за исключением отдельных случаев, там и рассказывать-то почти не о чем, до того, как правоохранители все выяснят.
Ведь то же «нецелевое использование средств» - это весьма широкая категория. Купил на госсредства скрепок вместо туалетной бумаги — и уже нецелевое использование. Или распилил 2 миллиарда — тоже может быть оно.
Далее же срабатывает масса факторов. Некоторые проекты властью считаются настолько приоритетными, что можно мириться с некоторой допустимой «усушкой» средств. Или же куратор проекта в фаворе и клянется все немедля исправить. Или же и впрямь злоупотребления были при прошлом еще начальстве, а теперь ненужная шумиха может только помешать реализации проекта. Вот и срабатывается логика «политической целесообразности», что много сильнее логики «законности и прозрачности информации». Иными словами у обывателя, буде факты где-то всплывают (а пресса у нас, слава Богу, пока имеется, да и аппаратные конкуренты конкретных товарищей не дремлют), возникнет полное ощущение, что «власти скрывают».
Помноженное на собственный опыт общения с властями и общий скепсис по отношению к чиновникам и крупному бизнесу, это дает тот невообразимый шум, когда тот же отчет Счетной палаты предоставляет читателям не Степашин, а «независимый блогер» с условной фамилией Навальный.
И тогда волшебные заявления вроде рассказа Сергея Иванова в эфире «Первого канала», что он знал о хищениях при разработке и запуске системы ГЛОНАСС, но молчал, чтобы не замели следы, воспринимаются с откровенным сарказмом. «Знал, но молчал» - очень слабая позиция, хотя и правдивая. Но лучше все-таки не знать, а потом раскрыть заговор. А еще лучше — чтобы то, что не должно стать достоянием общественности, никогда этим достоянием и не стало, а проблемы решались кулуарно, как и предполагал Сергей Степашин.
Выстраивание грамотной информационной политики тут просто необходимо. Иначе любое правительство на ровном месте будет плодить вот эти вот «знал, но не хотел спугнуть» (потому ждал, пока побольше украдут) и выглядеть при этом либо полными идиотами, либо лицемерами, прикрывающими воров. А потом будут удивляться государственные мужи - «мы же хорошие, за что нас жуликами и ворами обзывать?» Да вот за «знал и молчал».
Проблема открытости, дилемма «говорить/не говорить» - это серьезный вопрос не только для России. Помнится в книге «Да, господин министр» была такая щекотливая ситуация для главного героя, когда он едва не пал жертвой следования идеалам «открытого правительства» из партийного меморандума. За что ему и досталось от премьера и главного партийного «кнута».
«Послушайте, Хэкер, – вместо приветствия обратился он ко мне. – Знаете, кто вы? Колючка в заднице! (Вик искренне гордится своими ужасными манерами.) – ПМ лезет от ярости на стену, готов лбом потолок прошибить. Кто вас тянул за язык?
– У нас открытое правительство… – начал было Фрэнк.
– Заткнитесь, Вейзель, вас-то кто спрашивает? – оборвал его Вик.
Хам! Типичный главный Кнут!
– Визел! – с достоинством поправил его Фрэнк.
– Он прав, Вик, – вступился я. – У нас открытое правительство. Это наше предвыборное обещание избирателям. Один из главных козырей. ПМ тоже за открытое правительство…
– Открытое, но не дырявое! – отрезал Вик (по-моему, не очень остроумно) и добавил без всяких церемоний: – Пора бы уж научиться дипломатическим тонкостям и такту, олух вы этакий».
У нас тоже есть открытое правительство, но по счастью оно вообще никаким весом не обладает (и непонятно, чем вообще занимается), а в правительстве настоящем его курирует один из самых закрытых министров кабинета.
