- Что такое производная от пьянки?
- Это пьянка на деньги от сдачи бутылок!
- А что такое существенная пьянка?
- Это пьянка, вторая производная от которой не равна нулю…
Почему-то слова Дмитрия Медведева о том, что хорошо было бы возобновить организованный небезвозмездный прием стеклотары у населения, вызвали в почтенной публике комментарии прежде всего саркастические. Легкомысленно, товарищи!
Ведь речь идет о, можно сказать, основах общественного строя. И, может быть, даже национальной безопасности. В шестидесятые годы поллитра стоила 2 рубля 87 копеек, а четвертинка – рубль 49 копеек. И, оказывается, если второе число возвести в степень первого, то получалось число «π». На чём и зиждилась система мировых констант, определявших стабильность означенного советского строя. Не спорьте – мне об этом рассказывал математик, редактор «Хроники текущих событий», мой друг и учитель Александр Павлович Лавут. Анекдот из эпиграфа – тоже от него.
Есть и более серьезная арифметика и социология. Поллитра плюс сырок "Дружба" за 13 копеек в сумме давали три рубля. Отсюда пошел обычай «соображать на троих», - скинувшись по рублю, они могли образовать первичную ячейку советского общества.
А остаток при делении давал стеклянную тару, о приёме которой и вспомнил Медведев.
За эти дни появилось немало воспоминаний современников и мэтров этого промысла о «золотом веке» стеклотары. Конкурировать с ними бессмысленно. Добавлю, пожалуй, одну виньетку.
Жил в центре Москвы, в Лиховом, кажется, переулке, Федот Федотович Сучков – художник, узник сталинских лагерей. То есть, там была его мастерская со всем необходимым для творчества. И как-то, его сын, юный охламон, приняв с друзьями напитков, нагрел образовавшуюся тару в муфельной печи, и поплющил. Сложив получившуюся инсталляцию в рюкзак, молодые люди отправились в пункт приёма, где с жаром доказывали: «в трамвае была давка, и оно так само». Предание гласит, что изумленный приёмщик бутылки взял. Так инсталляция превратилась в перформанс.
Но я не о стекле, о людях. Когда я был сторожем, был у меня коллега Паша, Павел Климентьевич. Паша раньше работал в ВАКе, Высшей аттестационной комиссии, о которой в последние дни говорят не меньше, чем о важности возродить приём посуды. Работал Паша по специальности, данной ему в среднем специальном учебном заведении. А окончил он техникум по специальности «техник-сантехник». Похоже, теория в его образовании довлела над практикой. Рассчитать диаметр и кривизну труб он ещё мог, а руками как-то не очень: то есть, купленный самим Пашей в собственную квартиру унитаз так и не был установлен на место, и служил туалетным столиком у кровати. В общем, из ВАКа его уволили.
В начале 90-х работа сторожа была не слишком хлебной, и Паша занялся предпринимательской деятельностью. Он создал инвестиционный фонд, вкладчиками которого стали многие его знакомые, - например, упомянутый выше Александр Лавут, сделавший несколько солидных вкладов.
Имея такую материальную поддержку, Павел Климентьевич вел волонтерскую и научную работу. То есть, в своё рабочее сторожевое время он бесплатно набирал на компьютере архивные выписки своих друзей и коллег. Правда, этот его труд порождал парадоксальные результаты. По идее, при оцифровке «курописи на ХХ листах» энтропия должна снижаться, а текст – становиться понятным. Пашины же файлы содержали читаемые, но совершенно необъяснимые фрагменты. Скажем, по тексту там и сям было раскидано забранное в квадратные скобки словосочетание [сям хрен]. Изумленный читатель узнавал, что в годы «большого террора» подследственные подвергались «методам шлагония и обшала». И, как учит нас наука термодинамика, требовалась работа чтобы выяснить, что «шлагония и обшала» - это «методы шантажа и обмана», а «сям хрен» на самом деле «син. кар.», синий карандаш, которым Климент Ефремович Ворошилов делал пометы на записке о реабилитации. Иногда Паша уставал от скучных текстов, и печатал отсебятину. То есть, сами по себе его рассказы про «соседку по коммуналке Вальку Ратникову, которая в подпитии дралась чугунными крылышками от газовой плиты», или про «чукотско-нанайскую дивизию, которая шла во время путча на Москву, и которую удалось установить лишь выбросив в продажу на границе вечной мерзлоты вермуть», были неплохи. Однако в архивных выписках эти и другие истории были слегка неуместны.
А ещё Паша был членом Московского антифашистского центра. Мы, понятно, над ним посмеивались. Как-то, - кажется, поздней осенью 1992-го, - он исчез на пару недель. По возвращении из него пытались извлечь квадратный корень: «где ты был, мил человек?» Ответ маленького, тощего, сгорбленного человека всех поразил: «В Абхазии, возил гуманитарную помощь в блокированный Ткварчели». К Павлу Климентьевичу стали относиться с уважением: «Се человек!»
…Первый удар инвестиционный фонд получил, когда выяснилось, что Паша как-то странно управляет активами. Недостаточно диверсифицирует свой фонд. Это обнаружилось, когда он решил выйти на рынок недвижимости. Попросту, сдавать квартиру.
Считалось, что получаемую от щедрых вкладчиков своего инвестиционного фонда стеклянную тару Паша конвертирует в рублевую наличность, каковую обращает себе на пользу. Он же, хитрец, бутылки не сдавал, а просто накапливал в своей квартире. Сколько вмещалось: комнаты, коридор, ванна стали весьма населенными провинциями бутылочного царства. Может быть, он полагал, что твердая валюта хуже, что «бриллианты навсегда», и залоговая стоимость его запасов будет только расти, а деньги – только дешеветь. Не знаю.
У него была машина, он раздумывал, не продать ли. Но это проржавевшее изделие советского автопрома, вросшее в землю на даче в Икше, не вызывало наплыва покупателей.
Так или иначе, Павел Климентьевич решил поправить материальное положение более серьезно, сдав квартиру. Незадолго до этого умер его отец, Климентий Павлович, появилась вторая жилплощадь, но денег на похороны не было: могилу в глинистой икшинской земле рыли те самые друзья-сторожа…
И оказалось, что для сдачи «Кунцкамеры», - так в народе звали его квартиру, - надо куда-то деть бутылки. И Паша позвал на помощь друзей. Хорошенько посидев, поутру они упаковали сокровища Монте-Кристо в клетчатые сумки-мародерки типа «мечта оккупанта», навьючили на себя и потащили. Но не сдавать, не в ближайшую точку приёма, а переместить во вновь обретенное Павлом Климентьевичем по наследству жильё. Из Кунцева - в Бескудниково. Будучи утомлены возлияниями, наши шерпы обессилели через несколько сот шагов. И решили взять такси…
Именно этот сильный финансовый ход конём, то есть такси, вызвал смятение в рядах жертвователей инвестиционного фонда Павла Климентьевича. Отдавать Паше бутылки перестали. Даже кухня диссидента Александра Павловича Лавута, как будто иллюстрировавшая строчки из «Московских кухонь» Юлия Кима
«О сколько вас раскушано под кильку и бычка
И в тёмный угол сгружено на многие века» -
на опустошение этого угла наш герой потратил полдюжины рейсов, причем его клетчатые рогожные сумки походили на аэростаты, - ушла из числа поставщиков. Инвестиционный фонд пришел в упадок.
Но Павел Климентьевич не сдавался, - он просто перешел на новый уровень, решив всерьёз освоить рынок ценных бумаг. Его отговаривали, предупреждая о коварстве токийской биржи.
Но Паша не слушал маловеров, оставаясь вдохновенным русским космистом. Как-то шли мы с ним по Садовому кольцу, и задал он вопрос: «Саш, а почему всё это – вулканы, землетрясения?..» Я начал что-то рассказывать про движение литосферных плит. Пяти минут не прошло, как Павел Климентьевич перебил меня, подведя итог: «Саш, получается, Земля когда-то остынет? Саш, надо что-то делать!»
Меж тем, пришла пора размещать свои ценные бумаги. И Паша, навьючив на себя собранное, отправился на пункт приёма макулатуры. Его выручка в понятном эквиваленте составила два жетона на метро. Что вряд ли оправдало вложенный труд – включая хищение и потрошение использованных чайных пакетиков.
С годами наш ночной отряд незаметно терял одного бойца за другим. Сменился век, и в свой черед Паша покинул ряды сторожей. Устроился куда-то, на завод чего-то резинового. Всё было серьёзно: вахта, форма, дисциплина. И даже вроде зарплата…
Порой он появлялся, рассказывая о своей новой жизни. А потом исчез. Совсем, с концами. Как-то мрачно: милиция отказывалась возбуждать дело, несмотря на запросы депутатов Госдумы. Скорее всего, сгубили его бутылка и недвижимость. Московская квартира для разговорчивого русского чудика – диагноз едва ли не смертельный. А тут – две квартиры. Так и непонятно, откуда пришла беда. Родственники из числа «подверженных» нашему отечественному недугу помалкивали…
Время ушло. Ведь если посмотреть залоговую стоимость единицы стеклянной тары, то при советской власти поллитровая бутылка стоила 12 копеек, винные ноль семь литра - 17. Молочные поллитровые брали по 15, литровые – по 20. Литровая банка шла за 10 копеек, трёхлитровая – целых 40! Даже маленькая майонезная - 3 копейки! Тогда вторая производная вполне могла отличаться от нуля. И блаженным, вроде Паши, было теплее.
Время ушло: в «лихие девяностые» похолодало, а в затянувшиеся «подлые нулевые» как-то уж совсем. Когда я несколько лет назад решил очистить балкон от завала жестяных банок из под Адреналина нашего Раша, - а их нашлось без малого полтыщи, - денег от сдачи хватила на два чизбургера. Было неплохо, но…
Я не знаю, как выживают обшаривающие окрестность баттл-хантеры, если за жестяную банку или пластиковую бутылку им платят 30 копеек.
Вспоминая Павла Климентьевича, я двумя руками поддерживаю инициативу нашего премьер-министра. Быть может, тогда заодно будут естественным путем очищены от стекла, металла и пластика обочины, кустарники и опушки лесов. «Зима близко», Земля действительно остывает, и надо, в конце концов, что-то делать!
