Известно, что в кафе “Чайка” и около него вечером 30 августа была драка, что были в драке убитые и тяжело раненые. Похоже на то, что драка исходно была бытовая.
Дальше начинаются вопросы о происходившем тогда. Не было ли в этой бытовой драке хамства на национальной почве? Правда ли, что к драке была привлечена “группа поддержки”?: Правда ли, что в ходе разворачивания драки рядом с кафе находилась милиция? А если да, то почему ее не привлекли ни на первом этапе (оскорбления бармена), ни на втором – приезда “подкрепления” и его участия в драке? Почему она сама не вмешалась? Правда ли, что “группа поддержки” избивала присутствующих, не разбираясь, кто участвовал в пьяном дебоше, а кто оказался случайно присутствующим? Не звучало ли что-то этнически / конфессионально оскорбительного на этом этапе от какой-либо из сторон?
Можно было бы сказать, что в том, что же тогда происходило и кто в какой степени в той драке был неправ, а кто просто преступен, должен разобраться суд, но степень независимости нашего суда известна. Нельзя здесь исключать ни давление политическое, ни давление финансовое – причем с разных сторон. И в этом вполне оправданном недоверии к правоохранительным органам и органам правосудия, вероятно, кроется один из корней тех процессов, которые начались по итогам конфликта у “Чайки”.
2 сентября произошел так называемый “сход”, в котором участвовало, судя по всему, несколько тысяч человек. Причем, похоже, не только местного населения. Сход принял резолюцию: “1. Поставить ситуацию в Кондопоге на контроль властей республики. 2. Признать драку в ночь на 30 августа не бытовой, а возникшей по национальному признаку. 3. Лишить кавказцев всех торговых точек в городе. 4. Созвать внеочередную сессию городского Совета, выступить с законодательной инициативой о лишении кавказцев права проживать в республике”. Цитируем по текстам, появлявшимся по итогам митинга на местных форумах. В ночь на 2 сентября, а также после схода произошли поджоги и погромы.
Понятно, что любая стремление обвинить в чем-то скопом представителей какого-либо народа или совокупности народов (“кавказцы”), конфессиональной группы, попытка громить их, требовать изгнания откуда-то, требовать лишения экономических прав по признаку принадлежности к народу или конфессии – это обыкновенный фашизм. Вне зависимости от того, что послужило толчком для этого.
И здесь возникает следующая группа вопросов. На каком этапе конфликт начал осознаваться как имеющий национальный характер? Не было ли до этого конфликта осложнений на этой почве? А если были, то какие именно меры были приняты для разрешения ситуации? Правда ли, что правоохранительные органы заранее знали о готовящихся беспорядках? Что именно они предприняли для их профилактики? Что они вообще делали до прибытия ОМОНа из Петрозаводска? Где вообще до понедельника были органы госвласти выше уровня города?
Но толчки к конфликтам находятся всегда: человеческая жизнь всегда включает какие-то столкновения интересов – разной степени жесткости. Другой вопрос – будет ли этот конфликт противостоянием между конкретными людьми или какая-то из сторон (а то и обе) попытаются выдать другую (или себя) за конфликтующих не в личном качестве, а в качестве представителей какой-то общности. Так что каждый из представителей этой общности как будто оказывается в конфликт вовлечен – просто фактом своего в ней членства.
Особенно хорошо удается “генерализовать” конфликт тогда, когда возникает идеологическая база. Отсюда еще одна группа вопросов связана с ролью заезжих провокаторов. Какую роль в подготовке идеологической базы для выступления сыграли представители ДПНИ? Появлялись ли они там еще до событий 1–3 сентября?
Один из лидеров этого образования – Белов – просто засветился на фотографиях со схода, да и не скрывал своего присутствия на месте событий. Наличие соратников правоохранительные органы, вероятно, смогут вычислить с помощью тех же фото и других источников – например, сайтов этой и других экстремистских организаций, призывавших своих сторонников оперативно ехать к месту событий. Если, конечно, захотят. Так, благодаря прокуратуре, не захотевшей этого, пока не удалось добиться возбуждения дела против организаторов “Правого марша”. Отсюда, кстати, возникает вопрос об ответственности наших правоохранителей за то, что тот же Белов находился в момент конфликта в Кондопоге, а не, скажем, в СИЗО.
Истории про то, что роль “пней” была только в смягчении резолюции “схода”, можно оставить для комментаторов или слишком наивных или глубоко сочувствующих их идеям.
Можно, конечно, построить конспирологическую версию заинтересованности Кремля в том, чтобы запугать собственное население и заграницу националистической угрозой, а потом остаться у власти как наименьшее зло. Наверное, эта мысль отчасти оправдана, как и подозрение, что среди госчиновников и правоохранителей есть симпатизанты нацистов. Однако нам кажется более значимым фактором обычная глупость недоосознающих масштабы возможной проблемы (даже если кто-то из них не прочь этой проблемой воспользоваться, а кто-то пока и вовсе не воспринимает ее как проблему).
Резолюция “схода” прямо касается еще одной группы вопросов – экономико-коррупционных. Правда ли, что барьеры для вхождения в торговый (и какой-либо иной) бизнес были непреодолимы или труднее преодолимы для местных уроженцев? Если да, то кто из чиновников несет за это ответственность? Не участвовал ли в организации произошедших беспорядков кто-то из все-таки оказавшихся в бизнесе конкурентов пострадавших от погромов?
Значимым фактором, усиливающим “этничность” восприятия бытовых конфликтов, а нередко и порождающим новые конфликты, часто служит плохое знание, неучет культуры, да и просто факта наличия инокультурных соседей. Здесь возникают задачи, решать которые должны как госорганы, так и общественные структуры. Первые просто обязаны вести мониторинг даже минимального нарастания напряженности и делать максимум возможного для того, чтобы эту напряженность гасить – во взаимодействии со вторыми. Задача вторых – налаживание горизонтальных связей, помощь в аккультурации приезжих и мягкой адаптации к их присутствию местных уроженцев.
Последняя группа задач самая трудная – сложное отношение к чужому, непривычному слишком глубоко сидит в человеке. К тому же трудно ожидать, что активная пропаганда внешнего изоляционизма не будет со временем усиливать изоляционизм внутренний. Но решать и эти задачи все равно придется, если только мы не хотим столкнуться с новыми кондопогами. Только в более радикальном варианте.
