Примерно 10 марта 1238 года, через неделю после взятия пограничного новгородского города Торжка, оказавшего Батыю довольно упорное сопротивление, основные силы монгольского войска, находящиеся уже в каких-то 100 километрах от Великого Новгорода, неожиданно повернули на юго-восток и вскоре покинули его владения. Начался триумфальный отход кочевой армии – измотанной, поредевшей, однако груженной добычей и пленниками "под завязку". Основные цели зимнего похода были достигнуты – мощное и богатое Владимиро-Суздальское государство превратилось в пепелище, полтора десятка его основных городов было сожжено, а легитимный его глава – великий князь Юрий Всеволодович – погиб вместе со своей дружиной в скоротечной битве на реке Сити. Можно было, не опасаясь фланговых неожиданностей, готовиться к основной части "западного похода" – вторжению в южнорусские степи и Паннонию, где предполагалось организовать что-то вроде постоянной территории базирования монголов, возможно даже с переходом последних к оседлой или полуоседлой жизни.
Три недели спустя, преодолев около 350 километров, передовые отряды монголов достигли городка Козельска – удельного центра другого крупного русского государственного образования – Черниговского княжества. Это был во всех отношениях средний городок – ощутимо возвысившийся лишь во второй половине 12 века, однако не шедший ни в какое сравнение с такими старинными русскими центрами, как Рязань, Переяславль Залесский или Юрьев-Польской. Тем более – со столицами: Владимиром или Черниговом. В Козельске было тогда где-то около 5000 жителей, что позволяло в случае осады мобилизовать 1000 – максимум 2000 слабоподготовленных защитников. Город защищала единственная линия укреплений (а не две, как во взятой после пятидневной осады Рязани, не три, как в Киеве, покорившемся после двухдневного штурма, и не шесть, как во взятом с ходу крупнейшем городе Волжской Болгарии – Биляре). Самостоятельной военной целью Козельск ни с какой точки зрения не был – он просто подвернулся под руку.
Тем неожиданнее стало упорство, с которым Козельск осуществлял свою безнадежную оборону. Этот городок сопротивлялся 50 дней. Дольше, чем любой другой (кроме Киева) русский город во все время Батыева нашествия (1237-41). По современным оценкам, подошедший к его стенам Батый первоначально имел в своем распоряжении до 15 000 бойцов, однако и с ними брать Козельск приступом хан не решился – лишь дождавшись подхода туменов Кадана и Бури, удвоивших его силы, он отдал приказ идти на штурм.
И штурм этот долго потом вспоминался выжившими его участниками! Достаточно сказать, что длился он трое суток и ознаменовался беспрецедентным за весь поход 1238 года событием: масштабной вылазкой-контратакой осажденных, предпринятой как раз в тот момент, когда монголы сквозь пролом в стене проникли в город. Ополченцы Козельска ворвались в монгольский лагерь и, учинив в нем масштабную резню, сами полегли поголовно. Потери с обеих сторон были огромны – достаточно сказать, что тела трех погибших при штурме Козельска сыновей монгольских темников даже не были обнаружены, дабы похоронить их с подобающими почестями. Это был мощнейший удар по авторитету Батыя как полководца и властителя – не удивительно, что по его приказу в Козельске были вырезаны все: включая женщин и младенцев. Затем, отдохнув несколько дней, кочевники продолжили движение на юго-восток и вскоре, оставив в стороне города окских верховьев, покинули пределы русских земель.
Так, на трагико-героической ноте, закончился первый акт двухчастной драмы, именуемой "Батыево нашествие". Закончился, оставив открытыми целый ряд вопросов, каковые мы попробуем разделить на две группы. Первую пусть составят вопросы сослагательные, не приличествующие историкам, но закономерные в устах все прочих людей.
И в самом деле – были ли у русских тогда шансы? Могли ли они победить батыевы полчища или, во всяком случае, избегнуть столь масштабного поражения?
Отринув в сторону гумилевские бредни о спасительной возможности договориться с монголами, признав их сюзеренитет, заметим лишь, что главная цель Батыя явным образом прочитывается и не составляет загадки. Северные русские земли должны были быть повержены, т.е. разорены, обескровлены и лишены возможности совершать серьезные действия во время грядущего похода монголов в Европу. Это подтверждается не только прямыми показаниями письменных источников, но и самим характером монгольской дипломатии 1237-38 годов, единственной целью которой было желание дезориентировать противника, разобщить его и выиграть время там, где это было монголам на руку. Еще одним подтверждением указанных приоритетов стал тот факт, что уйдя в апреле 1238 года обратно в половецкие степи, монголы не предприняли ни одного шага для установления своей постоянной власти над поверженной Суздальщиной. Не было организовано никакой оккупационной администрации, не велись ни с кем никакие переговоры о формах и процедурах политической зависимости от Орды. Все эти вопросы заинтересовали татар лишь пять с лишним лет спустя, тогда же, в 1238 им, судя по всему. не было дела до подобных третьестепенных материй. Их волновали другие вещи.
Более серьезной альтернативой, без сомнения, являлось организованное сопротивление. Альтернативой, отчасти реализованной, но реализованной не слишком удачно. Попробуем прикинуть – могло ли быть иначе.
На момент начала вторжения мобилизационные возможности всех русских земель составляли, по современным взвешенным оценкам, где-то максимум 120 тыс. воинов, причем качество индивидуального вооружения и снаряжения русского воина заметно превосходило таковое у монгольского кочевника соответствующего статуса. Кроме того, на Руси имелось несколько десятков укрепленных городов. Еще более внушительными эти силы гипотетически стали бы, в случае объединения их с силами других потенциальных жертв монгольского нашествия – с волжскими болгарами, союз с которым был подписан Владимирским князем еще в 1229 году, с половецкими князьями, сражавшимися против татар бок-о-бок с русскими в битве на р. Калке (1223 г.). Возможно – с польскими и венгерскими властителями, чей черед испытать от татар поражение придет в 1241 - 1242 годах. Всему этому противостояло примерно 150 тысяч монголов. так что механическое сопоставление не дает однозначного представления о результатах столкновения. Однако… однако – лишь механическое. Никаких антимонгольских международных союзов создано так и не было. А на собственно Суздальщине в силу множества разнообразных обстоятельств, тот же Юрий Всеволодович в реальности мог рассчитывать на 40 – от силы 50 тысяч воинов. Что, впрочем, тоже было значительной силой и могло на собственной земле эффективно бороться с захватчиками. Могло бы – но и этих бойцов князь Юрий собрать не смог: отчасти не хватило времени, отчасти – искусства. Но, как бы то ни было, всякий раз, встречая русских "в поле", монголы имели кратное численное превосходство. Так было в битве с рязанскими князьями на реке Воронеж, так было и в крупнейшем за тот поход сражении под Коломной. Иначе случилось, пожалуй, лишь в роковой для Юрия битве на Сите, где тумен Бурундая по-видимому имел равную со своим противником численность. Исход же определила внезапность и лучшая управляемость монгольского войска.
Вообще же, сильнейшим фактором, способствовавшим поражению русских, стала из рук вон плохая подготовка к войне. То, что монголы стоят у порога, было известно во Владимире еще за несколько лет до вторжения. Однако этот серьезнейший противник каким-то парадоксальным образом одновременно недооценивался и переоценивался. Так, окружение владимирского князя очевидно полагало, что монголы – обычные кочевники, вроде половцев, которые едва ли серьезно намерены вторгаться в труднопроходимую для массивной конницы лесную Суздальщину. Из всех подвластных Владимиру земель, лишь степной юг Рязанщины мог представлять для них интерес. Еще более наивными были представления о военной культуре монголов. Строя аналогию с половцами, русские считали, что монголы не станут штурмовать укрепленные города – им было невдомек, что победители китайских государств стали обладателями наиболее передовых на то время осадно-штурмовых технологий, включая использование камнеметов, "греческого огня", штурмовых лестниц и "пороков" – приспособлений для разрушения стен. И уж совсем не ожидали русские столкнуться с присущей монгольской армии маневренностью и мобильностью – качествами, основанными на целом ряде управленческих "ноу-хау".
Вообще же – знаний о предполагаемом противнике на Руси было явно недостаточно. По свидетельству венгерских монахов, побывавших перед нашествием во Владимире, не имелось даже человека, понимавшего по-монгольски. Притом, что, по тем же свидетельствам, у самих монголов еще с начала 30-х годов в наличие был штат толмачей, знавших языки всех народов, с которыми предстояло воевать.
Вместо этого, от времени катастрофы на Калке русские летописи рассуждали наперебой о том, какому именно апокалипсическому пророчеству соответствует нашествие монголов. Гог это или Магог? Знаменуют ли они приход Антихриста или только предваряют его? Последняя ли это кара за грехи всеобщие или лишь предупреждение? Подобное, впрочем, не слишком оригинально. Мы бы назвали это эффектом нового врага. Ибо, нередко новый враг имеет значимый гандикап именно в силу своей новизны. Так, мусульмане Антиохии в 1097 году рассказывали друг другу подобные же басни о приближавшихся крестоносцах – и бог знает, может, именно данному эффекту обязаны крестоносцы своими победами в первые десятилетия эпохи крестовых походов? Потом же, полвека спустя, новый враг становится старым, у него отыскиваются уязвимые стороны, да и сам он исчерпывает до некоторой степени первоначальный порыв…
Теперь вернемся к вопросам менее умозрительным, связанным с последствиями батыева разоренья. Каковы они были, на что повлияли, в чем отразились? Вроде бы, все здесь поддается отслеживанию. В самом деле, удар оказался страшным, опустившим Русь по уровню развития на принципиально более низкий уровень. Так, целый ряд ремесленных и строительных технологий был просто-напросто утрачен и затем вторично освоен в лучшем случае век спустя. Это легко объяснимо, ибо тогда специализированные артели ремесленников были вещами штучными – на все русские земли их могло быть лишь несколько по каждому виду работы. Жили они в городах, то есть там, где монголы прошли с максимальной кровью. Более того, значительная доля уцелевших была уведена затем в столицу новообразованной Золотой Орды – в Сарай, переживший в конце 13 века невиданный расцвет ремесел именно благодаря мастерам из покоренных монголами стран.
Многие города так и не возродились на прежних местах, иные достигли домонгольских размеров лишь в 17 веке. Мощнейшей деградации подвергся юго-восток, земли восточнее Чернигова. Черноземная колыбель русской нации вплоть до 18 века стала Диким Полем – ничейной зоной, слишком опасной для оседлой жизни и оседлого земледелия.
Иным стал вес русских княжеств в международной политике. Если до монгольского нашествия князья искали и находили матримониальные контакты по всей Европе, включая Англию и Францию, то теперь их горизонты сузились максимум до сопредельных территорий, предпочтительно восточных. Можно сказать, что про русских забыли все, кто с ними напрямую не граничил. По большому счету, Русь ушла из европейской политики, перестав участвовать в долговременных процессах и комбинациях, ограничиваясь лишь ситуационными реакциями на "непосредственные раздражители". И лишь гений Ивана III в какой-то степени вернул ее в семью европейских политических субъектов в конце 15 века.
Волынское, Галицкое, Киевское а также незатронутые монгольским разорением Полоцкое, Турово-Пинское, и Смоленское княжества в конце концов инкорпорировались в Литовское государство, составив большую часть его территории и населения. Само по себе это не было бы серьезной бедой, ибо народ тех земель сохранил свой язык, религию и культуру. Есть, однако, одно "но": благодаря упадку прочих русских земель, русская культура в Литве, имевшая все шансы стать доминирующей и престижной и ассимилировать в себя примитивных литовцев-язычников, таковой не стала, заняв нишу культуры "второго сорта". А это уже имело весьма долгоиграющие последствия – начиная с принятия Литвой католицизма при Ягайло Ольгердовиче и Кревской унии с Польшей.
Уже несколько десятилетий спустя части единой прежде Русской земли разъединились в плане самосознания практически полностью – лишь церковная власть русского митрополита до середины 15 века сохранялась над всей территорией бывшей Киевской Руси. В остальном же – каждый зажил своей жизнью. Летописи Волыни перестали освещать события в Суздале, а владимирские – забыли про Киев. Замкнулись внутри своих территорий и политические амбиции князей.
Серьезнейший удар был нанесен по внутриполитической культуре русских княжеств. Власть князя, ограниченная прежде вечевыми собраниями городов и традиционными свободами дружинников, теперь стала внутри своего домена практически абсолютной, деспотичной. Причин тому было сразу несколько: так, вечевые собрания исчезли вместе со старым населением городов, вырезанным или плененным монголами. А кроме этого, изменилась сама форма легитимности княжеской власти – прежде она основывалась на традиции, то есть именно на балансе прав и свобод всех участников социума. Теперь же основой ее легитимности стала пирамида исходящих от татарского хана ярлыков – дававших право властвовать без каких-либо оглядок и в той же степени заставлявшая повиноваться вышестоящему властителю без границ и оговорок.
Отдельным сильнейшим ударом по долговременным перспективам развития русской нации стало окончательное попадание Великого Новгорода в вассальную зависимость от Владимирского Великого князя. Именно Александр Невский при поддержке монгольских войск добился от Новгорода подписания соответствующего соглашения, ограничивавшего прежнюю свободу вольнолюбивой республики в выборе себе князя. На первых порах это не привело к каким-либо заметным потерям для Новгорода, ибо властные полномочия в нем князя были незначительны. Богатый и сильный Новгород по-прежнему доминировал в русской экономике – однако, бомба, заложенная Невским оставалась бомбой, и в конце концов взорвалась. В 1470 году, когда Иван III именно ее положил в обоснование своего карательного похода на вольный город.
Все это было так, но надо быть честным, и сказать, что ни один из упомянутых процессов батыево нашествие все-таки не породило с нуля. Оно, безусловно, стало для них могучим катализатором, переломило сопротивлявшиеся им тенденции, но… Но пик экономического и культурного расцвета русских земель пришелся не на последние домонгольские годы, а на конец 12 века! И процесс обособления Суздальщины, Черниговщины, Волыни и Полоцка тоже начался не в 1238 году. А что касается заразы деспотизма – то разве погибший в 1174 году Андрей Боголюбский, специально перенесший столицу в Боголюбово, подальше от Ростова и Суздаля с их вечевыми традициями и изгонявший из своего окружения свободных бояр-вотчинников, не был, по словам В. О. Ключевского, тем самым "представителем нового типа великоросса", каких много станет в период монгольского ига?
Все это так, а потому не стоит чрезмерно увлекаться поиском в прошлом причинно-следственных связей: мы для это пока что слишком плохо знаем историю…
