Ты духов можешь вызывать из бездны?
И я могу.
И каждый может.
Вопрос лишь – явятся ль они на зов?
Вильям Шекспир, текстовка для рекламы сотовой связи
Не сегодня замечено, что пертурбации мира материального – лишь отображение, тень настоящего: жизни, конфликтов и развития идей. Как водится, вскорости после “снятия” проблемы картофеля “на высшем уровне” пришло ее решение в мире материальном.
Оно пришло поздним вечером в форме двух проспиртованных субъектов, мужеска и женска полу. Те постучались и предъявили ведро картошки: вот-де, накопали… Мое согласие с предложенной любезною дамою ценой вызвало неадекватную реакцию кавалера. Он вдруг заявил, что та – его сестра, а картошка – просто его, ему принадлежит и произросла на его земле, и по старинному ленному праву назначил бОльшую цену. Ясно было, что он всюду лукавит. “Красавица” ему такая же сестра, как… Ну как одному из персонажей “Собаки Баскервилей” Конан-Дойла. И картошка этому местному Стэплтону не принадлежала до последнего часа, когда была злодейски выкопана на чьем-то огороде. Мужичок что-то еще говорил, к месту и не к месту используя обращение “господин”, чтобы явно задобрить и тайно унизить. Подобного рода персонажи рано или поздно настигают тебя – и что с ними делать? Правильный рецепт был когда-то дан Марцеллосом Уоллесом: “Я тебе скажу, как мы с тобой будем - мы с тобой никак не будем”.
Переплачивать я отказался категорически, проявив всю возможную скаредность, но… тут же предложил аванс за еще полведра. Стэплтоны удалились в ночь “за догоном”, потешаясь над доверчивым барином… Я же достиг своего, надолго гарантировав себя от их внимания. Более того, я знал, что “чета” сама будет от меня прятаться, лишь бы не возвращать должок.
Совесть меня не беспокоила. Комплекция не та, чтобы, уподобившись Шерлоку Холмсу, учинить расследование, найти хозяина картошки, вернуть ее и восстановить тем самым справедливость. Собственные же Лестрейды и Анискины в Петрово, похоже, отродясь не водились. Был и другой повод отнестись к происшедшему снисходительно: у местной картошки был иной враг, куда более опасный, чем пара забулдыг…
Дорога на соседнюю деревню с гордым именем Гвардейское вызывала в памяти военно-патриотические максимы великих мыслителей прошлого: “Если бы в 1945-м война не кончилась, а Советская Армия двинулась бы на Запад, через Ла-Манш и Атлантику, тогда бы маршал Жуков звался бы Жуков-Колорадский” (Венедикт Ерофеев, “Записные книжки”). Об этом изречении напоминали, прежде всего, сами полосатые колорадские жуки, стройными колоннами деловито направлявшиеся по дороге в сторону этой сопредельной деревни – видимо, они посчитали свою работу в Петрово законченной. Картофельная ботва при ближайшем рассмотрении действительно выглядела неважно, и над ней все еще трудился арьергард насекомой гвардии.
Местные жители доверительно сообщали, что колорадский-то жук в этом-то году уродился необычайно. Чего, добавлю, теперь уже нельзя было сказать о картошке… Проходя мимо плантаций, селяне стряхивают лакомящихся пасленовой зеленью шестилапеньких, но те вскоре вновь занимают свои места за “обеденным столом”.
И ведь, что самое главное, не было в этом никакой неожиданности. Нападение жуков не было внезапным и вероломным, как в фильме Верхувена “Звездный десант”. С их вредительской деятельностью борются давно - сколько себя помню. Есть, конечно, сильное средство – ядохимикаты. Правда, штука это неизбирательная, навроде ковровых бомбардировок. То есть, конечно, жуку порция достанется, но и человек обделен не будет – сообразно съеденному весу. При этом дозы химикатов необходимо постоянно увеличивать, поскольку насекомые быстро приобретают устойчивость к отраве. Чего не скажешь о человеке: тот, гад, все чувствует. Собственно, как раз такая несовместимость человеков с “химизацией сельского хозяйства” и стала едва ли не главной причиною борьбы за “экологическую чистоту” последнего на Западе. Там, добавим, основной мишенью ядов средь людей считался потребитель сельхозпродукции, а отнюдь не ее производитель – тот по идее укрыт в кабине трактора, а еще лучше – самолета сельхозавиации. Более того, фермеров упрекали, что они “для себя” растят чистое, без химии.
Ничто из сказанного не относится к “соткам” русского огорода – тут все “для себя”. И ни техника тут не развернется, ни малая авиация. Можно, правда, представить себе вылетающую из избушки навстречу иноземному жуку добрую бабушку Ягу в ступе и противогазе, который, впрочем, вряд ли спасает от даров “большой химии”. Она – “химия”, а не баба Яга – несовместима с нашим натуральным хозяйством, и все тут. Только это и спасает.
Но вернемся на Запад: у них-то удалось ограничить химизацию при массовом, товарном, индустриальном возделывании сельхозкультур. Правда, эти (казалось бы, очевидные) ограничения - результат контроля не технического и не государственного, а, скорее, общественного. Без этой цепочки, без специалистов, отмечающих проблемы технические, без журналистов, указывающих социальную значимость этих вроде бы частных проблем, без активистов, переводящих все в политическую плоскость – нет обратной связи. Обратной связи, если угодно, между “миром идей” и “миром материальным”. И тогда оказываются осуществимы самые безумные идеи, и самые мрачные антиутопии становятся реальностью.
Пример из “позапрошлой жизни”, наблюдения эдак пятнадцатилетней давности. Советская Средняя Азия - та самая, откуда поступал тогда в Ивановскую область хлопок. Конкретно – Туркмения. В селах - многодетные по еще не избытой традиции семьи. Странная и страшная закономерность: первенцы – дебилы, умственно отсталые, хотя физически крепкие. Словно как бы десятая казнь Египетская…
Уже потом, в Москве, в разговоре со специалистом удалось выяснить, в чем здесь дело. Оказывается, на ручной сбор хлопка выгоняли старшие классы, и дети – включая девочек – попадали под опыление дефолиантами. Дурного качества советская химия: несоблюдение режимов в установках плюс плохая очистка, в результате в готовом продукте сверх всякой меры диоксинов. Которыми, как теперь общеизвестно, американцы во Вьетнаме потравили немало и своих собственных солдат, и вьетконговцев, и местных жителей. Вообще-то “Эйджент Ориндж” применялся для того, чтобы вызвать искусственный листопад в скрывавших вьетнамских партизан джунглях, но проявился такой вот побочный эффект. На хлопковых плантациях дефолианты применялись для того же самого – чтобы опали листья, и можно было пустить на поля хлопкоуборочные комбайны. Но, во-первых, далеко не все операции “на хлопке” были механизированы. Во-вторых, качество комбайнов – даже не исполнения, но замысла! – также оставляло желать лучшего. Даже при уборке после прохода комбайна на стеблях оставалось немало коробочек.
Но вопрос о хлопке был политическим. На поля в административном порядке выгоняли всех: “рабочих, служащих, студентов и школьников”. Это было видно на телеэкранах и на первых полосах газеты “Правда”. Плановые и технические “недочеты” затыкались, прежде всего, ресурсом бесплатным - людьми, путем их административного принуждения.
Но люди оказались не совсем приспособлены к прелестям индустриального возделывания хлопка. Диоксины в человеческом организме накапливаются, но не выводятся, за одним исключением – у женщин, с грудным молоком. И в результате мозг первенца в первые недели жизни получал от матери все те “прелести”, что она девочкой успела принять внутрь, работая на хлопковых плантациях. О результатах сказано выше…
Недостающие миллионы тонн хлопка за определенную мзду “накручивались” на бумаге - один из ярчайших примеров “административного рынка”. В Узбекистане в конце 1980-х это стало основой “хлопкового дела”, прославившего Гдляна и Иванова. Как писал Солженицын, “без туфты и аммонала не построили б канала” - правда, по немного другому поводу.
Различие между среднеазиатскими хлопковыми республиками и “архипелагом ГУЛаг”, действительно, лишь количественное. И даже аммонал в этой хлопковой эпопее использовался. Когда в конце 1960-х в Таджикистане потребовались рабочие руки для возделывания хлопка в новообводненной Голодной степи, людей поначалу не нашлось. Было решено сселить туда с высокогорья немногочисленный народ ягнобцев. Те тоже вроде ехать не пожелали, разбегались. Тогда на вертолетах стали вывозить семьи, женщин, стариков, детей – и мужчины были вынуждены приходить сами. Для закрепления результата кое-где взрывали нависавшие скалы, заваливая селения… На равнине им жизни не было. Их переселили с высот, где все было буквально стерилизовано ультрафиолетом, не задерживавшимся тонкой атмосферой, где текли чистейшие горные ручьи. На равнине воду приходилось брать из того же арыка, в который стекали нечистоты. Люди, лишенные иммунитета, болели. Дети дошкольного возраста умерли все. Потом, годы спустя, ягнобцам разрешили вернуться в горы. Теперь о страшном изгнании среди них ходят смутные легенды…
Можно удивиться: как, и это – в брежневское время, безо всяких разнарядок “из центра”! Видимо, насилие и фальсификация – это две стороны одной медали, как бы нам ни хотелось считать наше время “вегетарианским”, повторяя вслед за поэтом: “Но ворюга мне милей, чем кровопийца”. Такова была настоящая цена “дешевого” среднеазиатского хлопка, на котором держалось когда-то текстильное благополучие Ивановской области.
Однако я отвлекся…
Можно было бы пенять на то, что методики определения диоксинов в человеческом организме только в начале 1990-х позволили определять их на уровне предельно допустимых поступлений. Причем для анализа приходилось вырезать из тела пациента кусочек подкожной клетчатки. И методики были не наши, а буржуйские (у нас тогда было более модно бороться с радиацией – ее ведь как раз определять просто: щелкает счетчик, не щелкает; механизмы химического и радиационного мутагенеза и канцерогенеза во многом схожи, но “химию” труднее зафиксировать). Может, если бы такая проблема с “десятой казнью” возникла в Штатах, если бы негритята рождались дебилами, неспособными к уборке на плантациях, обеспокоенные убытками латифундисты профинансировали бы соответствующие исследования, и методики были бы разработаны десятилетиями ранее. Но “за бугром” хлопок уже давно собирали комбайны, собирали хорошо, без необходимости выгонять им вослед давно уже освобожденных рабов-негров. А узбеки, таджики, туркмены были для руководителей компартии вполне бесплатны. И Мартинов Лютеров Кингов у них ни тогда, ни до сих пор не случилось.
И в этом мы продолжаем оставаться “новой исторической общностью людей - советским народом”. Российский сельхозпроизводитель, равно как и наш брат-потребитель даров полей, садов и огородов, по-прежнему неприхотлив и отличается отменным пофигизмом. Начальственное пренебрежение к “маленьким людям”, к их здоровью и жизням тоже ведь не на пустом месте возникло и не на воздусех держится. Наша общая российская бесшабашность стала для этого хорошей затравкой и прочным фундаментом. Вообще-то их много, разных черт национального характера, но десятилетиями культивировалась именно эта удобная для власти замордованность до потери инстинкта самосохранения. Вспомним Чернобыль и “ликвидацию последствий аварии”. Кстати, восемнадцать лет прошло - значимое число. Теперь родившихся в 1986-м детей в армию отправляют – в расчете на то, что “авось обойдется?” Впрочем, в России “авось” давно и прочно заменен на “по@^й”.
Однако я отвлекся…
“Ты видел, чтобы я свои яблочки гадостью какой-нибудь поливал?” Да полил бы, дед, если бы “гадость” эта не была по нынешним меркам запредельно дорога для российской глубинки. А пока что торжествует колорадский жук.
Но ведь есть, скажете вы, и другие способы борьбы с вредителем? Например, биологические. Развести какую-нибудь козявку, которая бы на жука охотилась. Или рассадить промеж грядок траву, к которой он питал бы антипатию: “Такой личный неприязнь испытываю, что даже кюшать нэ могу!” Увы, и то, и другое – дорого и сложно. “Но есть способ лучше!..” - те самые генетически модифицированные продукты, о которых шла речь в предыдущем послании. Такой модифицированный картофель как раз и содержит гены растений, для колорадского жука несъедобных и даже ядовитых. Для “частного сектора” решение идеальное. Учитывая значимость картошки в натуральном сельском хозяйстве – одного из главных буферов, спасавших советскую и постсоветскую Россию от социальных катаклизмов, – можно было бы ожидать государственного, как при матушке Екатерине, к тому внимания.
Увы… И генетически модифицированные продукты приходят к нам не в виде посевного материала – “средства производства”, - а непосредственно на прилавок, в пище, как “предмет потребления”. Все это еще прочнее оставляет Россию в “третьем мире”.
А борьба с вредителем скорее перейдет “в мир идей”, станет политической. Ведь если не нога легендарного маршала ступила на землю штата Колорадо, значит, наоборот: полосатого супостата забросили к нам оттуда с заданием есть чужой хлеб. Это мы уже когда-то проходили…
