Проблемы Северного Кавказа должны решаться с опорой на научный подход. К такому выводу недавно пришел полномочный представитель президента в Северо-Кавказском Федеральном округе (СКФО) Александр Хлопонин. В ходе декабрьской встречи с ректорами ведущих вузов региона в Ессентуках (где размещается временная резиденция полпреда) Хлопонин заявил о необходимости создания института, который занимался бы прикладными исследованиями и выработкой рекомендаций для управленческих структур. При этом полпред специально оговорился, что новая структура не должна быть НИИ в привычном для нас формате, а институтом, работающим в соответствие с международными стандартами экспертизы. Декабрьские инциденты в Москве и в других городах страны показали, что проблема Северного Кавказа явно переросла границы семи республик региона. Она стала проблемой общероссийской значимости. А значит и необходимость в ее качественной научной проработке неизмеримо возросла.
Не будет преувеличением назвать эту инициативу Хлопонина самой удачной с момента его назначения на ответственный пост 19 января 2010 года. Фактически для понимания полезности научного сопровождения северокавказской политики ему (и его аппарату) потребовался год. В этой связи хочется вспомнить оценку покойного ныне российского реформатора Егора Гайдара о том, что страна «слишком дорого заплатила за образование своего премьера». Похоже, и другие чиновники российской бюрократической системы обходятся (если судить по результатам их труда) также недешево. Однако если перестать иронизировать, то инициатива Хлопонина чрезвычайно важна. Даже если она и не превратится в набор практических действий. Его устами российская власть призналась в том, что может чего-то не знать или не представлять. Такое признание дорого стоит, ибо раньше (особенно в первой половине «нулевых годов») создавалось ощущение, что экспертные наработки Кремль и Белый дом либо вовсе не интересуют, либо интересуют лишь в качестве некоего наукообразного дополнения к пиаровским и пропагандистским инициативам.
Нам кажется, что образование для власть предержащих является неотложной задачей. Не будем далеко ходить за примерами. В ходе уже упомянутой нами встречи с ректорами Александр Хлопонин заявил следующее: «В Японии три института занимаются проблематикой Северного Кавказа. У нас же есть группа в одном институте, группа экспертов в ФСБ, группа экспертов в Совбезе, группа экспертов в МИДе, а так, чтобы работала команда, которая могла бы здесь помогать вырабатывать выверенные, точные решения с особенностями специфики Кавказа,— этого до сих пор нет». Про группы в структурах ФСБ спорить не буду, хотя некоторых претендующих на эту роль видеть в жизни доводилось. Что же касается Японии, то просто диву даешься, откуда у полпреда такая информация и кто ее ему преподнес. Не упомянутые ли выше «эксперты»? В самом деле, в Японии есть неплохие специалисты, которые изучают проблемы Кавказа (Кимитака Мацузато, Томохико Уяма, Хиротаке Маэда). Однако назвать их «чистыми кавказоведами» сложно. Тот же профессор Мацузато занимается широким кругом вопросов - от истории российской региональной политики до конфессиональных проблем непризнанных республик (включая и некавказское Приднестровье), Томохико Уяма исследует помимо Кавказа Центральную Азию, а Хиротаке Маэда - не только современную этнополитичесую ситуацию, но и историю Грузии (кстати, он владеет грузинским в совершенстве). Все это никоим образом не снижает качества всех этих ученых. Они - великолепные специалисты в своем деле. В апреле 2003- марте 2006 гг. при поддержке Министерства образования, культуры, спорта, науки и технологии Японии был реализован проект «Ислам и политика в России: многоуровневый и сравнительный подход», в котором значительное место уделялось анализу ислама в Дагестане (среди авторов проекта был и профессор Мацузато).
Однако говорить о трех институтах в Японии - это явный перебор. Пожалуй, ведущим центром изучения бывшего СССР является Центр славянских исследований Университета Хоккайдо (этот университет входит в Гильдию Семи бывших имперских университетов). В 2001 году этот центр опубликовал книгу известного абхазского историка и политика (в недавнем прошлом – секретаря Совбеза Абхазии) Станислава Лакобы «Абхазия де-факто или Грузия де-юре?». Однако, повторюсь еще раз, несмотря на значительный интерес японских ученых к Кавказу, мы не можем говорить о специализированных кавказоведческих учреждениях в Японии. Этот регион изучается в более широких контекстах.
То же самое относится и к США. Как-то в ходе одного из своих визитов в Карачаево-Черкесию Хлопонин заявил, что Штаты стоят за активизацией «черкесского вопроса» и иных «национализмов» на Северном Кавказе. И происходит это потому, что там «по каждой республике работает отдельный институт». Что на это скажешь? Находясь полгода на научной стажировке в США, мне так и не удалось найти ни одного такого института. Наверное, хорошо законспирировались! Здесь, как и в Японии, интерес к Кавказу велик. Однако эта проблема исследуется в рамках более широких контекстов (Иран, Ближний Восток, Черноморский регион, Евразия). Свои специалисты по Кавказу есть в Джоджтаунском, Колумбийском, Мичиганском университете, университете Джорджа Вашингтона, Джона Хопкинса и «Южный Иллинойс», Фонде Карнеги и Совете по ближневосточным исследованиям. При этом следует также понимать, что различные фонды и институты (даже если они работают по конкретным проектам на правительство США) не могут отражать официальную точку зрения. И специализированных «чисто кавказских» структур тут также не найти. Наиболее близкая к этому формату институция в Университете Джона Хопкинса занимается Центральной Азией (в которую включается и Афганистан) и Кавказом (в первую очередь Южным, а не Северным). Если бы эти реальности были изучены (а наша экспертное сообщество подчас демонстрирует не вполне адекватное представление о системе принятия решений в США, НАТО, ЕС), то полпреда (и не только) можно было бы удержать от подобных «ляпов».
В мае 2010 года президентский полпред, а также Элла Памфилова (на тот момент - председатель президентского совета по содействию развитию институтов гражданского общества и правам человека) озвучили идею о создании Совета старейшин на Северном Кавказе. Эту идею горячо поддержал и российский президент Дмитрий Медведев. Заметим, инициативы подобного рода время от времени повторяются. Незадолго до майского предложения президент Ингушетии Юнус-Бек Евкуров озвучил тезис о необходимости создании Совета тейпов для стабилизации ситуации. На чем базируются подобные выводы?
За постсоветский период Северный Кавказ вообще оказался зарифмован с такими понятиями, как «традиционализм», «клановость», осталость, непотизм. Сегодня о чеченских и ингушских тейпах не говорит, похоже, только ленивый. Это слово стало своеобразным лингвистическим «кодом» для политологических «всезнаек», которые с помощью его правильного (а чаще неправильного) использования хотят продемонстрировать свое знакомство с «кавказским материалом». Таким образом, перефразируя классика, тейп и Северный Кавказ стали «близнецами-братьями». И это притом, что реальная социально-политическая роль этого института в современной Ингушетии и Чечне (а не на кавказских территориях XVIII-XIX столетий) малоизвестна. И часто сведения о ней опираются не на результаты полевых исследований или социологические данные, а на не вполне корректные представления о собственном же обществе (а Северный Кавказ - это часть российского общества). Взгляды, аналогичные подходам современной российской элиты в отношении Северного Кавказа Эдвард Саид определял как «ориентализм»[1].
«Ориентализм» предполагает веру в то, что восточный мир (в нашем случае северокавказский) является примордиальным, неизменным, извечно «традиционалистским» островом, в который практически не вторгаются внешние изменения. Как следствие – стремление говорить о современном Северном Кавказе как о регионе Лермонтова, Пушкина, Толстого или Бестужева (Марлинского) - только без Хаджи Муратов и Амалат-беков, а с Рамзаном Кадыровым и Докку Умаровым. Между тем, Северный Кавказ XXI века принципиально отличается от полюбившейся нам по блестящей художественной литературе реальности.
Еще в 1940-е годы историк Николай Покровский справедливо замечал о временах гораздо более ранних (XVIII-XIX вв.): «Представление о Чечне как монолитной тейповой конфедерации, вытекающее из этой концепции заключение о “дикости” или “хищничестве” как имманентных неизменных национальных чертах чеченцев не соответствует свидетельствам источников и не может быть принято. И, только рассмотрев начинающийся процесс разложения родовых отношений в Чечне, процесс постепенной дифференциации патриархального общества с появлением здесь рабства, выделением сильных родов и созданием частной собственности на землю, можно правильно оценить политические события, происходившие в то время». Увы, при жизни его работа про имамат Шамиля в полном объеме так и не увидела свет[2]. К сожалению, и его труды, и многие другие исследования оказались неизвестными ни современным экспертам, ни тем более политикам и госуправленцам. Иначе не стали бы они делать выводов о ситуации на Северном Кавказе «космического масштаба и космической же глупости».
Прав известный российский исламовед Владимир Бобровников, когда говорит, что «дореволюционная мусульманская идентичность кавказских горцев резко и необратимо изменилась в ходе сначала дореволюционных российских реформ второй половины XIX века, а затем коллективизации и советских национально-языковых преобразований 20–50-х годов. Сами «горцы» в большинстве своем уже не горцы, а далекие потомки людей, когда-то живших в горах. Депортации целых народов, переселения горцев на равнину, урбанизация неузнаваемо изменили облик региона. В ходе советской культурной революции местные культуры были секуляризированы. Сейчас в регионе не хватает образованных мулл и кадиев. Тут нет и юристов, способных разработать постсоветское шариатское законодательство»[3].
Достаточно выйти за пределы популярных стереотипов чтобы понять: с «традиционализмом» на Северном Кавказе не все так однозначно. Рассмотрим хотя бы один пример: организацию движения радикальных исламистов на Северном Кавказе (сегодня именно оно, а не этнический национализм является главным вызовом для российской безопасности в регионе). Сейчас мы не будем подробно говорить о мотивах ухода в это политическое течение. Отметим лишь, что среди них в значительной мере присутствуют не традиционные, а современные мотивы, в частности, неудачная попытка вписаться в структуры городского общества после переселения из горских поселений. То есть это следствие вполне «современной тенденции» – урбанизации и модернизации в условиях Северного Кавказа. Что же касается структуры исламистов, то она не опирается на жесткую иерархию или «военно-деспотическую систему». Это сетевая и очень часто «спящая» структура, которая может проявить себя в определенный момент. Таким образом, это структура, работающая по современным правилам, а не по нормам военной культуры имамата Шамиля. Заметим, структура знающая Интернет и реалии информационного общества. Самый «раскрученный сайт» северокавказских исламистов «Кавказ-Центр» выходит помимо русского в английской, арабской, турецкой и украинской версиях[4].
Но проблема не только в том, что политики и близкие к ним эксперты имеют пробелы в своем гуманитарном образовании. Главная опасность – то, что на основе этих пробелов принимаются неверные и неадекватные решения. И инициатива про старейшин - еще не самая страшная. Схожим образом из-за господствующих «ориенталистстких взглядов» власти принимают решения о создании особой юрисдикции по кавказским делам (которые фактически отождествляются с терроризмом), а также разделяют представления о «ненадежности кавказцев» - как следствие мы не имеем полноценной программы подготовки управленческих кадров из жителей северокавказских республик. Не только для них самих, но и для общероссийских структур (надежный гарант того, что сепаратистские настроения посредством широкой интеграции в общенациональные структуры будут купированы).
В свою очередь незнание и неадекватность - это прямое следствие отсутствие поддержки фундаментальной и прикладной науки. Не работают на постоянной основе социологические или этнологические экспедиции, а различные ученые действуют на Северном Кавказе по своим индивидуальным графикам и планам, иногда - в прямом смысле слова - на свой страх и риск, собирая по крупицам достоверную информацию, которая, увы, для принятия стратегических решений оказывается не интересна. Зато сплошь и рядом в таких случаях возникают «кураторы» из соответствующих служб, интересующиеся не научными выводами, а «зарубежными источниками финансирования» или чисто оперативными сведениями. В итоге происходит забивание гвоздей микроскопами. Что, в конечном счете, и приводит к рождению нереалистических программ типа «Стратегии-2025», напоминающих то ли научно-фантастическое произведение, то ли брежневскую Продовольственную программу.
Поддержка научных исследований на Кавказе может изменить картину. Впадать в эйфорию, конечно, не следует, но «высокая поддержка» свою позитивную роль сыграет. Во-первых, она повышает статус ученого, выполняющего полевую работу. Он может обратиться за информацией на самый высший уровень власти и управления республик, к «силовикам», которые вряд ли смогут отмахиваться от него, как от «назойливой мухи». Во-вторых, такая поддержка поможет обеспечить более высокий уровень безопасности исследователя. Не на 100%, естественно, но все же. В-третьих, справедливо звучит мнение известного правозащитника и эксперта из Чечни Абдуллы Истамулова: «Если хлопонинскому институту удастся приучить власти действовать по принципу "семь раз отмерь — один раз отрежь", то тогда он свою задачу выполнит». В самом деле, экспертная инстанция должна превращать действия власти в нечто мотивированное, вызванное не эмоциями, плохим настроением или соображениями сиюминутной конъюнктуры.
Однако при более детальном рассмотрении идея Александра Хлопонина заставляет нас несколько поумерить оптимизм. Научное сопровождение политики на Кавказе, спору нет, проблема не только назревшая, но и перезревшая. Но по каким критериям будут отбираться ученые? Не секрет, что за последние два десятилетия научные степени и звания сильно девальвировались. Теперь что ни губернатор, то доктор наук, что ни мэр - то кандидат. Параллельно с серьезными исследованиями проводятся квазинаучные собрания, занимающиеся, скорее пропагандой, хотя и под соусом высокопарных фраз про позиционирование и дискурсы. И, конечно же, самое главное это - готовность власти слушать мнение ученых. Представим вдруг, что автором высококлассной записки «наверх» стал не член «Единой России» и не поклонник местного Духовного управления мусульман, а представитель неофициального ислама (не экстремист или террорист, а просто оппонент муфтия). Будут ли эту записку изучать вместо того, чтобы трактовать ее в качестве «идеологической диверсии»? Готовы ли будут власти открыть для своих специалистов возможности получать заграничные гранты и совершать поездки по обмену опытом с зарубежными специалистами. Не превращая это в самоцель, и не путешествуя только на Запад. Может быть, поездки на Восток будут даже полезнее, но важен сам принцип.
Насколько вообще можно организовать сильный «мозговой центр» в условиях, когда по другим проблемам власть не готова признать свое незнание или некомпетентность? Как видим, вопросов больше, чем готовых ответов и рецептов. Добавим сюда и то, что полпред и его начальники могут избрать и самый простой путь - делегировать одного-двух представителей республиканских гуманитарных институтов в общекавказский Центр. И посчитать проблему полностью решенной.
Таким образом, и для формирования полноценной экспертной площадки, нужны четкие критерии. Иначе благое дело может выродиться в неработающий проект, который дискредитирует и прикладную науку, и экспертное знание в целом. Такая дискредитация весьма опасна, ибо от нее выигрывают только сторонники максимально простых и бессмысленных решений.
Автор - приглашенный научный сотрудник (Visiting Fellow) Центра стратегических и международных исследований, Вашингтон, США
[1] Саид Э. Ориентализм. Западные концепции Востока. М. : Русский мир. 2006. 640 с.
[2] Покровский Н. И. Кавказские войны и имамат Шамиля. М.: РОССПЭН, 2009. С. 170.
[3] Бобровников В. О. Суд по адату в дореволюционном Дагестане (1860—1917) // Этнографическое обозрение. 1999. № 2. С. 31. Он же Обычай, как юридическая фикция: «традиционный ислам» в религиозном законодательстве постсоветского Дагестана //Гуманитарная мысль Юга России. Краснодар, 2006. № 1. С.16.
[4] Данный сайт (http://www.kavkazcenter.com) был создан в марте 1999 года, как чеченский сепаратистский ресурс. Впоследствии стал выступать с позиций радикального исламизма. Характерны попытки авторов сайта апеллировать к международным исламистским трендам («Аль-Каида»), а также рассматривать свою борьбу на Кавказе в контексте глобального джихада (отсюда позитивные оценки афганских талибов, исламистов с Йемене и в Сомали). Налицо - исламистская глобализация, которую также следует отнести к современным веяниям, а никак не к традиции или к архаике.
