Ушел Борис Коваль. Учитель. Не в том даже дело, что он мой учитель, так же как и учитель десятков других людей, сделавших науку своим призванием, а в том, что он был учителем от Бога, он воплощал в себе все то, что мы хотим в учителе видеть, но так редко на самом деле находим. Он обладал главным качеством учителя - умел радоваться успехам своих учеников и гордиться ими. Это очень сложно на самом деле, особенно в науке.
Наверное, есть много достойных людей, оставивших в науке и более глубокую борозду, но очень мало найдется оставивших такое светлое и теплое чувство. На закате тусклой советской эпохи он был "академиком с человеческим лицом"; такие, как Борис Коваль, делали несносную жизнь сносной, заставляли забывать о том, какой мрак сгущается вокруг. Ох, как сегодня нам не хватает таких людей... Мы часто говорим — и при тоталитаризме страна жила. Так потому только и жила, что были такие, как он.
Память лихорадочно вытаскивает из своих закромов картинки из прошлого, составляя из них причудливый калейдоскоп.
Вот я, приехавший из Киева аспирант, с легкой руки случайно встреченного на какой-то научной тусовке приятеля попадаю в кабинет Коваля в Президиуме Академии наук на Ленинском проспекте. Полчаса безумного трепа, смех Бориса Иосифовича и записка в отдел кадров элитного академического института. Все, моя судьба решена на годы и десятилетия. Так просто, так непринужденно, трудно представить себе сегодня такое. Сколько таких судеб Коваль запустил на орбиту, невозможно сосчитать.
Несколько лет спустя. Официальный визит российской академической делегации в далекий Хельсинки. Коваль, пользуясь возможностью, запихнул в делегацию наряду с почетными украинскими "акадэмиками" и московскими "профэссорами" нескольких молодых ребят, в том числе и меня. Дико озираемся в помпезном офисе крупнейшей национальной газеты. Посреди огромного холла соответственно огромный рояль, покрытый десятилетним слоем пыли. Глава медиаконцерна выспренне рассказывает о масштабах своего предприятия. Всем тоскливо. Коваль незаметно подходит к роялю, открывает крышку и начинает самозабвенно играть Шопена. Из всех окон и офисов выглядывают ошарашенные журналисты и редакторы. Собирается толпа, все аплодируют, атмосфера становится дружелюбной, воцаряется равноправие и любовь.
Выборы директора, склока в духе 90-х, борьба не столько за институт, сколько за его здание. Академическое сообщество с каждым часом все больше напоминает рязановский гаражный кооператив. В напряженный момент экзальтированная дама задает всем кандидатам вопрос: какую книжку вы прочитали на этой неделе? Все что-то мямлят о большой загруженности работой и чтении профессиональной литературы. Очень доходит до Коваля: «По крайней мере, всю последнюю неделю я читаю Сартра, конкретно - "Тошнота"...» Он выиграл выборы и тут же отказался от должности. Это был очень важный нравственный урок, по крайней мере — для меня. Надеюсь, я его истолковал в жизни правильно.
Добровольное затворничество и радость творчества, "не обремененного насилием условностей окружающего мира". Дача Коваля с прекрасными Лялечкой, Танечкой и Анечкой была для нас Меккой. Там был покой, от которого веяло той, еще дореволюционной Россией. Это был особый институт, не прописанный в РАН — институт любви. Там цвели розы, возникали из ничего сказочные деревянные чудовища, там всегда был наготове обед и все, что к нему полагается. Это было чудесное и неповторимое, увы, время.
Он жил как гусар, он был шикарен во всем, что делал. И ушел как гусар, быстро, почти молниеносно. Мы созванивались неделю назад и, казалось, это будет продолжаться вечно. Уходит эпоха великих, универсально образованных, многогранно одаренных людей. Сможем ли мы быть им достойной заменой - вопрос, на который не нам давать ответ...
