Позиция политического обозревателя требует зашифровывать тосты и поздравления с хорошими праздниками под аналитический текст об итогах года. А ведь мало какие требования более справедливы, чем требования жанра.
Все, что произошло, не было тайной: у нас на год всегда приходится какой-нибудь кризис, это объектная черта государственного устройства. В 2005 году нам повезло. Вполне ожидаемый кризис с льготной реформой случился в самом начале года, а к его концу про это уже стали забывать. Как отметил Алексей Левинсон, страна рада уже тому, что ничего страшного не случилось, и это дорогого стоит.
Политики и политические институты продолжили свой путь освобождения от граждан и их мнения. На это тратятся ресурсы (как при монетизации), и под это создаются ресурсы (структура управления в госкомпаниях и национализация). Граждане тоже еще больше освободились от политики и с удовольствием занялись частной жизнью - смотрят “Аншлаг”. Все это было бы прекрасно, если бы могло продержаться долго.
Но стабильность у нас корявая, временная. Она такая, как будто Россия уже состоялась. Если бы у нас был справедливый порядок и здравый смысл в судах, больницах, милиции, армии, школах, университетах, налогах, отношениях собственности, то граждане для политики были бы более-менее не нужны. Только методами управления (без политики) - например, через технико-экономические схемы реформ - ничего в этих сферах сделать нельзя.
Как любит повторять Виталий Найшуль, все, что можно было сделать без истории, традиции, культуры, без населения, то есть, на одной только денежной мотивации, было уже сделано в начале 90-х. Приватизация и свободные цены дали возможность включения материальной мотивации. Все, что предстоит сделать в России, требует еще и других средств. Больницы, школы, боеспособные части армии все еще как-то работают не благодаря, а скорее вопреки ситуации с денежным стимулированием. Культура умеет воспроизводить жизнь несмотря ни на что. И надо успеть, пока деморализация и замирение этих сфер не уничтожило основания социальной жизни.
Я все время это повторяю не потому, что хочу кого-то идеологизировать. Я, на самом деле, пытаюсь найти с вами свои основания, то, каким образом появляются у нас оценки и знания про политику, способ думать. Обнажить прием, так сказать.
Для начала анализа надо правильно указать предельную сущность, по отношению к которой только и имеют смысл политика и политики. Ведь можно просто обсуждать захват группами власти контроля над различными бизнесами, но это может быть разговором вроде сплетни.
Для меня предельную важность для политического анализа имеет как раз вопрос о гражданах. У нас есть исторический шанс: впервые в России потребность в очередной модернизации приходится на время, когда у нас население по большей части городское и более-менее образованное. А значит, есть шанс пройти не через террор. И критическая точка, когда мы сможем сказать, состоялась ли Россия или нет, наступит лишь тогда, когда государство сможет публично, словом и делом отказаться от практики массового насилия (милицейского, налогового и т.п.), когда власть будет строиться на основе доверия, а не на основе угроз гражданам.
Сейчас остается шанс пойти и в ту, и в другою сторону. Например, по налоговой линии можно прижучить любого. А то, что стало в этом году с толкованием налогового законодательства и законодательства вообще, делает террор технически простым делом.
Владислав Сурков в своих более-менее публичных текстах любит жаловаться на то, что все слишком много думают о возможности Администрации Президента что-то делать, а реальных собеседников, другой стороны для разговора общество не производит. Есть такая проблема, Юрий Левада, скажем, говорит об “атомизации” общества.
Здесь, я боюсь, все иначе. Правильный, но еще недопонятый в общественном обсуждении тезис состоит в том, что для реформ социальной сферы, судов, армии, науки, милиции, то есть для строительства России, потребуется создавать политических партнеров.
Так, например, в науке ничего путного не выйдет, если правительство так и будет бодаться с Академией Наук. Сделать что-то можно, если появится принятое работающими учеными общественно-политическое представительство, если оно будет воспринято реформатором как главный заказчик на реформу. Отклик на такую позицию реформатора будет обязательно – когда понятна цена вопроса, люди умеют объединяться. Тут будет сразу очевиден обман и попытки сокрыть цели – у реформ не будет партнеров и базы поддержки.
Политические партнеры в обществе появятся только в ответ на действие, условием для которого должен быть отказ государства от террора. От попыток видеть в населении быдло, материал для манипуляций. Собственно, в этом и есть политический выбор – либо опираться на ресурсы массового насилия, либо на массовую активность граждан. Само не возникнет. “Молекулы” в атомарном обществе могут быть лишь реакцией на дело, требующее общих усилий, разных сторон, договоренностей, компромисса, доверия и партнерства.
С этим связан и вопрос о легитимности власти в России, что так много обсуждалось в связи с украинской революцией. В нашей истории мы часто имели дело с ситуациями, когда главы государства правили вообще без легитимности, то есть без опоры на доверие граждан. Мы знаем, что это возможно, средством сохранения власти в такой ситуации является постоянное применение средств насилия.
Собственно, власть большевиков обрела легитимность, похоже, только после Великой Отечественной войны, а символом этого стало обращение диктатора со словами “братья и сестры”. Собственно, поэтому она – Отечественная. Это было общее дело, которое позволило опереться на искреннюю позицию огромного большинства граждан. И только после войны со смертью Сталина стало возможно прекращение террора. Никита Хрущев уже мог и не опираться на массовое насилие.
В 90-е, говорят, в Администрации Президента начали накапливать “папочки” на чиновников, бизнес, на политически активных людей, с тем чтобы управлять лояльностью элит. Это было способом удержания управления при отсутствии легитимной власти. Сейчас уже, судя по тенденции решений судов по экономическим преступлениям, “папочек” даже и не нужно.
В этом смысле власть слаба и не имеет понятной легитимности. Рейтинг президента - это слабая имитация необходимого, договор о намерении - народу хочется верить во власть как таковую. Но ни один из важнейших для страны вопросов волей президента не решить: невозможно прекратить по одному слову Владимира Путина “налоговый террор”, участие силовиков в “корпоративных войнах” и тем более “утвердить результаты приватизации” или устроить справедливый суд. Поэтому если этот или будущий президент все-таки будет думать о стране, ему понадобятся граждане.
На Западе вопрос о связи культуры, традиции и социально-экономического устройства начал обсуждать Макс Вебер. Он обсуждал социальные добродетели, необходимые для капитализма, через описание “протестантской этики”. Тут, конечно, дело не протестантизме как таковом. Я так думаю, дело в том, что протестанты, в отличие от католиков, имеют тенденцию к сектантской жизни, к образованию групп больших, чем семья, но меньших, чем государство или церковь. Наши староверы и хлысты тоже неплохо вписывались в капиталистическую экономику.
Дело в том, как именно каждая культура умеет обеспечить связность среднего уровня выше семьи и ниже корпорации или государства, - то, что они там любят называть непонятным словом “гражданское общество”. То есть я мог бы Вебера понять таким образом, что настоящее гражданское общество США, его костяк, – это 20% традиционного, консолидированно голосующего, политически активного сектантского, верящего в скорый конец света меньшинства.
Командные отношения среднего уровня Фрэнсис Фукуяма произвольно и ненаучно связал с красивым словом “доверие” (как на долларе - In God we Trust). За популяризацию проблемы ему даже можно простить совершенно произвольное утверждение об особой расположенности американцев и японцев к этому самому трасту-доверию. Проблема-то правильная – для справедливого устройства экономики и социальной сферы требуются группы, команды, внутри которых могут быть действия иного типа, чем интересы семьи и индивидуума.
С этим связан вопрос о передаче слабой, малолегитимной власти в России в 2007 году. На месте людей, которым президент пытается доверять, коллективным субъектом, правящим страной, являются члены одного дачного кооператива “Озерный”, расположенного под Питером. Вот и увидим, достаточно ли дачного расселения, для того чтобы иметь все основания для доверия даже в случае таких больших искушений, как власть и крупнейшая собственность в России. Возможны проблемы, тем более, что этот кооператив в стране не единственный, остальные дачники тоже имеют свои "хотелки". Вот у Михаила Касьянова, например, как нам объяснили, тоже есть дача.
Была гипотеза, что командность и доверие, возможно, сохраняются в профессиональных сферах, связанных с передачей культуры, некоторой идеологии и этических принципов, – в армии, среди врачей, ученых, у гэбистов. Там, где еще остались профи, “сектантское” знание. Эти профессиональные корпорации и есть первые кандидаты на настоящую политику - ту, которая про будущее.
Но чтобы там ни говорил Фукуяма про православие, отсутствие у нас доверия-траста и вообще про ущербность России, я-то точно знаю, что в любой великой культуре есть свои способы доверия и свои типы командности. Боле того, будущее за теми странами, которые смогут создавать такие группы наиболее эффективно и современно. В русской культуре, по ощущению и личному опыту, есть богатый материал для доверия. Чего и Вам желаю.
Вот как я незаметно перешел к тостам. С Новым годом, дорогие товарищи (в самом хорошем, доверительном смысле слова “товарищ”)!
