Из песни слова не выкинешь. Пролистал предыдущие заметки – уже есть и о прелести Москвы, и о литературных вечерах. Но что поделаешь. Варьируются подробности.
Поэтический вечер на фотографической выставке в помещении бывшего завода «Красный Октябрь». Принцип матрешки. Вот оно как интересно.
По-своему прекрасен центр Москвы. И, может быть, прекраснее всего – вид с Патриаршего моста, что сзади Храма Христа Спасителя. Ну, если отвлечься от скелетов в шкафах. Все же Дом на набережной, да и Кремль… Но, положа руку на сердце, - каждый раз ли мы при виде Храма Василия Блаженного вспоминаем об ослепленных тираном Барме и Постнике? И что уж тогда говорить о Версале, Лувре, да и о Зимнем дворце? Если так подробно чистить ауру (об этом позже), бескровными и бесконфликтными получатся только безликие новостроечки коммунальных времен. Да и то, говорят, в Щукино строители замуровали в стене одной пятиэтажки злого прораба, а теперь он воет по ночам. Так что вернемся к центру Москвы.
По-своему прекрасны и маргинальные тихие места, где бываешь три раза за жизнь. А не хотите совместить? Вот оно – эта оконечность Балчуга. Красный Октябрь – и впрямь темно-красные кирпичные корпуса. Особенная фабричная красота. (Неожиданно напоминает заброшенную карандашную фабрику в Джерси-Сити. Нет, серьезно, что-то англо-американское.) При этом – лето, вечер, прохлада от Москва-реки. Человек с трудом представляет себе рай, но есть ведь и такая опция – хорошо бы примерно здесь оказаться после смерти. Именно так.
Вот и нам (москвичам) приходится напоминать, как оно иногда местами бывает. Мы сочувствуем – как жители Манхэттена или Елисейских Полей.
Поэтический вечер не катастрофичен – и не знаю уже, плохо это или хорошо. Нормальные стихи. Не графоманские, имеют какой-то культурный смысл. Вот, наверное, общее ощущение – какая бы ни была сейчас ситуация (в жизни ли, в литературе), эти стихи ее не разрешают и не преодолевают. Они ее длят.
Выхожу в ту же изумительную Москву. За эти полтора часа натуральный вечер настоялся, стал прохладнее и синее. И тут же встречаю знакомого поэта – хитрого симпатичного жизнерадостного буддиста, немного похожего на доброго лешего. Оказывается, он здесь под руководством Учителя овладевал тонкостями медитации, что будет делать и завтра. ОК. Двигаюсь дальше – и в начале Большой Полянки встречаю еще одного знакомого литератора. Как водится, пять минут добросердечного трендежа. В воздухе медленно тают слова типа «эзотерика». Мой опыт дает: две подряд случайные встречи уже не случайны (или, как учили нас на мехмате МГУ, маловероятные события не происходят).
И как-то память сама собой дрейфует в примечательные 90-е.
Сейчас в моде амнезия, поэтому я не уверен, помните ли вы мистически-эзотерический бум 90-х годов? Как только откинули заглушку принудительного всеобщего атеизма и усомнились в том, что Бога нет, отовсюду поперло чрезвычайно много всего. Общественные настроения несколькими годами раньше гениально обобщил Виктор Коваль: «Я тебе – сняли Гришина, а ты мне – с нами Кришна». Помню афишу в вагонах метро с текстом, начинавшимся так: «Кришна, верховная личность Бога, однажды сказал: «Дорогой Арджуна, ты не завистлив…» - дальше не помню. Кришнаиты клубились на Арбате и в кафе «Джалтаранг» на Чистых. Помню вкус морковной халвы. Помню сценку на Арбате на грани карикатуры: кришнаит склоняет казака в свою веру; казак мрачно внимает.
Телевизор и большинство газет пестрели объявлениями типа «Ясновидящая Марта приворожит, наведет и снимет порчу…».
Нас наставлял на истинный путь преподобный Сёко Асахара, точнее – его помощники, тоже преподобные японцы, на плохом русском языке. Сёко только качался взад-вперед, как Лобановский. Впоследствии преподобный сэнсэй оказался простым уголовником-террористом - выпустил смертоносный газ в токийском метро.
Уж не говоря о Блаватской, Гурджиеве, Верховном Шамане Чукотки, антропософии, хаббардизме, заряженной воде, танцующих американских миссионерах, третьих глазах, путях к себе, белых облаках и прочих небесах в алмазах. Кое-что из этого великолепия дожило и до наших дней, но как-то отошло на обочину.
Я думаю и пытаюсь для себя определить, что же именно здесь как-то слегка смехотворно. Может быть, просто слова «дацан» и «ашрам» забавно звучат по-русски? Но если да, то почему?
Или, с другого конца. Начинают что-то впаривать – мне, да и не мне одному. Например: мир состоит из трех слоев. Первая реакция – недоверие. Как говорится, с чего бы вдруг.
Или – приходит к тебе знакомый и говорит, что он счастлив. И готов поделиться с тобой рецептом. Немногие ведутся на эту приманку. И можно понять почему.
Ну, начнем с того, что знакомый не светится счастьем, а лишь декларирует его. И выглядит скорее заторможенно. То есть мы ему для начала элементарно не верим. Но – с этого момента я говорю только о себе – если даже верю и светится, я все равно туда не шагаю. Вывод: я не сильно ценю готовое счастье как таковое.
По-моему, счастье - не самоцель, а косвенный признак правильной жизни, и только так осмыслено. То есть я счастлив тому-то и потому-то. Как лампочка-индикатор. А беспричинное счастье по заказу – это как сломанная лампочка. Не наладить жизнь, а просто, в обход, быть счастливым – зачем?
Тем более что отдает наркоманией. В известном эксперименте у крысы в мозгу нашли центр наслаждения и вживили туда электрод - и крыса так и нажимала соответствующую педаль, пока не издохла.
В подъезде моей матушки, на первом этаже, там, где я жду лифт, на деревянной двери – кнопки звонков. Возле каждой кнопки, кроме последней, жирно выведен чернилами по дереву номер квартиры. А возле последней – так же жирно, чернилами по дереву: не работает.
Много лет я вижу перед носом эту надпись, и в ней мерцает какой-то трудноуловимый абсурд. Кажется, сейчас я (частично) в нем разобрался и попробую вам объяснить.
Понимаете, вещь может работать или временно не работать. Или, в крайнем случае, утратить главную функцию, но сохранить хоть что-то. В сломанную железную дорогу как-то можно играть. Сломанный телевизор можно использовать как детский табурет. Сломанный звонок – это классическое ничто.
Его можно собираться починить или заменить. Иногда – долго, тщетно и напрасно; это классическая русская история о прекрасной надежде. Тогда на него вешается бумажка: не работает – как, бывает, такое временное объявление висит на лифте.
Но если это чернилами по дереву, жирно и навсегда, в чем тут смысл? И что перед нами по существу? Незвонок?
Мне кажется, поняв это глубоко и до конца, мы с вами поймем нечто метафизическое, выходящее за грань простых эзотерических учений.
