Почти 9 лет назад, в мае 2003 года, Маша Гессен откликнулась на очередное послание президента Путина Федеральному Собранию колонкой «Президент страха»:
«минуте этак к пятидесятой картина современной России вырисовывается примерно следующая: страна в глубочайшем кризисе – численность населения падает, безработица растет, экономика плоха даже тогда, когда она хороша, вокруг враги, внутри – тоже террористы, правительство бюрократизировано, меры, принимаемые им, беспомощны...
Может ли действующий президент позволить себе такую, по сути, предвыборную речь? Может, если этот президент – Владимир Владимирович Путин. Невероятный с самого начала его рейтинг базируется на страхе. Теракты в Москве и Волгодонске в августе-сентябре 1999 года убедили страну в том, что только человек, который решительно пообещал «мочить в сортире», может «навести порядок». Современная российская политическая психология устроена так: чтобы гарантировать себе непадающий рейтинг и спокойное переизбрание, Путин должен продемонстрировать стране вовсе не то, что порядок наведен, а совсем наоборот – что угроза, как и было сказано в начале сегодняшнего послания, страшна и постоянна. Ведь именно в этом случае страна не может позволить себе потерять своего президента – такого вот маленького, нехаризматичного, не очень эффективного, но твердо, как и мы все, знающего, что кругом враги.
Для борьбы с ними президент предлагает малопонятное для большинства населения слово-заклинание: «консолидация». Девять раз это слово появилось в послании, чтобы стало ясно: именно это – наше главное оружие. Есть еще видения: за 10 лет удвоим ВВП, российские граждане смогут ездить в Европу с паспортом (без визы) и рублями в кармане. Перед такими большими и светлыми перспективами, как некогда перед пятилетками и коммунизмом в 80-му году, враги – и внешние, и внутренние – просто обязаны отступить».
За эти годы многое изменилось, но установка на страх как инструмент мобилизации осталась.
27 февраля 2012 года произошло два события: кандидат в президенты и действующий премьер-министр Владимир Путин опубликовал статью, посвященную проблемам международных отношений, а после было объявлено о раскрытом покушении на него же.
Статья, как и другие из того же цикла, относительно спокойна по интонации: немало реляций об успехах, укреплении, движении вперед, есть и надежды – все про то же действительно полезное отсутствие виз. Есть традиционная лукавая критика западных стран. Но и там – никуда не исчезающий неизбывный страх, сдабриваемый обидой. Нас окружают ПРО. На нас воздействуют «противоправными инструментами «мягкой силы»». А еще – «Россия на себе ощущает необъективность, предвзятость и агрессивность задействованного против нее критиканства, которое порой переходит все мыслимые границы».
И в тот же день – о покушении: «Дедлайн был после выборов».
На фоне такой новости как будто должны были стать оправданными обиженно-хамоватая стилистика начштаба Говорухина и даже комический дубль показной истерики 2007 года в исполнении самого Владимира Владимировича: «я сейчас вас спрошу, и прошу ответить мне однозначно, прошу ответить мне простым коротким словом «да». Итак, мой вопрос: мы любим Россию?».
Не то, чтобы не убеждает каких-то отдельных «выродков» - не работает настолько, что пресс-служба Первого канала говорит о подозревающих предвыборный пиар: «Это явный признак психического нездоровья людей, распространяющих такую реакцию, связанного, очевидно, с предвыборной кампанией». Огрызается и пресс-секретарь премьера: «С учетом серьезности готовящегося покушения на Владимира Путина, с учетом того, что действительно серьезная опасность получила свое подтверждение в ходе предварительного разбирательства, такие заявления делать, как минимум, кощунственно».
От Эзопа дошел сюжет о мальчике, который был склонен кричать без повода «Помогите! Волк!», пока волк и правда не пришел, но мальчику уже никто не верил. Многие помнят этот сюжет в пересказе Льва Толстого. Как и отзыв последнего о текстах Леонида Андреева: «Он пугает, а мне не страшно».
Не может быть никакого сомнения в существовании террористов. Нет сомнения и в том, что представления о границах допустимого у некоторых работников спецслужб тоже слабо соотносятся с нашими. Можно долго спорить, с чем именно мы имеем дело в каждом конкретном случае, но это уже перестало быть интересным. Слишком много было этих случаев и слишком умело они использовались.
Когда нам вполне официальные ведомства врут про количество выходящих на улицы, кто им поверит, если они захотят сказать правду? Ложь по поводу достоверно известного заставляет ожидать ее в каждом сообщении – даже тогда, когда прямых оснований не верить как будто бы и нет.
Вообще трудно придумать более эффективный способ антирекламы, нежели объявление, что через 12 лет после начала правления на кону остается жизнь страны.
Россию объявляют ослабленной – надо консолидироваться, против нас воюют. Россию объявляют усилившейся - надо консолидироваться, против нас воюют.
«Битва за Россию продолжается»? Битвы выигрывают и проигрывают, но они не продолжаются десятилетиями, если это не вечная битва за урожай.
«Умремте ж под Москвой»? А через шесть лет будет: мы все еще мечтаем умереть?
Мобилизация – инструмент ограниченного действия. Она не работает на длинных дистанциях. От чрезмерного потребления слишком громких звуков теряют слух.
Лучше говорить тише и спокойнее. Более внятно и не простынями текстов «за все хорошее и против всего плохого». Конечно, если есть, что сказать.
Но и тогда останется проблема: как говорить, чтобы хоть немного поверили.
