Первичные результаты прошедшего Единого дня голосования продемонстрировали повсеместную победу «Единой России». Независимый аналитик Василий Измайлов рассказал «Полит.ру» о том, какими приемами пользовались федеральная и региональная власть на выборах для получения высокого процента голосов, какие знаки они посылают обществу и о том, сколько традиций находится в голове россиян.
Насколько оправдывают себя заново принятые механизмы в Единый день голосования? Скажем, по одномандатным округам?
Когда встал вопрос о выживаемости политической системы, стало очевидно, что никакой альтернативы выборам по одномандатным округам нет. Все эти игры в партийные списки, голосования по немецким, бельгийским образцам были интересны для выполнения оперативных задач, которые были созданы еще Владиславом Сурковым во времена, когда происходила смена элит. Я думаю, что возвращение старых механизмов было жизненно необходимо для стабильности политической системы. Те результаты, которые мы сейчас наблюдаем, свидетельствуют о том, что поставленная цель достигнута – общественное мнение относительно успокоилось.
А сам факт голосования всей страны в один день успокаивает общественное мнение?
Очевидно, что то время, которое ими намечено в качестве дня электоральной активности, было верным решением, потому что он отсекает те группы населения, которые власти видеть нежелательно на выборах, и оставляет только нужные. Это крайне квалифицированное решение с точки зрения избирательных технологий, может быть, даже самое квалифицированное из того блока, который был принят в 2011 году в качестве организационной ревизии результатов парламентских выборов того года.
Что больше всего повлияло на явку и общественный выбор 14 сентября?
Во –первых, федеральная власть задала повестку, в рамках которой проходила эта избирательная кампания - это не столько события на Украине, сколько «удачное мероприятие» с Крымом. И почти полное единодушие в отношении этого вопроса предопределило гандикап партии власти.
Во-вторых, отсутствие свободных денег на политическом рынке и упорядочивание оперативной работы с федеральными органами партий также повлияли на исход. Контроль за деятельностью партий со стороны профильных органов ужесточился, и та мера самодеятельности, которая была позволительна и существовала на рынке старой конфигурации, где еще можно было решать свои частные задачи за дополнительные деньги, оказалась более непозволительна.
«Единая Россия» празднует очередной захват всех уровней власти. Какими способами этого удалось добиться?
Всесокрушающая победа провластных губернаторов, которые временно исполняли обязанности на время подготовки к выборам – это лишь то, что мы видим при первичном анализе. При нашем избирательном законодательстве их победа предрешена – наличие муниципального фильтра делает почти невозможной выигрыш содержательного оппозиционного кандидата. А там, где это возможно, например, в Приморском крае, власть обладает определенным набором опций, которые позволяют заменить возможного потенциального победителя от оппозиции и дать ему то, чем он останется доволен. В свое время это же случилось в Рязанской области, когда был выдвинут сильный кандидат от «Справедливой России», но выборы фактически не состоялись – Олег Ковалев, который сейчас находится на очень плохом счету федерального центра, избрался в очередной раз.
Понятно, что события 2011-2012 года не могли пройти безрезультатно для «Единой России», многое изменилось, начиная с ее председателя и кончая функционерами, но мне кажется, что мы наблюдаем скорее ее стагнацию, нежели развитие.
А за счет чего ее могли бы обойти другие партии?
Игры в создание ей серьезной альтернативы завершились ничем, о чем свидетельствуют плохие результаты «Гражданской платформы». Этот проект в том виде, в котором он начинался, сейчас завершился. Прохоров, в силу разного рода обстоятельств, потерял к нему интерес. Партию настиг синдром «Ё-мобиля»: все начиналось блестяще и многообещающе, а закончилось пустым звуком.
Очевидно, что «Гражданская платформа» создавалась как провластная партия, затем она перестала такой быть в силу ли просчетов Михаила Дмитриевича, в силу ли внешней конъюнктуры, главное, что сейчас она стала идеальной партией второго ряда. Там, где администраторам нужно опереться на вторую ногу, они используют «Гражданскую платформу». Она забирает свои 7-8% голосов, что позволяет локальным руководителям городского совета и заксобраний чуть более свободно чувствовать себя во взаимоотношениях с Москвой.
Также мы видим некоторую утрату позиций «Справедливой России» - но она всегда была партией второго выбора – за нее избиратель всегда голосовал потому, что она не вызывала раздражения.
А помимо административного ресурса?
Главные драйверы регионального развития – это все-таки региональные элиты, которые могут вступать в конфликт между собой в отношении регионального ресурса – финансового, властного, административного. Кажется, что сейчас ситуацию администраторам удалось сформировать таким образом, что пирог разделен – денег достаточно на каждого из них – это говорит об отсутствии развития как на рынке капитала, так и на рынке административных трансформаций. В этом есть свои плюсы, потому что это позволяет добиться отличного избирательного результата, но есть и минусы, потому что это не предполагает вообще никакого движения на региональном уровне, а лишь на уровне федерации. Но это всегда настолько долго, неповоротливо и несвоевременно, что риски, возникающее с утверждением формализации такой модели развития оказываются очень высоки.
Кого бы Вы хотели видеть, но не увидели на региональном политическом поле?
Мне не очень понятно место новых гражданских активистов – если смотреть на регионы, почти в каждом из них, даже самом задавленном, существуют не то, чтобы авторитетные или деятельные, но очень мобильные и правильно организованные группы гражданских активистов, которые обычно занимаются экологией, краеведением, борьбой с нецелевой застройкой и прочими мелочами – но это люди, которые в короткие сроки могут мобилизовать большое количество людей на решение локальных задач.
Почему же, на Ваш взгляд, они не встроены в политическую деятельность?
У меня есть набор объяснений, но они зачастую противоречат друг другу и без социологии я не могу ответить на этот вопрос. Мобильные, активные, харизматичные в политическом отношении люди, способные добиваться результата – это очень опасно прежде всего для действующей власти. Если власть заинтересована в управляемости, она должна выявлять этих людей, интегрировать их в какие-то собственные проекты, а в большинстве регионов это не происходит.
Но они все же не используются, значит достаточно и тех людей, что есть в арсенале «Единой России». Их победа означает, что взят курс на изменение жизни регионов?
Нам бы отбиться от тех угроз и опасностей, которые возникают сейчас. Потом, возможно, курс на это возьмут. С 2003 года проводилась огромная работа по вычищению региональных элит, которые воровали совсем сверх меры. Думаю, начерно это работа закончена, и следствие этого результата то, что хоть как-то мы начали бороться с казнокрадством. Но система организована таким образом, что один человек, действующий в ней, не может ничего делать. Поставить честного человека на место нечестно – не значит решить проблему – это компрометирует систему еще больше. А для того, чтобы менять что-то в регионе, надо иметь такую однородную и широкую поддержку в Москве, что я даже представляю, кто из региональных лидеров способен на такое. Любая инновация, особенно законодательная, будет сопряжена с противодействием разных федеральных групп власти.
Сейчас стоит задача усиления оперативного руководства в регионах, которая решалась антикоррупционными судебными делами. Нынешний высокий уровень политических технологий, которые раньше использовались лишь фрагментарно, пошел в ход: например, голосование на дому, работа в сетевых СМИ и социальных сетях. Административно - технологически с регионами работают. Но регионы как находились в стагнации, так и продолжают. Не существует реального социального лифта, который способен поднять эффективного управленца, социальщика, гражданского активиста в то место, где он должен находиться и где он сможет укрепить сложившееся положение.
А есть кого на таком лифте поднимать?
Да, но таких содержательных и деловых людей необходимо очень долго убеждать внедриться в систему. Они принципиально не находятся в политике. В каждом городе мы сможем найти 5-10 человек с огромным репутационным капиталом, которые сознательно не идут в политику.
А как на все эти политические игры смотрит общество?
Я не вижу изменений и в сознании избирателей. «Единая Россия» балансирует в большинстве регионов с голосами 40-50% избирателей - это мы наблюдали и пять лет назад.
Очень мало кто пытается понять, что собственно произошло – что это за 70-80% голосов за губернаторов? Все понимают, что это фактор Крыма, но каким образом это связано с фактором Крыма? Удачная аннексия Крыма, который в общественном сознании традиционно считался российским, дал знак общественному сознанию. Он заключался вот в чем: «Ребята, есть люди, которые способные решать ваши проблемы». В течение долгого времени, фактически с конца Чеченской войны, такого сигнала не было, а сейчас общественное мнение выдохнуло: «Наконец-то нашелся кто-то, кто сделает за нас нашу жизнь нормальной. Вот вам наши 70%, и решайте все». Это не означает восстановление СССР и торжество советского сознания, но это означает полное окончание каких-либо надежд на живое внутреннее реформирование. Люди изверились, что они сами способны чего-то добиться. Это главный итог Единого дня голосования.
Кто же так успешно работает с регионами из Кремля?
Все те же люди, которые пришли в 2011 -2012 году – тогда это был очень болезненный процесс. И теперь эти люди точно не будут менять управленцев, которые дают такие большие проценты на кого-то другого. Власть не заинтересована в том, чтобы улучшаться. Задачи исполняются так успешно скорее всего потому, что один человек – лидер - навязывает свою повестку и благодаря ей создается смысловой зонтик над властью. Но рано или поздно это закончится, или же мы войдем в такую политическую действительность, в которой будут эксплуатироваться те же самые мысли, элементы повестки, которые есть сейчас: ощущение внешней угрозы, осажденного лагеря, восстановления поруганной справедливости, и того, что справедливость важнее закона. Возможно, что нас ждет 10-20-летний тренд на это. Я считаю, что эксплуатируя эти стереотипы можно добиться консолидации общества и сохранения тренда на стабильность. Но люди советского времени должны помнить, что это заканчивается полной апатией, неспособностью реагировать ни на какие внешние вызовы, и, в конце концов, хаосом.
Возможно ли обществу оказывать сопротивление таким трендам?
В нашем сознании наслаивается несколько традиций. Первая – недоверие к собственному государству – это осмысленно и правильно, потому что государство в течение долгих лет очень нехорошо с нами обращалось. Вторая- это извлечение уроков из того хаотичного существования в конце 80-х и конце 90-х годов со всеми его плюсами и минусами. Третья – возвеличивание нашего порядка, который мы с большим трудом, понемногу начинаем наводить в наших государственных делах.
Пока власть не готова решать те проблемы общества в том объеме и формате, на которые второе рассчитывает. И этот когнитивный диссонанс чреват самыми трагическими последствиями, теми же общественными возмущениями. А мы знаем, как это в России происходит: практически в одну секунду. Но людям, желающим общественных потрясений, нужно сильно подождать.
Я призвал бы читателей помнить про все три упомянутые традиции и знать, что наше государство – очень хрупкая субстанция, которая нуждается в нашем постоянном внимании. Мы должны быть к нему умерено критичны, лояльны, и что российское государство – не дело власти, не дело депутатов, не правоохранительных органов, а дело граждан. Если нам удастся построить нормальную страну, то очень многие элементы нашего прошлого и настоящего приобретут иной оттенок.
