В четверг 9 октября 1477 г. (Иван Великий любил начинать свои предприятия по четвергам) великокняжеское войско выступило из Москвы на Новгород. Поход был осуществлен в довольно стремительном темпе: новгородцы даже не успели в преддверии осады города разорить окрестные монастыри, дабы не дать осаждающим удобных мест базирования.
К концу ноября Новгород был плотно обложен московскими войсками – в принципе, можно было идти на штурм, однако это наверняка привело бы не только к огромным потерям, но и к неминуемому разграблению города – что для Ивана было весьма нежелательно. Кроме того, Иван, по всей видимости, был до определенной степени чуток к тому, что мы сейчас называем внешнеполитическим резонансом: он не хотел, чтобы для внешних наблюдателей его поход на Новгород выглядел уж совсем как война с внешним же врагом – тем самым он как бы провоцировал соседей Новгорода считать город на Волхове самостоятельным государством, лишь временно попавшим под московскую оккупацию. Ему же, напротив, надо было создать видимость исключительного внутримосковского характера событий, спора вокруг традиционных отношений внутри Великого Княжества Московского, никак не связанных с его внешнеполитической практикой.
Началась осада.
5 декабря в ставку Ивана прибыли первые парламентеры в главе с архиепископом Феофилом. Им были официально заявлены требования московского князя: «мы, великие князи, хотим государьства своего, как есмы на Москве, так хотим бытии на отчине своеи Великом Новгороде».
7 декабря новгородская делегация ответила согласием на некоторое расширение прав великокняжеского наместника и увеличение регулярной дани. Предложение было отклонено – в ответ новгородцам разъяснили великокняжеские требования: «Вечю колоколу в отчине нашей в Новегороде не бытии, посаднику не бытии, а государьство нам свое держати, ино на чем великым князем бытии в своей отчине… как у нас в Низовскои земле, а которые земли наши великих князеи за вами, а то бы было наше». При этом, однако, Иван обещал не выселять новгородцев из их земли и «не вступаться», т.е. не конфисковывать частные владения.
14 декабря был новый раунд переговоров. Новгородцы согласились на предложенные условия, но запросили, чтобы сам Иван и его бояре целовали крест на верность Новгороду – однако, Великий князь не позволил контрагентам даже таким образом сохранить лицо.
19 декабря владыка Феофил вновь встречался с Иваном Великим, но без особого результата.
28 декабря к великому князю переметнулся главнокомандующий новгородских сил князь Василий Васильевич Гребенка Шуйский.
1 января новгородцы предложили Ивану забрать Великие Луки и Пусторжев. Отказано.
4 января было предложено уже десять волостей. Снова отказ. В отчаянии послы предложили московской стороне самой назвать свои территориальные требования - и вот тогда, наконец, услышали сакраментальное: «взятии ми половину всех волостеи владычних да и монастырьских да Новоторжьскые чии ни буди». Таким образом, Москве переходил Торжок (бывший и так уже в московских руках), а также половина земель архиепископа и монастырей – фактически половина общественных земельных владений Новгородского государства. Эти условия через два дня были приняты – от секвестра спаслись лишь малые монастыри, для которых уменьшение земельных наделов было смертным приговором. Кроме того, под власть Москвы полностью переходила Двинская земля и Заволочье.
8 января новгородцам сообщили о новых, разумеется, повышенных нормах дани, подлежащей уплате в великокняжескую казну. Была составлена присяга, которую следовало принести новгородцам – 10 числа город согласился на присягу и передал для великокняжеской резиденции Ярославово дворище, где прежде собиралось вече. 13 января началась процедура присяги.
В тот же день новгородцы «отворили град», осада прекратилась, а в четверг 15 января в город въехали посланные Иваном бояре. Сам же Иван въехал в побежденный Новгород через четверг – 29 января. К этому дню уже были назначены великокняжеские наместники (И. и Я. Оболенские, В. Китай и И. Зиновьев). Затем были пиры, где победители пили с побежденными, а уже 1 февраля, в прощеное воскресенье, новая власть начала показывать свой нрав. В этот день был взят под стражу купеческий староста Марк Памфильев. 2 февраля арестовали Марфу-посадницу и ее внука Василия – обоих отправили в Москву. 3 февраля была произведена выемка из новгородского дипломатического архива – изъяли актуальные документы, касающиеся, главным образом, отношений с Литвой и Польшей. Затем, вплоть до 6 числа, было произведено еще несколько арестов и конфискаций имущества арестованных.
Домой Иван III выехал утром во вторник 17 февраля 1478 г., увозя с собой новгородский вечевой колокол. На первом стане в Ямнах Государь дал провожающим прощальный пир – те же, как в таких случаях принято, вручили ему прощальные дары: в частности, владыка Феофил презентовал жеребца и бочку вина. В Москву Иван III въехал в четверг 5 марта.
Однако же, это было лишь началом. Гарантии, что Новгород не захочет отыграть все назад, у Ивана Великого по-прежнему не было: город, пусть и ослабленный, имел определенные ресурсы и, главное, реальную мотивацию для сопротивления.
Как бы то ни было, 26 октября 1479 г. Иван вновь выступил из Москвы на Новгород вместе со своим войском и полевой артиллерией. И вновь потребовалась настоящая военная осада – новгородцы не пускали своего государя в город в течение двух недель, во время которых Новгород подвергался артиллерийскому обстрелу. Руководил этим делом не кто иной, как Аристотель Фиорованти, миланец-универсал, вошедший в историю в качестве строителя Успенского собора Московского Кремля. Впрочем, и в походе 1477 – 1478 гг. он также участвовал в качестве артиллериста и военного инженера, невзирая на занятость на кремлевской стройплощадке: «бе бо Аристотель искусен зело».
2 декабря Иван Великий вошел в город. А 19 января был арестован владыка Феофил. (А также «отписана на государя» изрядная часть архиепископской казны.) Он будет отправлен в Москву, где в течение двух с половиной лет узника станут склонять к отречению от сана новгородского архиепископа – сдастся Феофил лишь в осенью 1482 г., примерно за два месяца до смерти. Впрочем, благодаря отречению, ему повезло скончаться не в тюрьме, а в монастырской келье. Так закончилась новгородская церковная автономия – с выборностью владыки.
Феофилом, однако, репрессии не ограничились. «И того же дня повеле изымати по росписям 50 человек пусчих крамольников и пытати. Они же поведоша, еже и архиепископ с ними бысть заедин, но долго тое таиша… Генваря в 19 день повеле великий князь архиепископа поимати и послати к Москве, богатства же его многое в злате, сребре, бисерах и камени драгоценном взя все. Новгородцев больших крамольников более 100 казни и все имения их взя. Иных же с 1000 семей детей боярских (т.е. дворян) и купцов разосла по городам низовым в Володимире, Муроме, Нижнем, Переяславле, Юрьеве, Ростове, на Костроме и в иных городех, тамо даде им поместья. Много же купцов и черных людей, до 7000 семей, по городам на посады и в тюрьмы разосла и в Новгороде казни, а на место их жалова поместьями их детей боярских с иных же городов и многих холопей боярских, много же и купцов в Новгород переведе. И тако конечне укроти Великий Новгород».
В общем, при населении Новгорода, не превышавшем 40 000 человек, переселение 8000 семей должно было радикально изменить ситуацию – однако, и эти репрессии были не последними.
В 1481-1482 г. «поимал князь великы новгородских бояр Василья Казимера да брата его Короба да Луку Федорова да Михаила Берденева».
В 1483 г. «Тое же зимы прииде великому князю обговор на новугородцы от самих же новугородцов, яко посылалися братья их новугородцы в Литву к королю. Князь великий посла и пойма их всех болших и житьих людей, человек с тритцать, и домы их повеле разграбити. И повеле их мучити на Иванове дворе Товаркова Гречновику подьячему, а домучиватися у них того обговору, чем их обговорили; они же не сказаша. Князь же великый хоте их перевешати, и они же при концы начата прощатися друг с другом, яко «клепалися есмя межи собою, егда мучиша нас». Слышав же то князь великый, повеле оковав в тюрму вметати их, а жены их и дети послал в заточение. Ту же и Настасью славную богатую поймав разграби, и Ивана Кузьмина пойма, что был у короля в Литве, — а збежал, коли князь великый Новъгород взял, с тритцатью слуг своих; и король его не пожаловал, и люди отстали от него, и он сам третей прибежал на свою вотчину в Новгород, и князь великый велел его поймать, и дом его пограбить. И пограбиша их всех, и много имениа взять безчислено»
А затем в 1486-1487 гг. «Того же лета князь великий перевел из Великаго Новагорода в Володимерь лучших гостей (то бишь - купцов) новогородских пятдесят семей»
И годом позже: «Тое же зимы посла князь великий, и привели из Новагорода боле седми тысящ житих людей на Москву, занеже хотели убити Якова Захарича, наместника новгородцкого; и иных думцев много Яков пересече и перевешал»
И, наконец, в 1499-1500 гг. «поймал князь великой в Новегороде вотчины церковные, и роздал детем боярским в поместье, монастырьские и церковные, по благословению Симона митрополита».
Такова оказалась для Новгорода цена объединения с Москвой. Знай его жители про все это – стали бы они подписывать договоры с Иваном III? Или все-таки стоило сражаться до последнего, вручив себя Богородице, – как в далеком 1170 году?
На «Полит.ру» ранее публиковались заметки Льва Усыскина об Аристотеле Фиорованти, Василии Темном, о литовской реконкисте, о личности Ивана Третьего и о Андрее Боголюбском.
