Мы предлагаем вашему вниманию четвертую часть беседы писателя и журналиста Игоря Свинаренко с писателем и журналистом Анатолием Макаровым из цикла «Выпимши».
Первую, вторую и третью части беседы можно прочесть здесь: часть 1, часть 2, часть 3.
Часть 4
Игорь Свинаренко: Мы вот за разговором выпили весь коньяк в буфете ЦДЛ. Осталась только водка. Ну да мы не гордые…
Анатолий Макаров: А еще же Одесса... У меня был друг, поэт с факультета, Олег Дмитриев, у него были строчки: «Одесса, я прошел тебя насквозь!» Мы там были на Пушкинском празднике. И был очень хороший поэт Владимир Соколов... Мы целый день ходили по Одессе и выпивали в разных местах. Половина моих одесских друзей отбыли, сам понимаешь куда.
Ну да. В московский КВН. В Нью-Йорк. Немножко в Израиль.
Америку, в основном. Помню огромного одесского мужика, очень хорошего писателя – это Аркадий Львов. Вот я Бабеля не понимал, пока не увидел Аркадия. Я не знал, как может быть еврей двух метров ростом - здоровый, пьющий водку, и по морде может дать. Вот Аркадий был такой типичный одесский человек.
Ты небось привык к другим евреям?
Да. А как Генка Швец меня к своему приятелю на дачу в Одессе завез… Ну, там, где Миша Жванецкий, какая-то из станций Фонтана. И старики говорят: «Ну, шо вас интересует?» – Он писатель, его интересует Одесса. «О! Вас интересует за Одессу…» И всю ночь нам рассказывали…
Еще Львов! Туда все время ездил из Москвы такой нищий гений, бывший лагерник, великий журналист, великий критик - Саша Асаркан. У него там во Львове были друзья, с которыми он сидел. Ну и потом для него это был единственный доступный Запад. Так вот Александр был большой знаток Львова. Московский нищий, по виду, дервиш абсолютно. Все, что зарабатывал – он раздавал. Все, что ему дарили... Окуджава несколько раз пытался его приодеть. Он все это отдавал кому-то.
Мы тоже много раздаем – официанткам и буфетчицам.
Асаркан очень хорошо знал Западную Украину, что редко. На западе я бывал во Львове, в Тернополе, в Коломые. Бабелевские места, где «Первая конная». Когда читаешь Бабеля – вот это там все происходит – Гусятин… «Товарищ, от этой жизни я желаю повеситься...» Только уже синагоги при советской власти были закрыты, конечно. Они там видны все были. Переход через Збруч… Там рассказ начинается. А вот что касается суржика, вот эта смесь украинского и русского - все шахтеры почти говорят там на этой смеси. А во Львове - там, конечно, очень много польского. В украинском много польского.
Отож.
Вот ты говоришь - «ставок». Когда стал ездить в Крым, на Украину, то узнал таких слов очень много. Мужские грубые выражения там свои… Был такой, он старше меня, необыкновенно блестящий журналист Женя Добровольский, работал спецкором «Литературки». У него есть такой рассказ «Кум», потрясающий, где герой – старый шахтер. Вот там как раз у него такая речь.
А вот какой город я очень люблю – так это Киев.
Я когда-то там булгаковский дом нашел. Когда еще никто не знал. И тогда фотограф был один из лучших, Витя Ахломов. И вот мы шли с ним, когда, значит, на Андреевский, а корпункт «Известий» – на Крещатике, в одном из редких сохранившихся домов старых, дореволюционных. И мы ориентировались на расстреллиевскую церковь. Идем, значит. Бабка навстречу, мы ее спрашиваем: «Бабушка, нам дом 13 нужен!» Она отвечает: «Та шо, хлопцы, Булгакова ищете?»
Знаешь, где я еще был? В Черкассах. Мало кто бывает в Черкассах… Красивый город. В Чернигове был. Из Черкасс на пароходе вверх до Киева дошел… В Чернигове при советской власти я писал очерк. Советский, но это было не вранье. Там был замечательный мужик по фамилии Буденный. Он был директор местной торговли черниговской. При советской власти, когда ничего не было, он делал прекрасную, ну, не богатую, но нормальную торговлю! Построил прекрасный универмаг европейского типа. Очередей нет. Замечательный мужик. А «Неделя» - мы должны были про жизнь такую, бытовую писать…
Ты вот ездил, писал. А уже и Украина не та, и «Известия» не те.
…А потом я с фотографом был в Запорожье во время сухого закона. В район приехали. Там третий секретарь, такой красивый мужик. В костюме. Тогда важно было, чтоб все в костюме были, с галстуками. Он чего-то мнется. «Что случилось?» «Давайте по чарке выпьем». Он обалдел. Думает, москвичи, из «Известий», настучат. Я говорю, да по чарке можно. Он сейчас же звонит по телефону. Вот к ставку подъезжаем, там лесополоса. Подъезжает газик. Накрывает. Какое по чарке – там по пять бутылок!
Я помню, я ехал куда-то в район по сельскому хозяйству, в колхоз. Звоню председателю... Он говорит: Какие вы хотите посетить хозяйства? Такие-то. Будет сделано. Во сколько вы приедете? Понятно. Очень хорошо. Обедать как вы предпочитаете, в столовой или на природе на речке? Летом на речке, конечно. Вы бухаете или так? Мы бухаем. А женщин своих привезете, или вам подогнать? Секретарши, доярки, у нас все есть. Говорю, ну, вы знаете, до этого не дойдет. Мы планируем с утра до обеда поработать, пообедать, потом выпить и по домам. Вы уверены? - спрашивают… Да, говорю, уверен. Это Калужская область, но уже юг, часть пути до Киева пройдена. Я был в молодости тонкий такой, чувства, ухаживания… Так просто никто не давал. Надо было что-то сочинять, ухаживать… Условия были невыносимые… Да, на чем мы остановились? На Донецке?
Среди Донецка большое какое-то озеро есть. Терриконы кругом, стадион недалеко. С терриконов смотрят футбол.
Только не озеро, а река, Кальмиус, она же Калка.
На прощанье расскажу историю донецкую. Не свою. Писатель он был плохой, но очень остроумный человек. Это Борис Савельевич Ласкин, автор важной песни «Спят курганы темные...» Вот у него рассказ был замечательный. Приехали московские писатели в Донецк выступать перед шахтерами. Их чуть не в 6 утра подняли, привели на шахту. Ну, к директору, в партком. Там приносят такую кастрюлю, полную сарделек. Огромную. И несколько бутылок – для интеллигентов – зеленого ликера такого. Борис Савельевич говорит: «Выступать же будем». «Да позавтракаем... Ничего, народ поймет». И вот смена вышла, не мылись еще даже, сели в красный уголок. «Сейчас перед вами выступит автор нашей любимой песни «Спят курганы темные...» Борис Савельевич Ласкин. Но только учтите, писатель позавтракал».
А мы поужинали. Ахаха.
Хохот.
Занавес.
Буфет ЦДЛ закрывается, и нас выгоняют. Идти наверх продолжать – нету денег, да мы и пьяные уже.
И в Крым не поедем, ни он ни я. Как-то так получается…
