3 января 1565 года из Александровской Слободы, где, какзнали московские жители, в этот момент находится царь Иван IV, гонец привез две в высшей степенистранные царские грамоты, предназначенные для публичного зачитывания. Похоже,ничто до того не предвещало ничего неожиданного – во всяком случае, болеенеожиданного, чем обычная жизнь в правление столь эксцентричного монарха.Известно было, что еще за месяц до этого он отправился на богомолье, из-зараспутицы долго простоял в Коломенском, 21 декабря добрался до Троице-Сергиевамонастыря, после чего прибыл в Александровскую слободу – одну из заурядныхцарских охотничьих резиденций, довольно часто посещаемую не только Иваном, ноеще его отцом – Василием III.Кое-что, однако, могло бы насторожить наблюдателя с самого начала этого"похода". В поездку царь прихватил с собой свой многочисленныйближний двор, членам которого приказано было выступить во всеоружии, взяв ссобой семьи, слуг и т.п. Да и сам царь забрал с собой значительную часть, каксейчас бы сказали, Гохрана – деньги, драгоценности, изделия из золота и серебраи т.д., а также значительную долю государственного архива.
И вот, от царя пришли письма: в первом, адресованномверхушке тогдашнего государственного управления, был с чувством и смакомперечислен длинный список "измен" – преступлений против власти игосударства – со стороны всех категорий правящего класса Московии: думныхчинов, приказной администрации, бояр, дворян, церковных иерархов, придворных etc. Говорилось, что, поколевсе так царя не любят, то и он снимает с себя ответственность: “от великиежалости сердца, не хотя их многих изменных дел терпети, оставил своегосударьство и поехал где вселитися, иде же его, государя, бог наставит”.
Второе же письмо былоадресовано московскому посаду – то есть основному, торгово-ремесленномунаселению столичного города. В нем царь Иван писал “всему православномукрестиянству града Москвы”, “чтобы они себе никоторого сумненияне держали, гневу на них и опалы никоторые нет”.
Это был выстрелнаповал. Тем самым как бы вбивался клин между двумя категориями московскихжителей: под угрозой возмущения "осиротевших" посадских против злыхначальников, предавших доброго царя, эти самые злые начальники оказалисьвынуждены принять условия этого царя в полном объеме, что и было сделано от ихимени делегацией, возглавляемой архиепископом Пименом, уже через два дняприбывшей в Александровскую слободу.
Все это было быпохоже на разрешение некоторого конфликта царя и элиты, если бы… если бы такойконфликт в то время действительно существовал!
В реальности же егоне было. Несмотря на не вполне удачную ситуацию на театре военных действий, всев полной мере сохраняли лояльность царю Ивану – точнее, сохранялидействительную лояльность, но никак не лояльность воображаемую, лояльность ввоспаленном сознании московского монарха. Поговорим об этом чуть позже, пока жеобратимся к условиям, на которых Иван Васильевич милостиво изволил вернуться наотчий трон. Условия, одним словом называемые обычно "учреждениемопричнины".
Итак, произошлонечто, до того на Руси не виданное: сам московский властитель, чьи предки дотого всю жизнь не переставали прикладывать усилия для унификации своегогосударства, собственными руками разделил страну на две части –"земщину" и "опричнину". Каждая из частей имела своеправительство: думу, приказы, свое войско, свою налоговую систему и т.д. Главойобеих частей было одно и то же лицо – царь Иван. В Земщине его права иполномочия были крайне слабо ограничены. В Опричнине же эти права и полномочияи вовсе ничем не ограничивались – в частности, царь мог заниматьсяперераспределением собственности (т.е. земли) подданных, не сообразуясь ни скакими законами или традициями. Впрочем, на абсолютный карт-бланш в праверешать судьбу людей с Земщины войсковыми соединениями Опричнины (фактически –личной гвардией + тайной полицией царя в одном флаконе) Иван также потребовалсанкцию боярской делегации. При этомтерриториально наблюдалась известная чересполосица – Москва, скажем, быларазделена между Земщиной и Опричниной прямо, что называется, по-живому. Вот,как писал об этом историк В. Б. Кобрин (1930-1990), крупнейший знаток русского ХVI века:
"В Древней Руси опричниной называли ту часть княжества, которую послесмерти князя выделяли его вдове, “опричь” всех уделов. Эта вдовья опричнинапосле смерти княгини заново делилась между сыновьями. Вдовья часть, такимобразом, выделялась “опричь” всего княжества. “Опричь” всей земли выделялась итерритория царской опричнины. А была она значительной. Прежде всего в нее вошлиуезды, близкие к границе с Великим княжеством Литовским, густо населенныепомещиками, выходцами из центральных уездов: Вяземский, Козельский, Белевский,Лихвинский, Малоярославецкий, Медынский, частично Перемышльский и т.д. Вцентре опричными стали Суздальский и Можайский уезды. Опричными были и землиАргуновской волости вокруг Александровой слободы (она входила вПереславль-Залесский уезд). Отдельные волости были отписаны в опричнину и в другихместах, в том числе и неподалеку от Москвы: Гжель, Олешня и Хотунь на Лопасне(на границе с Дмитровским и Коломенским уездами), Гусевская волостьВладимирского уезда, Домодедовская волость на реке Пахре, наконец - окрестностиозера Селигер, где ловили рыбу для царского стола. Финансовую базу опричниныдолжны были составить платящие большие налоги северные земли: Поморье, Двинскойкрай, Вологодский уезд. Была отписана в опричнину и часть самой Москвы.Никитская улица (нынешняя улица Герцена) служила границей: левая ее сторона(если идти от Кремля) была опричной, правая - земской. С другой стороныопричная слобода доходила до берега Москвы-реки, вне ее были оставлены толькослободы нескольких монастырей. От Кремля опричную часть города отделяла рекаНеглинная (ныне течет в трубе под Александровским садом). Таким образом, вопричную часть Москвы входили районы нынешних Арбата, улицы Фрунзе (Знаменки),проспекта Калинина (Воздвиженки), Кропоткинской улицы (Чертольская,впоследствии Пречистенка). Здесь были поселены опричники, земских же полностьювыселили. Не исключено, что именно с тех пор этот район Москвы сталтрадиционным местом расселения русского дворянства, “сен-жерменскимпредместьем Москвы”, как писал выросший здесь П.А. Кропоткин. Крометого, в Москве в опричнину попали три стрелецкие слободы в районе Воронцова Поля(ныне улица Обуха). Видимо, расквартированные там стрельцы вошли в опричноевойско. В это особое войско, которое царь “учинил” в опричнине, вошло “1000голов” дворян и князей. Впоследствии его численность увеличилась в 5 – 6 раз.На расходы по созданию опричнины (“за подъем же свой”) царь взял сземщины 100 тысяч рублей. Чтобы представить себе, что означала вXVI веке эта сумма, можно вспомнить, что село с несколькими деревнямипродавали за 100 – 200 рублей. Вклада в монастырь в 50 рублей былодостаточно, чтобы вкладчика и его родных поминали ежедневно до тех пор, пока“бог велит сей святой обители стояти”. За 5-6 рублей можно было купитьшубу на куньем меху. Годовой оклад денежного жалованья служившего при дворечеловека невысокого ранга равнялся 5 - 10 рублям, а 400 рублей – это был самыйвысокий боярский оклад. Таким образом, 100 тысяч рублей составляли гигантскуюпо тем временам сумму. Естественно, платили деньги крестьяне и посадские люди;эти средства буквально выколачивали из них".
Дальнейшее нам известно – запускруками опричников маховика массовых репрессий вкупе с масштабным и многократнымперераспределением собственности не только в опричной, но и в земской частистраны. Фактически, опричный режим просуществовал до конца жизни царя Ивана.Семь лет спустя после его учреждения, в 1572 г., было упразднено опричноевойско, был официально "изъят" сам термин "опричнина",однако разделение страны сохранилось и потом, принимая порой новые, более чемстранные формы, вроде одиннадцатимесячного правления в 1575-1576 г.г. над Земщиной марионеточного царя –касимовского хана Симеона Бекбулатовича.
Затем, после смерти Грозного, частистраны вновь объединились и с тех пор до настоящего времени продолжается спор осмысле и целях этого причудливого решения царя Ивана.
То, что страну подобное разделениевкупе с иными чудачествами Грозного не привело к процветанию, – очевидно.Утверждение иных авторов, что опричный режим был тяжким, но необходимым средствомборьбы за объединение страны, нельзя воспринимать иначе как со смехом: экоеобъединение через разъединение, да еще страны, вообще-то уже объединенной дедомучредителя опричнины! Вот как тот же Кобрин пишет об этом:
"Писцовые книги, составленные в первые десятилетия после опричнины,создают впечатление, что страна испытала опустошительное вражеское нашествие."В пусте" лежит не только больше половины, но порой до90 процентов земли, иногда в течение многих лет. Даже в центральном Московскомуезде обрабатывалось всего около 16 процентов пашни. Часты упоминания"пашни-перелога", которая уже "кустарем поросла","лесом-рощей поросла" и даже "лесом поросла в бревно, вкол и в жердь": строевой лес успел вырасти на бывшей пашне. Многиепомещики разорились настолько, что бросили свои поместья, откуда разбежалисьвсе крестьяне, и превратились в нищих - "волочились меж двор".Конечно, в этом страшном разорении повинна не только опричнина, иногда мы имеемдело лишь с косвенными ее последствиями. Дело в том, что в годы опричнины резковырос налоговый гнет. 100 тысяч рублей, которые Иван IV взял с земщины засвой "подъем", были только началом. Нельзя, впрочем, забывать и отом, что в 1570-1571 годах в России свирепствовала эпидемия чумы, унесшаямножество человеческих жизней. Ее, разумеется, не поставишь в счет опричнине. Ивсе же роль опричнины в запустении была исключительно велика. Материал длясуждений об этом дают нам книги "обысков", расследований опричинах запустения тех или иных сел и деревень Новгородской земли. В некоторыхслучаях причиной гибели или бегства крестьян называют "немцев"- шведские войска, вторгшиеся в ходе Ливонской войны на часть территорииНовгородской земли. Но куда больше записей такого рода: "...опритчиныена правежи замучили, дети з голоду примерли", "опритчина животпограбели, а скотину засекли, а сам yмep, дети безвесно збежали","опричиныи замучили, живот пограбели, дом сожгли". Частооказывается, что запустение наступило и от "царевых податей",то есть в конечном счете от той же опричнины, которая резко усилила налоговоеярмо. Разумеется, Новгородская земля подверглась особому погрому, но сведениятакого рода сохранились и по другим районам. Так, в Двинской земле страшномуразгрому подверглись несколько волостей, где собирал недоимки опричник БасаргаЛеонтьев. Басарга был опытен: недаром накануне опричнины он был главнымначальником над тюрьмами Москвы. Через несколько лет в официальных документахписали, что волости запустели "от гладу, и от мору, и от Басаргинаправежу". В 90-х годах XVI века один из феодалов вспоминал всвоем завещании, что его село и деревню в Рузском уезде "опришницырозвозили, и та земля стояла в пусте лет з двацеть"."
Но должен же был во всем этомсодержаться какой-то смысл? По сути, два основных предположения, сделанныхучеными прежних эпох, состояли в том, что:
1. Опричнина являлась инструментомборьбы Ивана Грозного с внутренней оппозицией, в частности с т.н."боярскими заговорами".
2. Несмотря на отсутствие (каквыяснилось) в реальности указанной оппозиции, опричный режим был нужен дляперераспределения земельных владений от крупных землевладельцев –"бояр" к мелким служилым дворянам.
Эти предположения, однако, невыдержали детальной проверки: оказалось, что никакого такого качественногоперераспределения от одного типа землевладельцев к другому не происходило – в"социально-классовом" плане процесс был абсолютно хаотичным, людиграбили друг друга на личной, а не классовой основе.
Что же тогда остается? Делатьпредположения, лежащие в стороне от предмета исторической науки, то есть неподкрепленные сохранившимися документами. Так, в частности, можно предположить,что к началу 1565 г. царь Иван как менеджер, лишь за пять лет до этого взявшийв свои руки основные рычаги управления страной, действительно чувствовал себяпредельно неуверенно. Эйфория от взятия Полоцка в 1563 г. прошла, с тех порничего хорошего на фронте не случилось. Была довольно ощутимая стагнация вреализации важнейших для ивановых амбиций проектов, и он, как человек в себекрайне не уверенный, однако – мнительный сверх допустимого психической нормой,вполне мог и сорваться. В решении об учреждении опричнины как бы сомкнулосьнесколько психологических порывов царя – и стремление отгородиться от сложнойи, как он полагал, опасной страны в некий свой, личный, по-простому управляемыйудел, и возникшая от неумения управлять госфинансами потребность в инструментесверхординарного изъятия денег изстраны, и даже специфическое понимание Грозным христианства, котороепредположил в нем специалист по сектантам А. Л. Дворкин. Как бы то ни было,опричный двор царя вскоре действительно стал во многом самостоятельнойполитической силой в стране – и тот же Иван, почувствовав свою от негозависимость, попытался создать противовес, сделав митрополитом – главой русскойцеркви – Федора (Филиппа) Колычева, чье негативное отношение к опричнине былоочевидно всем. Противовеса, однако, не вышло – не пожелавший заниматьсяполитикой митрополит Филипп продержался на своем посту чуть более двух лет, иГрозный под давлением опричного окружения с ним расправился…
Вообще же, те сведения о поступкахи взглядах царя Ивана, что дошли до нас, тяготеют к некоторой весьма страннойкартине: могущественный правитель всея Руси словно бы ни на минуту не забывал,что на самом-то деле является самозванцем, узурпатором, обладающем властью лишьпо какому-то временному недоразумению, всеобщему помрачению умов своихподданных. Отсюда эти странные неоднократные бегства без какого-то повода –когда царь, нагрузив сотни подвод драгоценностями государственной казны, спешноотправляется куда-то вдаль: в Александровскую слободу, Новгород, Вологду.Отсюда эти странные переговоры с Англией о возможности предоставления личноцарю Ивану там политического убежища. Отсюда, наконец, чисто мародерский стильрасправ со своими жертвами, когда ради того, чтобы прибрать к рукам копейкусейчас, уничтожается добра на рубль, а также возможность воспроизводстваценностей в будущем. Отсюда же и это гипертрофированное подчеркиваниесобственной легитимности во внешней риторике царя.
Можно предположить, что этоощущение собственного самозванчества характерно не только для Грозного или,скажем, поведенчески похожего на него Сталина – возможно, оно гнездилось игнездится у многих российских правителей – однако лишь в крайних, патологическихслучаях доступно столь четкому наблюдению.
