После моего прошлого высказывания я получил некоторые отклики и понял, что меня можно было неверно понять. Когда у меня говорилось о старообрядчестве в связи с неоконченной войной, его функцию поняли неверно. Вместо простой мысли мне приписали примитивную. Но на это я не подписывался и такой мысли не думал.
Когда я процитировал Бориса Акимова и написал, что в поисках стороны для примирения надо обратить взор к старообрядцам, я имел в виду тот факт, что разрыв общественного мира произошел примерно три столетия назад, этот разрыв надо как-то исправить, затянуть. То есть, произвести символическое действие, не связанное напрямую со сменой идентичности, а связанное с размышлением над фактом гражданской войны. Гипотетическое место разрыва консервируется в особых хранилищах, депозитариях, одним из которых являются старообрядцы, поскольку именно в их ценностных шкалах многие спорные и утраченные вещи по-прежнему стоят на высших позициях.
Теперь про то, что, собственно, произошло в момент слома. Если не вдаваться в сложно устроенные богослужебные подробности, то выходит примерно такая картина. После большой национальной катастрофы начала века, известной как Смута или Смутное время, в обществе наметилось разделение. Все хотели покончить с кризисом, для чего государство консолидировало людей через церковь и религию. Но тут просроченной оказалась церковная мобилизация времен раннего правления Иоанна Грозного, выраженная в общенародных канонизациях Московских Соборов, когда множество локальных русских святых было объявлено всенародными, а Московская Русь – единственной хранительницей веры (на тот момент так и было – греки и славяне жили под турецким игом).
Памятником этой мобилизации высился Стоглавый Собор, ссылка на который обозначала высокий стандарт, высокую роль и высокую ответственность Русского православия. Но при Смуте возникла альтернативная точка зрения, принесенная на Русь на польских штыках. Ее можно назвать «вселенством» или своего рода западничеством. Ее смысл был в подчеркивании несамостоятельности Руси и необходимости копирования западного (немецкого и польского) опыта. Дескать, у нас все неверно, наперекосяк, сами мы ничего не можем. Поэтому надо просто копировать западный опыт и обычаи. Конечно, не так грубо – осознание, что чужое лучше, чем свое, формировалось в течение некоторого времени. А разочарование в своем государстве и обществе копилось исподволь.
Первый тип реакции на вызов и национальный дефолт – гипермобилизация. Появились патриоты и деятели, которые подключались к государственному строительству через религию – такое общество было. А второй тип реакции был связан с усиливающимся чувством досады от идущего вокруг неустройства. И на заденем плане была идея, что неудачное завоевание поляками – это шанс на «евроинтеграцию».
И первый и второй тип порождал своего рода реформаторов. Только если первые боролись за нравственность и за церковную строгость, за просвещение и рациональность в рамках национального государства, то вторые стали бороться за управляемость и интеграцию Руси в западные пакты, т.е. за имперский проект. Главным западным проектом на то время была католическая уния и включение юго-западных земель в орбиту Речи Посполитой, в которую входили Киев, Чернигов и Смоленск, а границы которой проходили по тверским землям. В ответ на этот пакт у реформаторов возник зеркальный проект – создание восточного имперского пакта со столицей в Константинополе-Стамбуле. Обычно этот проект называют «греческим».
Подобно тому, как в основе Западной империи были две унии (церковная, Брест-Литовская, и политическая, Любинская), так в основу Восточного проекта решили положить церковную унию Востока – объединение подтурецких греков и южных славян с Московской Русью. Но в отличие от католиков, которые именно Римскую кафедру и ее обычаи ставили во главу угла, у русских, именно у царя Алексея Михайловича и патриарха Никона (Минова), возник комплекс церковной неполноценности. В этот комплекс вложились и иезуитские миссионеры, и осмелевшие греки, но его основа – именно важная русская черта – беспочвенности и неуверенность в своей состоятельности. Таково все русское «европейничанье», как называл это Данилевский.
Придумали доселе не существовавшую концепцию «вселенского православия», которая есть зеркальное отражение католической концепции «Костел всесвятный» (Ecclesia Catholica Universalis). Такое новоизобретенное «вселенство» сразу снижало и ответственность, и ценность русских церковных обычаев и позволяло долбить противников – сторонников национального пути и московской церковной старины – как «замшелых» и «диких» провинциалов. Комплекс провинциальности подпитывался и украинскими епископами, многие из которых были выпускниками иезуитских коллегиев.
Инициативы гетманов Косинского и Сагайдачного предполагали и активное «перемешивание» украинского и московского типов православия, которые к тому времени уже довольно сильно различались. Задача Русской Церкви стала формулироваться совсем иначе: из гаранта и единственного хранителя православной веры она превратилась в паровоз модернизации самой веры, церковных обычаев и христианского быта. Такое переформатирование неизбежно захватывает эсхатологию – учение о последних временах. Так устроено православное мировоззрение, что начни изменять символические коды, как все становится ясно, что вот и Антихрист пришел. Он, собственно, и пришел. Война, которая началась со стороны государства против своего же народа, не желавшего менять коды, была одним из самых тягостных предприятий новой власти. Гитлер убивал евреев и цыган – они были для него чужими. А тут врагами стали свои, которых объявили неправильными за то, что они не подчиняются и хранят благочестивые обычаи предков. Большая часть населения попала в маргиналы. Естественно, постепенно, под нажимом государства большинство склонилось на сторону власти. Но были те, кто продолжил сопротивляться.
Вернемся на шаг назад. Второй выход, как мы говорили, состоял в постепенном возвращении смысла в рутинизированную русскую религиозность. Эта революция смысла была похожа на ту смысловую переакцентировку, которую в 15 в. совершили немецкие и швейцарские протестанты. Разница была в том, что у русских эта революция была модернизирующей по содержанию, но консервативной по форме, а у протестантов – модернизирующей и вне, и внутри. У нас протест задавили полицейскими мерами, а немцы дали развиться ему в полноценную систему социального дисциплинирования. Протестантизм – это вообще про дисциплинирование. У нас оно произошло в среде старообрядцев, а в масштабе всей страны сорвалось как раз из-за войны. Государство стало воевать с самой мотивированной частью народа, отнимая у него свободу религиозного исповедания и оформления жизни. К чему это привело мы знаем – война вошла в нашу плоть и кровь.
Повышение позиций сайта в поисковой выдаче так же является важным элементом, т.к. продвижение сайтов дело важное и ответственное.
