В течение практически всего путинского периода (а если хорошо повспоминать, то началось это еще в примаковское премьерство) нам твердят о том, как важно распрощаться с невыносимой эпохой 1990-х – эпохой вседозволенности, слабого государства, когда каждый якобы мог брать себе столько суверенитета, сколько намеревался съесть (или хотя бы понадкусывать) – причем это относилось далеко не только к субъектам федерации, но и к бизнесу, СМИ, общественным и полуобщественным структурам. Лозунги укрепления вертикали власти, построения сильного государства звучали изо всех углов. По мере продвижения заказанного процесса некоторые источники звука немного поиссякли (по мере лишения за неправильные акценты доступа к питанию) или сменили пластинку, заговорив о том, что созданная машина контроля и замораживания вот-вот начнет разрушаться, потому что Там (палец вверх) уже де-поняли, что пора, и соответствующий процесс начали. Что тут можно сказать? Машину видно, трансляторы намерений тоже на виду – только вот с процессом разрушения как-то не задалось: вертикаль все укрепляется и укрепляется…
Незадолго до начала традиционно длительных теперь новогодне-рождественских каникул Виталий Лейбин в статье “Бойкот бойкота” написал: “Нужно и полезно быть в оппозиции к Владимиру Путину и его административной партии, но это не то же самое, что воевать против власти. Этого, кстати, кажется, совершенно не понимает Борис Березовский, считая, что ослаблять власть полезно”. И слова о неполезности ослабления власти – вряд ли оговорка. В ряде других материалов вполне присутствует мысль о том, что сильная власть – это вполне хорошо, если при этом имеется сильное общество, а сила власти (государства) используется на благо населения. Казалось бы, по-своему достаточно бесспорно. Более того – выглядит разумным снятием противостояния государственников (как бы за сильное государство) и либералов (как бы за государство минимально мешающее человеку и максимально подконтрольное обществу, то есть в каком-то смысле – слабое государство).
Вообще альтернатива сильное государство vs. слабое государство – и правда не из легких. Кому-то опыт подсказывает, что нашему государству безопаснее быть не слишком сильным, кому-то обидно за смену значимого момента самоощущения, поэтому хочется вновь почувствовать себя гражданином не какой-нибудь “провинциальной” Швейцарии, но страны, к которой прислушиваются во всех уголках земного шара. “Сила есть – ума не надо” или “Добро должно быть с кулаками”? Вопрос во многом в том, сильным для чего и по сравнению с кем. Хотя и тут все остается очень сложным.
Хочу ли я, чтобы власть боролась с бандитами, убийцами, грабителями, хулиганами? Да, конечно. То есть можно, наверное, создавать и общественные структуры самозащиты, но лучше бы – с разных точек зрения, - чтобы этим занималось именно государство – на соответствующих уровнях с помощью соответствующих органов. Но я не хочу, чтобы при этом государство было достаточно сильным для того, чтобы обвинять в уголовщине кого попало или осуществлять в лице своих представителей незаконные поборы с бизнесменов, мелких торговцев (бабушек с вареньями и солениями), да и с обычных граждан, внешность которых им не нравится или, напротив, нравится чересчур сильно.
Или это уже не сила государства, а сила отдельных представителей отдельных его органов (“кто-то кое-где у нас порой”)? А бывает одно без другого? И не надо рассказывать, будто при особо жестких режимах (условно говоря, при Сталине или Гитлере – при нелюбви к игре на этом сравнении) сотрудники органов были честнее, благороднее, не брали взяток и не насиловали приглянувшихся девушек. Отличия несомненно были – в технологиях, иерархии такс и пр. – но не более того.
Хочу ли я, чтобы прокуратура не боялась преследовать, а суды не боялись осудить представителей мафиозных группировок или фашистских организаций? Да, конечно. Но это совершенно не значит, что я хочу, чтобы они были настолько сильными и защищенными, чтобы не бояться преследовать невиновных – для плана или по заказу (не важно: финансовому или государственному).
Хочу ли я, чтобы государство было настолько экономически сильным, чтобы никто в нем не жил за чертой бедности, при этом многие обитали бы гораздо выше ее? Да, конечно. Правда, так не бывает, или во всяком случае, не было никогда (кроме очень маленьких государств с огромными природными запасами – и то ненадолго). И не надо тыкать либералам или бизнесменам процентами бедных – стоит немного напрячь свою память о совсем недавнем прошлом, когда даже наличие работы не помогало примерно такому же (а скорее – большему) количеству людей жить лучше. Другой вопрос, что кто-то из этой группы вышел, кто-то туда попал, кто-то там всегда и оставался. Но так или иначе бороться с этим надо: помогать бизнесу создавать рабочие места, думать над проектами общественных работ, переобучать людей, помогать тем, кому или еще рано или уже поздно работать, тем, кому этого просто никогда и не удастся сделать по причине инвалидности… Но это не значит, что государство должно быть настолько сильным, чтобы ломать бизнес, заниматься государственным рэкетом и бандитизмом по отношению к нему, чтобы использовать то, что называется административной рентой. Задача ее “изъятия” была поставлена Путиным до того, как разгорелся шум вокруг ренты природной, но воз и ныне там. И подвижки в этом направлении помогли бы нашей экономике куда больше, чем некоторые увеличения отдельных налогов.
Хочу ли я, чтобы государство было достаточно сильным, чтобы не поддаваться давлению бизнес-лоббистов в установлении преференций одним компаниям перед другими или могло позволить себе не поддаться на воздействие отраслевых бизнес-лоббистов, когда они пытаются добиться безвозвратного вкачивания государственных финансов под очень сомнительные проекты? Да, конечно. Но мне совершенно не хочется, чтобы государство чувствовало себя настолько сильным, чтобы не реагировать на мнение бизнес-сообщества, когда оно борется за установление разумных правил экономической игры, выступает против превращения силовых органов в экономического и политического субъекта, финансирует разработку недостающих стране законов.
Хочу ли я, чтобы наше государство было настолько сильным, чтобы никто не пытался развязать захватническую войну? Да, конечно. Но я совершенно не хочу, чтобы оно бряцало военно-политическими мускулами как инструментом в экономической политике или при попытках посадить в других странах угодных президентов (хотя и тут все неоднозначно: если это будет борьба против режимов, подобных туркменскому, наверное, и против “бряцания” я бы не возражал). Лучше бы иметь более искусную дипломатию, подкрепленную экономической мощью и политической волей. А кроме того – более интересные бизнес-идеи.
При этом мне очень понравится, если наше государство сможет разговаривать с руководством других стран с сильной позиции – не в смысле выкручивания рук, а в части самостоятельного определения, с кем в этих странах иметь дело, не спрашиваясь у соответствующих правительств (речь, конечно, не идет о террористических организациях и проч.). Я не понимаю, почему мы позволяем себе вести на разных уровнях открытые переговоры с властью и оппозицией в Германии, с правящими лейбористами и оппозиционными консерваторами или либерал-демократами в Великобритании, но очень стесняемся (боимся?) иметь нормальные, прагматические отношения и с властью, и с оппозицией в Белоруссии или на Украине. Вы можете себе представить, чтобы лидер какой-нибудь нашей думской фракции поехал в США встретиться с представителями “оппозиционной” Демократической партии – по ее приглашению, а его бы к демократам не допустили, схватили бы и выслали в Россию, объявив “персоной нон грата”? А теперь вспомним братскую Белоруссию...
Подобная линия на жесткую конфронтацию по мелочам, поддержку режимов в целом и боязнь открытых контактов с оппозицией проводится во многом сторонниками “сильного государства”. А вот “борющиеся за его ослабление” либералы поддерживают реальное влияние России в соседних странах, устанавливая связи с тамошней оппозицией. Я вполне допускаю, что делают это они с согласия или даже с санкции Кремля, но в открытую играть мы почему-то боимся. Ничуть не менее нашего заботящиеся о своей силе Соединенные Штаты или Евросоюз позволяют себе в таких случаях действовать куда более четко.
Хочу ли я, чтобы наше государство было достаточно сильным, чтобы не быть марионеткой других держав, не соглашаться на заведомо проигрышные для нас политические, экономические и военные предприятия? Да, конечно. Но я не хочу, чтобы наше государство было настолько сильным, чтобы плевать на международные обязательства и нарушать наши права.
Лучше всего, чтобы государство этого не делало, потому что боится нашего же общества или чувствует свою ответственность перед ним. Существенно хуже, если оно не будет обращать внимания на общество в силу его слабости и неорганизованности, но все равно примется бороться за все хорошее и против всего плохого потому, что сплошь состоит из очень “продвинутых” людей, которые просто не позволят стране начать двигаться куда-то не туда (или, если перестать рассказывать сказки, четко управляемо теми людьми, которые создадут ситуацию невозможности борьбы с обществом и гражданином). Еще хуже, когда реальные гарантии для нас появляются только извне государства – все сложные чувства понятны. Но и это существенно лучше, чем ситуация, когда мы чувствуем себя с государственным произволом один на один.
Весь этот комплекс неразрешимых противоречий вводит нас во искушение поиграть в диалектику. Например, заявить, что в начале переходного периода государство должно быть слабым, чтобы старая система была разрушена и появились ростки нового, затем оно должно усилиться, чтобы на место стихии, анархии пришел порядок: сорняки вырвут, культурные растения оставят. Из того, что будет оставлено, вырастет много красивых элементов гражданского общества, наличие которых и позволит вновь ослабить государство, но только уже на следующем витке спирали – для замещения не хаосом, но самоорганизацией. Можно еще предположить, что усиление государства должно стать стимулом усиления – в противовес ему гражданского общества: так и будет обеспечено развитие нашей страны, продвижение ее вперед.
Проблема в том, что "добрая" сила государства неотделима от "злой". Может, просто альтернатива изначально ложная и вопрос совсем не в этом?
