2 ноября в Комитете гражданских инициатив состоялась презентация нового индекса социально-экономической и политической напряженности за первое полугодие 2015 года. Этот комплексный мониторинг проводился с целью дать оценку социально-политической динамики региона и возможных последствий. Предполагается, что таким образом будут выявлены регионы, входящие в «группу риска», так как им требуется особое внимание со стороны власти и общества, чтобы не допустить противостояний как внутри общества, так и между обществом и властью.
Эксперты представили программу мониторинга ситуации в регионах, которая включает оценку по двух основным направлениям, к которым относится социально-экономическое благополучие и внутриполитическая ситуация, а также по двум дополнительным: это протестная активность и участие центральной власти в жизни того или иного региона.
Как рассказал член КГИ Евгений Гонтмахер, сейчас и так рассчитывается большое количество региональных индексов, например, устойчивости или эффективности губернаторов, политической напряженности. Поэтому было решено сделать комплексный индекс социально-экономической и политической напряженности в регионах России. Итоговые оценки выставлялись всем регионам по каждому отдельному пункту: «В этом индексе и социальные, и экономические, и политические факторы, и, как мне кажется, было бы ошибкой делать из этого какую-то одну цифру. Поэтому индекс у нас получился похожий на индекс инвестиционной привлекательности стран или регионов. Мне кажется, это вполне адекватно», — пояснил Гонтмахер.
Во вступительном слове руководитель проекта, профессор НИУ ВШЭ Николай Петров рассказал, почему этот индекс необходим именно сейчас: «Не важно, углубляется ли кризис, находимся ли мы на дне или идем вверх, процессы региональной дифференциации усиливаются. И следить за тем, что происходит в регионах, как нарастает напряжение там, становится очень важным делом для управления в такой гигантской стране, как наша».
Социально-экономическое благополучие эксперты КГИ рассматривали по трем группам показателей: положение домохозяйств, состояние бюджетного сектора, а также производства и инвестиций. По состоянию на июль 2015 года результаты по этим трем направлениям продемонстрировали неравномерное развитие кризиса. В большинстве регионов России наблюдалось снижение доходов населения, в больше мере это коснулось старопромышленных регионов Европейской части России и Урала, в меньшей мере негативная динамика отразилась на Дальнем Востоке. Вместо этого там проявились кризисные тенденции в бюджетном секторе, аналогичная ситуация и с Поволжьем, Северо-Западом и Восточной Сибирью. Эксперты также отметили спад производства и инвестиционной активности в крупных производственных центрах: Петербурге, Москве и Среднем Урале, а также в центральных и северных областях Европейской части России. По словам одного из авторов исследования, кандидата географических наук, доцента НИУ ВШЭ Алексея Титкова, к этому блоку следует относиться лишь как к возможным предпосылкам, которые могут привести к кризису политического характера, но могут к нему и не привести.
«Мы отслеживали социально-экономическую динамику и смотрели, как идет развитие в регионе. В тех регионах, которые демонстрируют негативную социально-экономическую динамику, а таковых на сегодняшний день довольно много, это необязательно является следствием хорошего или плохого управления в регионе, это может быть отраслевой кризис в региональном измерении. То есть, если автомобилестроение идет вниз, то понятно, что те регионы, где оно представлены наиболее сильно, не могут выглядеть хорошо на общем фоне», — поясняет руководитель проекта Николай Петров.
В итоге, несовпадение динамики кризиса по разным направлениям говорит о том, что почти все регионы кризисные хотя бы по одному из них, а также что не так велико число субъектов, где бы отмечались риски по двум или трем направлениям сразу. «Если мы сложим все эти измерения и посмотрим на них одновременно, то у нас получается ситуация, что болезнь в разных формах развивается везде, но развивается не одновременно при не совпадающих формах, и это для устойчивости ситуации скорее хорошо. То есть регионов, где все три составляющих кризиса сошлись, сравнительно немного», — сказал Алексей Титков. Он также добавил, что пока ситуация облегчается тем, что в каждом конкретном регионе стран пока приходится решать не весь набор проблем, а только какую-то одну.
Методология расчета индекса также предполагает рассмотрение политического дизайна регионов. Это делается для того, чтобы оценить, насколько сбалансирована и уравновешена политическая система в регионе, а также насколько она гибкая, то есть позволяет управлять регионом в условиях нарастающих социально-экономических напряжений и других трудностей. «Нас в первую очередь волновали те регионы, где на фоне ухудшающегося социально-экономического самочувствия мы видим архаичную, несбалансированную политическую систему, которая неспособна быстро, оперативно и эффективно реагировать на быстро меняющуюся ситуацию в кризис. Это можно сравнить с кораблем в море: если море спокойно, то может быть не так важно, насколько хороша конструкция этого корабля, если в море шторм, то это становится принципиальным фактором. И если конструкция недостаточно хороша для того, чтобы выдержать этот шторм, нужно принимать какие-то экстренные меры», — рассуждает Николай Петров.
Внутриполитический фактор состоит из трех компонентов: административная устойчивость, уровень конфликтности и неоднородности элиты, институциональный дизайн и адаптивность управления. Административная устойчивость фиксирует стабильность политического управления и кадровой политики администрации, при ее расчете учитывается срок пребывания губернатора на посту и кадровая устойчивость региональных и местных органов власти. При определении уровня конфликтности эксперты КГИ учитывают все выраженные конфликты, причем как постоянные, так и разовые, а итог отражает то, насколько сегментизирована элита, и какой уровень контроля администрации над тем, что происходит в регионе. При оценке качества институтов эксперты опираются на статистические показатели: состояние системы местного самоуправления, уровень политической конкуренции, защита парламентских прав оппозиции.
Один из авторов исследования, кандидат политических наук, доцент департамента политических наук НИУ ВШЭ, эксперт КГИ Александр Кынев пояснил, в каких случаях возникают риски: «Реально говорить о негативной политической ситуации в регионе можно тогда, когда накладывается низкое качество институтов и высокая конфликтность. Тогда возникает ситуация, что плохие институты с одной стороны, элитные конфликты с другой, и тогда, как правило, мы видим в регионе некие события, которые попадают в политическую хронику разного типа».
«Если же институты плохие, но конфликтов в регионе нет, а таких регионов достаточно много, то такой регион может долгое время находиться в состоянии внешнего покоя, при том что институты плохие, социально-экономическая динамика тоже может быть плохой, но нет конфликта, то есть игрока, который способен этим воспользоваться. Если пройтись по показателям, то по административной устойчивости абсолютным антилидером, который получил единственный показатель экстремально нестабильной административной системы оказался город Севастополь», — рассказывает Кынев, добавляя, что плохие результаты в этом направлении так же показали Кабардино-Балкария, Ивановская, Пензенская, Ярославская области, Ненецкий автономный округ, Еврейская автономная область. В некоторых регионах это было связано с заменой главы и последующими кадровыми перестановками, однако есть случаи, где нестабильная кадровая политика присутствует уже довольно долгое время, как, например, в Ярославской области. Наиболее стабильные регионы: Белгородская, Калужская, Кемеровская, Курская, Липецкая, Ульяновская области и республика Марий Эл.
При оценке уровня институциональной развитости авторы исследования исходили из гипотезы, что более институционально развитая система имеет больше возможностей для гибкой реакции на кризисные явления в социально-экономической жизни и построения общественного диалога, а также снижает уровень общественного радикализма во всех проявлениях, в том числе в виде протестных акций.
Именно протестная активность стала третьим фактором, формирующим индекс напряженности, но в отличие от социально-экономического благополучия и внутриполитической ситуации, это не основной, а лишь дополнительный фактор, так как является свидетельством нарастающей напряженности. Так, за первое полугодие этого года протестная активность выросла на 15% в сравнении с аналогичным периодом 2014 года. В этом году резко сократилась внешнеполитическая проблематика, и наоборот, выросла внутриполитическая. Стабильно высоким осталось недовольство социальными вопросами и проблемами городской среды.
«Я бы предложил относиться к этому мониторингу, как к некоему штормовому предупреждению. То есть мы ожидаем, что экономическая динамика в каких-то частях страны будет развиваться достаточно серьезно и негативно, и мы обращаем внимание власти и общества на то, что политическое устройство данного региона недостаточно сбалансировано и гибко для того, чтобы испытывать нагрузки, которые в ситуации социально-экономического кризиса будут возрастать», — объясняет Николай Петров смысл данного исследования.
