9 ноября 1744 года к Холмогорамприбыл сухим путем из Вологды в высшей степени странный поезд. Был он довольновелик – транспортные средства везли, в общей сложности, более сотни человек, изкоторых подавляющее большинство было военными – конвойными солдатами и ихначальством. Странным, однако, было не это, а то, что конвоировали служивыеарестантов, среди которых под именем Григория присутствовал… законныйроссийский император Иоанн VIи его ближайшие родственники – мать, отец и две малолетние сестры – двухлетняяЕкатерина и только что родившаяся Елизавета. Помимо этого, в числе арестантовзначились две кормилицы и 20 человек обслуги – штат, сопровождающий царственныхпленников согласно личному распоряжению императрицы Елизаветы Петровны.
Возглавлял поезд камергер баронН. А. Корф, родственник и доверенное лицо императрицы. Вел он вверенныйвысочайшим повелением караван от расположенной близ Воронежа крепости Раненбург(откуда выехал еще 29 августа), целью же путешествия тем же высочайшим указомбыл определен Соловецкий монастырь, вернее – тюрьма Соловецкого монастыря.Миссия была сверхответственная и сверхсекретная – о малейших измененияхситуации Корф обязан был немедленно докладывать кабинет-секретарю И. А.Черкасову, у него же Николаю Андреевичу надлежало спрашивать дозволения налюбую сколько-нибудь серьезную собственную инициативу.
Время, однако, стояло осеннее,непогожее. Успеть достичь Соловков до конца навигации было крайне проблематично,и, понимая это, Черкасов распорядился зазимовать в Николо-Карельском монастыре.
Впрочем, даже и доНиколо-Карельского монастыря в ноябре было уже не добраться, а потому, прибыв вХолмогоры, Корф запросил разрешения зазимовать тут же. И уже 5 декабря в ответна это ходатайство был подписан высочайший указ, дозволявший оставаться вХолмогорах до весны. Едва ли кто-либо предполагал тогда, что задержатьсяарестантам в Холмогорах придется не до весны, а до лета, до 27 июня… 1780 года!
Пока же узники, их прислуга иохрана обживаются на новом месте – в двухэтажном каменном "архиерейскомдоме", где размещался занимавший тогда Холмогорскую кафедру преосвященныйВарсонофий. Преосвященному и всем его службам пришлось тотчас же съехать, аарестантов разместили в двух флигелях архиерейского дома так, чтобы двухэтажнаяцерковь Святого Иакова не позволяла из окон одного флигеля видеть окна другого.Соответственно, в одном флигеле разместили четырехлетнего Иоанна VI Антоновича с собственнойохраной, возглавляемой майором Миллером и независимой от находившейся подкомандой капитана Вымдонского охраны остальных пленников, размещенных в другом.Покидать помещение мальчику не дозволялось, остальные узники могли поднаблюдением часовых прогуливаться вокруг примыкавшего к дому небольшого пруда,по берегам которого был разбит огород. Окна узникам разрешалось открывать лишьночью – да и это разрешение было получено не сразу, а после специальногозапроса в Петербург.
В общем, с точки зрениятюремщиков, содержать узников в архиерейском доме Холмогор было гораздо менее проблематично, чем где-либо:сами Холмогоры, пришедшие в упадок к середине ХVIII века, были теперь небольшимпоселением с полутора-двумя тысячами жителей. Расположение сооруженийархиерейского дома практически исключало присутствие посторонних – даже вкачестве зрителей. По весне же архиерейский дом вообще оказывался словно бы наострове: занятую им возвышенность со всех сторон заливала вода. Сравнительнолегкая досягаемость Холмогор в сопоставлении с Соловками также сыграла своюроль, и весной следующего 1745 года императрица постановила узников никудадалее не везти.
Кто же были эти несчастные, ипочему их так наказали? Едва вступив на русский престол в 1730 году, племянницаПетра Великого – императрица Анна Иоанновна – тотчас же озаботилась о своемпреемнике - человеке, которому после ее смерти отойдет русская корона. Своихдетей у нее не было, впрочем, согласно изданному Петром Первым закону,действующий монарх мог назначить своим наследником абсолютно любое лицо.Ближайшими претендентами были, без сомнения, прямые потомки Петра: его дочьЕлизавета и малолетний внук Карл Питер – сын умершей дочери Анны. ИмператрицаАнна, однако, завещать им власть не хотела. Ей, разумеется, были ближе потомкисобственного отца – царя Ивана Алексеевича. Старшая сестра – Прасковья –скончалась в 1731 году, младшая – Екатерина, выданная замуж за герцогаМекленбург-Шверинского Карла Леопольда, – умерла в 1733, успев, однако,обзавестись дочерью: Екатерина Елизавета Христина или в русском варианте – АннаЛеопольдовна, родилась в 1718 году.
Известно, что императрица Аннапитала к сестре Екатерине и ее дочери довольно сильную привязанность. Однакосвоей наследницей в 1731 году она объявила не их, а… ребенка, которыйкогда-нибудь родится у Анны Леопольдовны! Которая не была еще замужем и вообщеявлялась на тот момент двенадцатилетней девочкой.
Как бы то ни было, все населениеРоссии принесло соответствующую присягу – то есть поклялось считать этого не родившегосячеловека своим царем. Дело было за малым – надо было выдать принцессу замуж.
В 1733 году выбранный женихпринцессы Анны прибыл в Петербург. Это был девятнадцатилетний герцогБрауншвейг-Люнебургский Антон Ульрих-младший. Собственно, направляясь вПетербург, он сам не ведал еще, какая роль в династическом раскладе емуотведена. В мечтах юноши первое место занимала карьера военная. Отправляясь вдалекую Россию, он искренне считал, что едет на военную службу и не стеснялся вписьмах делиться своей радостью: ведь в России ему обещали отдать под началокирасирский полк! Надо сказать, что проявить себя достойно в военном деле емупотом вполне удалось: Антон Ульрих участвовал в турецкой кампании 1737 года – ипри штурме Очакова проявил незаурядную личную храбрость. Вновьпродемонстрировал он свое бесстрашие и в кампании 1738 года – менее успешной игораздо более тяжелой для русской армии. Как бы то ни было, но в армейскойсреде авторитет Антона Ульриха был с техпор весьма высок.
А вот с женитьбой на внучке царяИвана все оказалось не так просто. Сперва девушка была слишком юной, затем онаподросла, но никакой благосклонности к брауншвейгскому принцу не обнаруживала.Несмотря даже на многочисленные и искренние знаки внимания с его стороны.Однако династические интересы ломали и не таких: 2 июля 1739 года состояласьпомолвка молодых, а на следующий день – бракосочетание. А 12 августа 1740 годау молодой пары родился сын Иван Антонович.
По случаю рождения наследникаимператрица Анна опубликовала высочайший манифест, уточнявший наследованиероссийского престола. Из него следовало, что в случае возможной безвременнойкончины новорожденного принца Иоанна, наследниками короны становятся в порядкестаршинства другие сыновья его родителей. Это обстоятельство сыграло потомзловещую роль в судьбе семьи принца Антона Ульриха - или, согласноутвердившемуся за ними названию, – Брауншвейгского семейства.
17 октября 1740 года императрица Анна Иоанновна скончалась,и девятинедельный младенец стал российским императором. Вся страна, начиная сего родителей и кончая жителями самых отдаленных окраин, присягнула новомусамодержцу, были написаны хвалебные стихи, выпущены специальные памятные знакии отчеканены рубли с соответствующими надписями. Регентшей, т.е.правительницей, действовавшей от имени малолетнего царя, стала АннаЛеопольдовна, тогда как Антон Ульрих принужден был довольствоваться чиномгенералиссимуса.
В самóй высочайшей семье, однако, какое-либо супружескоесогласие отсутствовало: получив, как им казалось, бесконтрольную власть, Анна иАнтон перестали маскировать взаимную неприязнь. Каждый из них зажил собственнойжизнью в кругу собственных приближенных – и это отсутствие внутрисемейногоединства также сыграло для обоих роковую роль, притупив столь необходимое вблизитрона чувство опасности.
В тайне от них созрел заговор, имевший целью привести натрон царевну Елизавету Петровну. Да, собственно, особой тайны-то и не было:многие предупреждали Анну Леопольдовну, однако – тщетно. Последняя с детствапредпочитала уединение с книгой в руках шуму официальных приемов.Государственные дела ее, казалось, почти не интересовали – при том, что за годправления она успела провести широкую амнистию политических осужденных,предприняла ряд мер по социальной поддержке различных групп населения,несколько улучшила гарантии прав своих подданных. Вообще, в сравнении свременами Анны Иоанновны, правление Брауншвейгского семейства было пороссийским меркам исключительно мягким и бескровным. Гуманистичным, хочетсясказать, – и, возможно, по этой причине оно кончилось столь быстро.
В ночь на 25 ноября 1741 года верные Елизавете гвардейцыворвались в тогдашний Зимний дворец и арестовали спящего младенца-императора, атакже его семью. Дочь Петра Великого вступила на русский трон.
В вопросах, хоть краешком касающихся претензий на верховнуювласть, все успешно царствовавшие русские императоры были жестоки ибескомпромиссны. Не отличалась в этом от прочих и Елизавета Петровна – человек,к тому же, от природы достаточно злопамятный и мстительный. Именно по этойпричине арестованное Брауншвейгское семейство стало для нее непреходящейголовной болью.
С одной стороны, герцог Антон Ульрих был, как-никакиностранным принцем, а стало быть, даже впав в немилость, должен был в худшемслучае лишь быть изгнан из страны вместе со своим семейством. Понятно, чтосамого младенца Иоанна отпускать из России никто и не помышлял – но вотродителей его и только что родившуюся сестру Екатерину можно было б ивыпустить, если б… если б не та самая оговорка в манифесте Анны Иоанновны,дающая после Ивана Антоновича права на престол другим детям от этого же брака.Дополнительно осложняли дело, с точки зрения императрицы Елизаветы, еще дваобстоятельства: решившись на переворот, она дала обет никого во все своецарствование не казнить. А стало быть, уничтожить физически брауншвейгцев былонельзя. Так же, как и нельзя добиться от Иоанна VI добровольного отречения: коронованныйпо всем соответствующим правилам, он, в силу малолетства, не мог самостоятельновыразить свою волю. Так и оставался Иван Антонович всю свою недолгуюдвадцатичетырехлетнюю жизнь юридически полноценным русским императором!
В общем, Елизавета колебалась. Брауншвейгское семействосперва повезли в Ригу, как бы собираясь отправить за границу. Однако, потом,продержав какое-то время в крепости Динамюнде, повезли через всю страну обратно– в тот самый Раненбург. Дорога была очень трудной – стояли лютые морозы, абуквально за несколько дней до отправления в Брауншвейгском семействе случилосьочередное прибавление – родилась девочка, названная Елизаветой. Вообще, как нистранно, именно обрушившиеся на Анну Леопольдовну и Антона Ульриха несчастьясблизили их и, по сути, создали из них настоящую семью. С этого времени онистали единым целым не только в силу вынужденных обстоятельств, но и на самомделе – с общими печалями, общими заботами, общими интересами и радостями. Иэто, похоже, было единственным счастьем, дарованной им судьбой по самый конецих недолгой совместной жизни.
В это время в Петербурге раскрыли так называемый"заговор Лопухиных". Было арестовано и пытано несколько человек –намерения их не шли дальше салонных разговоров о том, как хорошо бы было, еслиб на престоле оказался Иоанн Антонович, однако и этого было достаточно длягорячего воображения Елизаветы Петровны. Похоже, именно под влиянием этихстрахов и было принято решение отослать семью свергнутого императора наСоловки.
Весной 1745 года вышел императорский указ, согласно которомупленников оставили в Холмогорах навечно. Тем же указом Корфу разрешалосьвернуться в Петербург, а руководство "Холмогорской комиссией", какофициально именовалась тюрьма Брауншвейгского семейства, возлагалось на майораГурьева. Попутно в тексте указа предписывалось в очередной раз допросить АннуЛеопольдовну о принадлежавших ей три года назад драгоценностях – где что лежалои кому отдано. Положившая еще до воцарения на них глаз Елизавета все никак немогла их ни найти, ни забыть – надо сказать, что подобные материи волновали еекуда сильнее большинства государственных дел…
Примерно тогда же, в марте 1745 года, в Брауншвейгскомсемействе случилось очередное прибавление – родился сын, названный Петром. Ауже 27 февраля 1746 года Анна Леопольдовна родила третьего своего сына –Алексея. 2 марта Гурьев отправил Черкасову доклад о том, что все обстоитблагополучно, однако уже 7 марта Анна Леопольдовна скончалась. Известно, чтоЕлизавета "изволила, прочитав, разорвать" рапорт Гурьева от 2 марта:еще бы – ведь претендентов на ее трон стало еще больше! Тогда же былапредпринята неудачная попытка скрыть от международной общественности фактрождения очередного принца. От Антона Ульриха потребовали написать на имяимператрицы собственноручное письмо о болезни и смерти своей жены. При этом емунастоятельно указали не упоминать рождение сына ни единым словом – якобы, чтобне расстраивать Елизавету. Антон Ульрих подчинился, и, получив желанное письмо,Елизавета не замедлила предъявить его Мекленбургскому герцогу – отцу покойной.Дескать, ваша дочь умерла сама собой, "от горячки". Однако тайнусохранить не удалось – донесение английского посла в Петербурге с упоминаниемновости о рождении третьего сына герцога Антона Ульриха ушло в Лондон ещепрежде, чем гроб с телом Анны Леопольдовны прибыл в столицу. Вскоре майораГурьева отозвали в Петербург. Старшим в Холмогорской комиссии стал гвардиикапитан Вымдонский. Охранявший младенца Иоанна майор Миллер, ранееподчинявшийся Петербургу напрямую, теперь вместе с несколькими своимисолдатами поступал в подчинениеВымдонского. Оба офицера, однако, между собой не ладили, и Миллер своипространные доносы на непосредственного начальника посылал по старой памяти вПетербург напрямую. Вымдонский также не скупясь доносил на Миллера и его солдат– в результате перед нами вырисовывается во всей своей полноте довольно мрачнаякартина нравов, царивших в Холмогорской комиссии. Так, солдаты часто дралисьмежду собой, обижали жителей Холмогор, врывались в дома, избивали хозяев,обижали женщин. Пьяный конный солдат наехал на крестьянскую девочку, искалечивее. Другой солдат вытащил за бороду и воротник старого священника из алтаряцеркви. Этого же священника потом избил до потери сознания офицер Мячков.Капрал проломил голову солдату и т.д. Однажды солдаты даже ограбили местнуюцерковь, украв оттуда утварь с жемчугом. По словам Миллера, Вымдонский замалейшие проступки подвергал своих солдат битью палками, заковывал в кандалы.Неудивительно, что среди охранной команды имелись случаи самоубийства: в 1752году солдат Морозов зарезался, страшась грядущего наказания – он не успевал ксроку сшить заказанные офицером башмаки. Еще до того повесился конюх. Все этопроисходило при полной невозможности как для солдат, так и для офицеровкомиссии изменить свою судьбу: их многочисленные рапорты о выходе в отставкуили об изменении места службы оставались без движения. Охранники старели наслужбе, не смея покинуть Холмогоры – по сути, они были лишь немногим свободнеетех, кого охраняли.
Несмотря на эту грубость нравов и на то, что Миллермногократно уличал Вымдонского в присвоении казенных денег, продуктов и одежды,предназначенной для узников, к последним охрана относилась, в общем, неплохо.Многие не забывали, что некогда присягали царю Иоанну, другие помнили о боевыхзаслугах принца Антона. Так, даже в 1763 году среди охранников было не менеешести человек, штурмовавших в 1737 году вместе с ним Очаков! Антон Ульрих частобеседовал с солдатами, несмотря на существовавший запрет, одаривал их водкой.Те, называя его промеж себя "наш батюшка", угощали порой имениннымипирогами… Содержание узников, отпускаемое из Петербурга, позволяло им довольнокачественно питаться – к обеду и к ужину подавалось по шесть блюд, три раза вдень – кофе. Ежедневно семейству полагалось по сорок(!) бутылок пива. При этомизобилии, однако, серьезная проблема возникала со снабжением узников одеждой.Что, в общем-то, не удивительно: когда столь незначительные вопросы решаются вправительственных кабинетах за тысячу верст от Холмогор – досадные просчетыпопросту неизбежны!
30 января 1756 года в Холмогоры прибыл сержант Савин.Царским указом, подписанным 23 января, Вымдонскому приказывалось передатьСавину "арестанта Ивана, большего сына Антона Ульриха". При этом,ради конспирации, Вымдонскому предписывалось по-прежнему докладывать вПетербург, что Иоанн находится в Холмогорах, а у дверей его сохранять караул.Этого часового, сторожившего пустую комнату, упразднили только через десять летпосле отбытия заключенного из Холмогор – и два года спустя после того, как самИоанн Антонович был убит в Шлиссельбургской крепости. В 1764 годудвадцатичетырехлетний молодой человек, проведший, по сути, всю жизнь водиночном заключении, был заколот собственной охраной во время неудачнойпопытки освобождения, предпринятой подпоручиком Василием Мировичем. А бедолагаВымдонский по-прежнему принужден был писать в своих рапортах фразы вродеследующей: "Известные персоны и известный же арестант (которого здесь с756 года нет, но высочайше повелено было о нем в рапортах упоминать так, какбудто он здесь), по сие число обстоят благополучно".
Так и жило Брауншвейгское семейство – отец и четверо детей –в своем холмогорском заточении годы и годы. Совершали прогулки вокруг пруда,ухаживали за огородом, коротали время игрой в карты и долгими беседами. Детислушали отцовские рассказы о дальних странах и военных походах… Выросшие вневоле от первого своего дня, они мечтали о свободе, но ни в одном из своихписем императрице Антон Ульрих ни разу не просил освобождения – он слишкомхорошо понимал, что это бесполезно.
25 декабря 1761 года императрица Елизавета Петровнаскончалась. На престол взошел ее племянник, внук Петра Великого, Петр III. Этот человек тотчас женачал энергичную ревизию всего "тетушкиного хозяйства" и, в рядупрочих, довольно скоро наткнулся на проблему Брауншвейгского семейства. Вкаком-то смысле, для него это стало даже бóльшей проблемой, чем для еготетушки: так же, как и прежде, арестанты были потенциальными претендентами нарусский трон, однако сам Петр IIIбыл в нравственном отношении человеком совсем иного склада. Он был европейцем,вернее, человеком, считавшим своим долгом, своей задачей – внедрять европейскиепринципы гуманистической культуры в подвластной ему стране. Не вызываетсомнения, что этот искренний и сентиментальный человек не смог бы долго правитьс сознанием, что где-то в глуши томятся выросшие в заключении ни в чем неповинные люди. Люди, находящиеся, к тому же, с ним в родстве.
Освободить их немедленно он, однако, не мог. Все же он началпредпринимать шаги в этом направлении. Во-первых, новый император тайновстретился в Шлиссельбурге с Иваном Антоновичем, убедившись, что тот являетсяпсихически нормальным человеком, знающим, к тому же, кто он такой и что с нимприключилось. Что же касается собственно Холмогорской комиссии, то Петр III для начала отстранил отруководства ею барона Черкасова, передав надзор своим самым близким помощникам:Д. В. Волкову, А. П. Мельгунову и А. А. Нарышкину. Те начали с того, чтозапросили из Холмогор подробнейшее описание заключенных и их окружения. Получивэти сведения, Петр теперь имел возможность принимать какие-либо решения –однако, судьба ему этого уже не позволила. В ходе переворота 25 июня 1762 годаимператор был свергнут с престола своей женой – Екатериной, арестован и черезнесколько дней убит. Теперь главой Российского государства стала императрицаЕкатерина II.
В Антона Ульриха же эти перемены правления впервые задвадцать лет вселили надежду на освобождение. Вскоре по получении известий овоцарении Екатерины, он пишет ей длинное письмо, полное жалоб на поломаннуюжизнь своих детей и свои болезни. В этом же письме он просил императрицуразрешить ему научить детей чтению, дабы они смогли писать ей в случае егосмерти или утраты зрения. На самом деле, грамоте Антон Ульрих своих детей ктому моменту уже выучил и так – а высочайшее разрешение он решил получить, чтоназывается, задним числом.
Екатерина ответила через две недели – что выглядело резкимконтрастом с перепиской елизаветинских времен, когда ответов дожидались месяцами,а зачастую и не дожидались вовсе. В своем письме императрица выразила сожалениепо поводу участи Брауншвейгского семейства, писала, что Бог определил ееоблегчать человеческие страдания, но освобождение узников пока еще сопряжено снекоторыми трудностями, которые "и самому ему могут быть понятны". Вотличие от своего убитого мужа, Екатерина особой совестливостью не отличалась.Для нее Холмогорская комиссия была нежелательна лишь в силу того, что портила,как мы сейчас бы сказали, имидж просвещенного и гуманного правителя в глазахроссийской и, что не в пример важнее, иностранной общественности. Говоря иначе,делать с несчастными узниками, конечно, что-то было надо, но спешить при этомуж никак не стоило… Все же Екатерина занялась Брауншвейгским семействомдовольно активно. Первым делом, получив звание генерал-майора и деревню скрепостными, был отправлен в отставку Вымдонский, тогда как многих другихохранников также повысили в чинах. Самим арестантам было отправлено четыресундука с одеждой, тканями, заграничными винами и прочими нужными вещами.Затем, как прежде Петр III,Екатерина без огласки встретилась с Иваном Антоновичем. Встреча ееудовлетворила: царица решила, что молодой человек едва ли может представлятьзначительную опасность. После этого к узникам, впервые с момента отъездакамергера Корфа, было отправлено действительно значительное лицо -генерал-майор А.И. Бибиков – человек, пользовавшийся высоким довериемимператрицы, будущий организатор разгрома пугачевских войск. У Бибикова былащекотливая миссия: он должен был, внимательно изучив обстановку в Холмогорах,предложить Антону Ульриху вариант освобождения с высылкой на родину для негоодного, при том, что дети его останутся в Холмогорах по-прежнему. В случае,если тот на подобный вариант согласится, следовало его обнадежить, однако приэтом оставить в Холмогорах до следующих распоряжений. Бибиков возложенноепоручение выполнил: принц Антон Ульрих, конечно же, отказался покинуть своихдетей, а описание увиденного в архиерейском доме будто бы было выдержано внастолько сочувственных узникам тонах, что петербургский посланец схлопотал занего монаршее неудовольствие.
Обнадеженные визитом Бибикова, арестанты стали ждатьосвобождения едва ли не со дня на день – однако время шло, а за исключениемулучшившегося содержания, никаких изменений не происходило. В сентябре 1763года Антон Ульрих дерзнул напомнить о себе письмом к императрице. В нем он, вчастности, просил позволить хотя бы посещать службу в соборе за тюремнойоградой. На это послание, как и в предыдущий раз, Екатерина ответиласочувственным письмом, в котором, однако, писала, что "…в соборной церквии ни в каком публичном месте показываться для вас самих за полезно непризнаваем…" Письмо сопровождалось подарками, среди которых были одеяла, –и арестанты поняли, что остаются в Холмогорах зимовать …
В 1765 году Холмогорскую комиссию перевели в подчинениеархангельскому губернатору Е. А.Головцыну, в течение последующих 15 лет ежемесячно посещавшему арестантов. В Петербурге же ее делами ведал теперьгенерал-аншеф П. И. Панин. Кроме того, вновь назначенный в комиссию доктор Лундимел право самостоятельно писать в столицу отчеты. Таким образом, Панин обладалинформацией из нескольких независимых источников и в силу этого мог быть вполнеспокоен за происходящее в Холмогорах.
Следует отметить, что Головцын вообще относился к узникам сопределенной симпатией и заботой, довольно тщательно следил за их бытовымобеспечением. Так, по результатам своего первого посещения Брауншвейгскогосемейства, он просил Петербург разрешения выстроить для заключенных новую баню, так как те пожаловались ему, чтоне мылись в бане уже три года! Другой безотлагательной задачей, решеннойГоловцыным, была замена преемника Вымдонского – 70-летнего капитана Зыбина,пьяницы и вора. (Увидев отчет о количестве вина, израсходованного Зыбиным и ещетремя офицерами охраны, изумленный губернатор писал Панину, "…чтобы такоечисло вина в ординарное употребление для оных людей выйти могло совершенноневероятным представляю…") Впрочем, еще прежде того – в начале 1764 года -Панин уволил в отставку два десятка состарившихся нижних чинов, служивших ещепри Анне Иоанновне, если не раньше. Все они дали подписку о неразглашенииизвестных им секретных сведений, после чего были расселены по захолустнымгородам без права покидать их до конца жизни.
В конце 1773 года произошло из ряда вон выходящее событие –младшая дочь Антона Ульриха, Елизавета собственноручнонаписала несколько писем – императрице, Панину и наследнику престола ПавлуПетровичу. В письмах содержались поздравления по случаю бракосочетания Павла.Выступая от имени всего семейства, Елизавета объясняла, что отец не в состоянииписать ввиду ухудшившегося зрения – однако это доказательство грамотности инормального интеллекта холмогорской принцессы повергло петербургскихначальников чуть ли не в ступор. Екатерина словно бы забыла, что просьбу АнтонаУльриха об обучении детей сама же десять лет назад оставила без ответа! Вобщем, грамотность Елизаветы была воспринята как дополнительное обстоятельство,представляющее опасность для престола: а вдруг она напишет еще кому-нибудь,помимо своих тюремщиков! По указанию из столицы, Головцын изъял у арестантовписьменные принадлежности, Псалтирь и старую азбуку Анны Леопольдовны, покоторой учились принцы, и послал все это в Петербург.
4 мая 1776 года в седьмом часу утра долго перед тем болевшийАнтон Ульрих умер. Гроб его в полной тишине закопали "подле церкви внутриограды дома, где арестанты содержатся". Могила не была отмечена никрестом, ни памятником, ни даже заметным земляным холмиком, а посещать тюремныйдвор детям покойного не дозволялось…
Оставшись сиротами, четверо его детей при встречах сГоловцыным уже в явном виде молили его ходатайствовать перед императрицей об ихосвобождении. Екатерина, однако, молчала – с этого момента она ни разу ненаписала Брауншвейгскому семейству напрямую. Хотя поток подарков в адресзаключенных усилился заметным образом. Да и архангельский губернатор теперьпосещал их почти что дважды в месяц по нескольку дней кряду.
В конце 1777 года у Екатерины Второй родился внук -Александр, а в апреле 1779 года еще один – Константин. Теперь у императрицывозникла очередь на престол из собственных потомков, и страх перед конкуренциейс манифестом Анны Иоанновны если не прошел совсем, то уж серьезно ослаб, вовсяком случае. Появилась идея выслать холмогорских узников за границу – вДанию, королевская семья которой приходилась им теперь ближайшей родней. Делоэто, однако, по русскому обычаю, было небыстрым. А пока узникам архиерейскогодома, хоть и обедавшим теперь на серебряной и позолоченной посуде, "скрайнем сожалением" было отказано в просьбе выезжать иногда за ограду ихтюрьмы, ибо "через то может возродиться в тамошних жителях любопытство,которое… хлопот наделать может".
Подготовка узников к свободе была возложена на одного изсамых ярких и образованных вельмож екатерининского царствования – на ужезнакомого нам Алексея Петровича Мельгунова, бывшего тогда Вологодским иЯрославским генерал-губернатором, то есть непосредственным начальникомГоловцына. В конце февраля 1780 года Мельгунов впервые приехал в Холмогоры.Предварительно туда прибыл Головцын, дабы подготовить узников к появлению стольвысокого гостя. Ибо, по его мнению, "они без предуведомления такого чиначеловека увидят, то со страху затрясутся и не в состоянии будут выговорить нислова". Но все обошлось: Мельгунов провел в обществе брауншвейгскихпринцев и принцесс шесть дней, обедал с ними, играл с ними в карты, вникая в их"обхождение, здоровье, нравы и понятия", после чего предложиларестантам высказать пожелания - и те высказали их в самой скромной форме.Вместо мольбы об освобождении, Мельгунов услышал просьбу разрешить иногдавыезжать на луг за забор, поскольку "мы слыхали, что там есть цветы,которых в нашем саду нет". И еще – разрешить женам офицеров приходить кпринцессам в гости и прислать портного для шитья одежды из дарованныхимператрицей дорогих материй, а также человека, который научил бы их носитьодежды в соответствии с текущей модой. В общем, перед вельможей предстали людикроткие, незлобивые и, в целом, симпатичные. Направив Екатерине подробнейшийдоклад, Мельгунов уехал – приготовления к отправке арестантов в Данию пошлитеперь полным ходом, при том, что самим холмогорским узникам о близкой свободе никтосообщать не спешил.
В общем – закрутилось: началась оживленная дипломатическаяпереписка, в это же время определили речное судно, которое должно было взятьузников в Холмогорах и, пройдя без остановки мимо Архангельска, высадить их вНоводвинской крепости, откуда загодя должны были удалить гарнизон (для пущейсекретности!). Уже оттуда бывших арестантов должен был забрать морской корабль– "Полярная Звезда". Сопровождать высылаемых назначен был бывшийШлиссельбургский комендант полковник Циглер, а также некая вдова Лилиенфельд сдвумя дочерьми. С большим трудом подыскал Мельгунов для узников и священника сдвумя причетниками: одни отказывались от путешествия, другие были слишком старыили дурно характеризовались. Так, про одного попа в характеристике былонаписано, что он столь привязан к родным, что в разлуке с ними неминуемо"подвергнется пьянственной страсти, что в таких случаях обыкновеннобывает". Кроме того, в Холмогоры из столицы прислали два мешка денег,серебряный сервиз на пятьсот предметов, ризницу с одеждами длясвященнослужителей, расшитыми золотом и серебром, подсвечники, кухонную посуду,белье, шляпы, чулки, галстуки, золотые часы, табакерки, перстни и серьги,самовар и массу иных необходимых в быту вещей. В распоряжение высылаемых всеэто должно было быть передано уже в Дании. Кроме того, русская казна брала насебя и пожизненное содержание высылаемых на новом месте – что, однако, вряд лисильно превышало расходы на Холмогорскую комиссию, составлявшие в год 15 000рублей – очень серьезные тогда деньги.
25 июня, осмотрев предварительно в Архангельске"Полярную Звезду", Мельгунов прибыл в Холмогоры и объявил узникамвысочайшую волю. Все и на этот раз прошло благополучно, и в ночь с 26 на 27июня узники вместе с Мельгуновым взошли на борт речного судна. Сутки спустя,миновав в ночи Архангельск, высадились в Новодвинской, а вечером 29 июня взошлина палубу "Полярной Звезды". В три часа пополуночи корабль отдалякоря, и его странные пассажиры навсегда покинули свою негостеприимную родину.
