Как это ни парадоксально, но первый раз я всерьез пожалел о своей вынужденной эмиграции весной текущего года. Дело в том, что мне как человеку, постоянно думающему и пишущему о России, очень важно было не столько знать ее, сколько чувствовать «кончиками пальцев». До «русской весны» никаких особых проблем с этим не возникало. Человек «девяностых» и человек «нулевых» был мне более-менее понятен, и я легко мог позволить себе ощущать себя «как в Москве», находясь за две с половиной тысячи миль от нее.
Справедливости ради, надо сказать, что и в Москве я не отличался повышенной коммуникабельностью, большую часть времени проводя за книгами и перед монитором компьютера. Что же касается живого общения, то вскоре после переезда в Лондон выяснилось, что многие, кому годами было недосуг доехать до Мамонтовки, с большим энтузиазмом посещают туманный Альбион, так что встреч с соотечественниками у меня стало даже больше, чем раньше.
То же можно сказать и о «встречах с прекрасным» - доступность русского искусства в Лондоне (в том числе и с сугубо финансовой точки зрения) намного выше, чем в сегодняшней Москве. Конечно, есть несколько особенно близких друзей, которых хотелось бы видеть гораздо чаще, и несколько театров, которые пока обходят Лондон стороной, но это с лихвой компенсируется новыми встречами, которые Лондон, ставший отчасти русским городом, щедро предоставляет желающим.
Все изменилось с началом «крымской кампании». В России доминирующим стал новый культурный тип, который несколько лет назад, когда я покидал страну, казался раритетной экзотикой. Новоявленный Хомо Крымкус (лат. HomoCrimeacus) думал и чувствовал существенно иначе, чем все знакомые мне «посткоммунистические» русские типы, и это заставляло искать встреч с ним. Тут-то моя эмиграция и стала помехой. Но вскоре все встало на свои места: понаблюдав некоторое время за повадками новых (точнее – «новейших») русских, я с удивлением обнаружил, что хорошо знаком с ними, ибо в России всякий «новый человек» - это всегда «архивный сборник», изданный в новой суперобложке.
Самодовольный Хомо Крымкус пришел на смену слабому и тщедушному Хомо Критикус (лат. HomoCriticus), вечно недовольному язвительному существу, которое преобладало в публичной жизни России с середины «девяностых» до конца «нулевых», то есть от начала второго срока Ельцина до начала третьего срока Путина. Это был асоциальный дальтоник, который воспринимал «русский мир» исключительно в черном и сером цветах. Он в немереных дозах потреблял бандитские сериалы и антикоррупционные расследования, находя в них оправдание своему сплину. Подвергая все сущее русское скептическому анализу и осмеянию, он не оставил после себя ничего, кроме разочарования.
Энергичный Хомо Крымкус вытеснил из России вялого Хомо Критикуса так же стремительно, как кроманьонец вытеснил в свое время неандертальца (кое-где, как и в доисторические времена, не обошлось без скрещивания). Конечно, для этого были исторические предпосылки, и взятие Крыма здесь не более, чем триггер. Сыграла свою роль и многолетняя «сурковская пропаганда», по которой потом уже сверху катком прошелся «кремлевский агитпроп». Но их значение не надо переоценивать, ключевое влияние сыграли, как всегда, объективные факторы – главными «народными педагогами» стали грабительская приватизация, собственный бандитский беспредел и международный беспредел в рамках нового PaxAmericana, где России в лучшем случае было отведено место наблюдателя.
Хомо Крымкус оказался непритязательным существом, живущим в недрах и питающимся нефтяной и газовой рентой. Он всегда полон энтузиазма и страдает социальной и политической дальнозоркостью, в связи с чем замечает несправедливость и беззаконие только на большом расстоянии, обычно не ближе, чем за океаном. Зато, в отличие от Хомо Критикус, окружающую действительность воспринимает исключительно в розовом цвете, причем даже тогда, когда другие органы чувств подсказывают ему, что она вряд ли розовая. Своей врожденной криминальности он не стыдится, а, наоборот, гордится ею.
Этот тип отличается также изрядной агрессивностью и способен очень быстро занять любую свободную социальную и политическую нишу и даже выйти за пределы естественной среды обитания. Он - друг парадоксов, и у него не вызывает никаких сомнений то, что война – это мир. К его слабым сторонам можно отнести разве что то, что при недостатке корма он склонен к быстрым переменам настроения и может в панике съесть своих вожаков.
При ближайшем рассмотрении выяснилось, что Хомо Крымкус — это несколько выморочный потомок хорошо изученного социальной наукой вида Хомо Советикус (лат. Homo Sovetiсus), населявшего территорию России и окрестностей с конца 50-х по конец 80-х годов прошлого столетия. Хомо Крымкус, как и его предшественник, обладает хорошо развитым мифологическим сознанием и не затрудняет себя критическим анализом тех парадигм, которые кладет в основу своих действий. Но есть одно весьма существенное различие – Хомо Крымкус вторичен.
Хомо Советикус как продукт длительной эволюции «советской цивилизации» был самодостаточен. Она сам себе был целью и кумиром, его взгляд был устремлен далеко в будущее. Хомо Крымкус, как и всякая копия, больше всего мечтает стать оригиналом. Его взгляд обращен в прошлое, он хочет стать Хомо Советикус. Те, кто жил в реальном СССР, мечтали о коммунизме. Для сегодняшних эпигонов «советского режима» СССР — и есть коммунизм. Впрочем, в одном Хомо Советикус и Хомо Крымкус схожи – их цели одинаково недостижимы: попасть в вымышленное будущее так же невозможно, как и в вымышленное прошлое.
Как и его исторический предтеча, Хомо Крымкус неоднороден и разделен на страты: пассивных и активных приверженцев имперской идеи. Большинство, пассивные имперцы — «ностальгисты», сродни рядовым коммунистам. Они включены в реальную повседневную жизнь общества, занимаются своими обычными делами, но при этом мыслят глобальными мифологическими категориями, ностальгируя об утраченном советском рае. Впрочем, они, как правило, не пытаются построить этот рай на земле, занимая выжидательную позицию. Меньшинство, активные имперцы – «реконструкторы», не просто тихо верят в свой идеал, но пытаются активно действовать, ставя перед собой конкретную цель – возрождение СССР под новой вывеской «Великой России».
Долгое время российская власть занимала выжидательную позицию. Пока она ждала, Хомо Крымкус прозябал. Постепенно внутри власти накапливалось число «ностальгистов», однако внешне это мало отражалось на жизни общества. И лишь когда сама власть твердо встала на позиции «реконструктивизма» и от слов перешла к делу, настал звездный час Хомо Крымкус.
Многим кажется, что это начало новой эпохи. Но, скорее, это ее конец. Посткоммунистические социальные поиски и историческое творчество завершены. Сомнения, терзания и дискуссии позади. Культура, почти по Шпенглеру, стала цивилизацией, а ее символом стал монументальный Хомо Крымкус. Теперь он будет стоять на русском пьедестале неколебимо до тех пор, пока талые воды истории не подточат шаткий фундамент новоявленной евроазиатской империи. Тогда Хомо Крымкус тоже станет историей и займет почетное место в пантеоне русских иллюзий рядом со своим знаменитым культурным прототипом. Это пройдет.
