Крест Андрея Первозванного, прибывающий сегодня в Москву – не просто очередной православный фетиш (в религиоведческом, а не ругательном смысле, конечно). Эта святыня с крайне запутанной историей пребывает сейчас в Патрах на Пелопоннесе, рядом с Истмским перешейком. Апостол Андрей пострадал именно в Патрах, где и был распят, по преданию, на диагональном, т.н. «андреевском» кресте. Теперь этот диагональный крест стал символом Российского флота вслед за английским. Апостол не пожелал быть распятым на обычном кресте из благоговения перед Крестом Христовым.
Крест находился долгое время в Патрах, но в 8 в. святыня исчезла из Патр и переехала в Марсель, где и оставалась, подобно многим восточным реликвиям, в относительном покое и некотором почитании католиков. В революцию французы решили было сжечь этот «объект религиозного культа и одурманивания масс», но некий священник спас крест из огня. Уже в 20 в. остатки святыни возвратились в Патры. Там они и пребывают в огромном соборе, где их можно свободно посещать и почитать.
Крест государственной важности
Крест апостола Андрея важен и для Греции, и для России еще и потому, что апостол символизирует независимость византино-славянского мира от Римских претензий на главенство. И в Византии, и на Руси бытовали легенды о том, что именно апостол Андрей пришел в Константинополь, а затем в Киев, и основал там епископские кафедры. Специалисты (такие, как Ф.Дворник, М. ван Эсбрук, А.Виноградов), исследовавшие легенды о путешествиях апостола Андрея, в целом отвергают историю с Константинополем-Киевом, но агиографические легенды отражают не историю, а политейю. Византия как государство была основана императором Константином, который считается «равноапостольным». Он построил в Константинополе храм Святых Апостолов, а для себя велел воздвигнуть гробницу в самом центре. И апостол Андрей занимал среди апостолов главное место, потеснив главного западного их «корифея», апостола Петра.
Именно в этом византийско-антиримском контексте лежит одна важная сторона креста апостола Андрея. Другая же – наоборот, в том, что мощи Андрея, попавшие на Запад в Шотландию, явились символическим основанием Британии, а в 1720 Петр Алексеевич своим указом связал главное свое детище - флот – с известным ему по морским флагам Шотландии и Англии крестом Андрея, «который (согласно перетолкованной на Руси византийской легенде) крестил Русь». Поэтому Крест Апостола Андрея – это патриотический символ, который означает незыблемость государственных устоев – армии и флота. А кроме того, крест символизирует важную для России идею встречи Запада и Востока, которая есть одна из исторических ролей нашей страны.
Транспорт реликвий
Как известно, Крест хранится в Патрах, где он выступает в роли городского символа, но не более. Однако то, что легко и обыденно в Греции, становится важным и необычным в России, где силен символический голод и символический «недокорм». Я помню, как в Москве стояли огромные очереди к главе Алексея Человека Божия, привезенной из Греции, из монастыря в окрестностях Патр. Там были спецпроходы, контрамарки, милиция, оцепление и прочее. Ту же главу мне вынесли из алтаря в Греции для поклонения без всякой давки, как обыденную вещь…
Это пробуждает две мысли. Первая – про актуализацию реликвии (религиозного фетиша) через ее транспорт. Вторая – про транспорт реликвий как учредительное действие. Как известно, передача реликвий часто сопровождала династические браки в средневековье, Кирилл и Мефодий, основав надгосударственную православную Славянию, вместе с новым символическим алфавитом обрели и привезли в центр христианства – Рим – мощи папы Климента, пострадавшего в Херсонесе. Хитон Христов, посланный на Московию из Грузии, оказался установитльным для Московского царства. Иначе говоря, реликвии легитимизируют власть. Как и почему – отдельный разговор. Они легитимизируют церковную власть РПЦ МП, которая обеспечивает доставку мощей в Москву и получает от этого транспорта некоторые небольшие символические дивиденды, они легитимизируют и государственную власть тем, что именно президент и правительство обеспечивают этот транспорт. Периодический привоз мощей свидетельствует о символической крепости власти и ее богопоставленности. И этот капитал самый главный. Поэтому не РПЦ выгодоприобретатель этого привоза, а государственная власть.
Но интересно другое: все общество воспринимает эти мощи как своего рода символическое выражение пресловутых духовных скреп. И даже самый агностический агностик нет-нет, да и зайдет к очередной святыне. Дело не только и не столько в магических свойствах мощей как фетиша, т.е. в исцелениях, помощи и подобных вещах. Они, конечно, имеют место, и это создает предмет для своего рода православного маркетинга реликвий. Безусловным можно считать связь, возникающую между верующим и объектом веры. Сильная эмоциональная связь, замкнутая на символический предмет, создает своего рода «мост» между трансцендентным божественным миром и имманентным миру символом. Символ, как нам давно объяснили, есть именно такая точка перехода, в которой ритуализованный объект замыкает верующего на трансцендент.
Новые тотемы
Понятно, что власть заинтересована в сохранении статус-кво и стабильности, которая прочно стоит на идентичности. Что скрепляет идентичность современного россиянина? Ни знамя, ни герб уже не выполняют роль тотема. В Америке это еще так, а у нас – уже нет. Более того, возникновение новых тотемов востребовано ситуацией: помимо консолидации тотемы – это структурирование социума. Фрейд в своей знаменитой работе «Тотем и табу» писал: «Социальная сторона тотемизма выражается, прежде всего, в строго соблюдаемых запрещениях и в многочисленных ограничениях». Социальная аномия, в которой мы живем, есть результат падения ограничений, уничтожения областей табуирования. Все стали ругаться матом, например. Потому что пропало важное табу на употребление ругательств сексуального происхождения. «Революция сланцев» - разрушение общества в результате падения табу на обнажение. А табуирование только и может привести к образованию моральных норм. Если совсем грубо, то норма есть отрефлексированное табу.
Поэтому транспорт мощей должен рассматриваться как исключительно важная государственная задача. Так он и рассматривался в старой Европе вплоть до наступления Нового Времени с его десакрализационным пафосом. Актуализация старого византийского «тотема», т.е. такого символа, который одновременно собирает людей вокруг себя на идее принадлежности к одному символьному ряду и ресакрализует политическое, вводя идею запретов, ограничений (табу), может быть важной задачей в сфере символической политики.
Такая политика – очень существенная часть политейи, и то, что она стоит в повестке на вторых строчках, означает, что пересмотр символического оформления нашего государственного и общественного устройства еще впереди. И транспорт реликвий – явный показатель, что такой пересмотр востребован не только властью, но и людьми. Но вводя символы напрямую (например, гимн), мы получаем зазор между символом и символизируемым. Не происходит того замыкания на абсолют, о котором мы говорили. Именно для этого и нужны транзитные святыни, чтобы, фетишизировав великое прошлое, привязать Россию к нему, создав символический мост, необходимый для новой мобилизации.
